Страница 31 из 32
— Родь! Закинешь в дом — подскочи, а!
— Лады!
Я скинул поклажу прямо в прихожей и метнулся к соседнему «подъезду». Пашка уже стоял у откинутого борта. В кузове стояли четыре оружейных ящика.
— Сгружаем!
— Это — чё?
Видишь метки? Эти два — Серегины, эти — твои.
— А-а-а!
— И я за общее вам с ним ещё по десятке должен приблизительно. Ну из того, что шло как «ничье конкретно». Я, чтоб лишнего не возить туда-сюда, в Порто-Франко расторговался. Ща, я листок найду…
Пашка зашарил по карманам. Я попытался его остановить — куда там!
— Вспомни, что Матроскин говорил! Главное — не нарушать отчетности! А у меня там точные суммы!
— Паш, да уймись!
Пашка неожиданно посерьезнел.
— Знаешь, Родь, отсутствие финансовых претензий и подозрений — залог крепкой и долгой дружбы.
И мама Пашкина, и Инга, его жена, к его выступлению отнеслись с одобрением. «Пасынок» деловито и, как ему казалось, незаметно ковырял застежку Ингиной кобуры, а дочка опять, как тогда на станции, с интересом меня разглядывала. Пристально так, по-взрослому. Наконец Пашка, хлопнув себя по лбу, достал из нарукавного кармана куртки пачку экю и сложенный тетрадный лист.
— Вот, смотри: десять тыщ шестьсот семьдесят! Пересчитай!
С ним спорить, если упрется — только воздух сотрясать. Пересчитал — всё сошлось. Посмотрел на листок — там большая часть суммы была от стоимости грузовика… Кстати! А когда свадьбу-то гуляем? Похоже, я это вслух произнес. Павел просительно как-то поглядел на своих женщин, даже безымянную для меня падчерицу не забыл. О! Этим надо воспользоваться!
— Вот, кстати! Инга! Может, с детьми познакомишь? А то на пирсе до них дело не дошло… Или я прощемил чего-то?
Она воркующе как-то рассмеялась.
— Ага, но это простительно. Знакомься по новой! Негодник, который мою кобуру теребит — Юрий. А это — Полина. Поля.
Я по очереди пожал лапки детям.
— Родион, друг Павла. Если что — обращайтесь.
Юра, поручкавшись, опять занялся маминой кобурой. Поля же, побуравив меня взглядом, перевела взгляд на мать. И звонко высказала такое, что у меня слегка зашевелились волосы на затылке. Я вообще-то не слишком впечатлительный, но сказано было таким тоном!
— Ма, через пять лет я к нему обращусь. Ладно?
Та посмотрела на меня с каким-то испугом, что ли. И смесью опаски, обреченности и веселья с гордостью. Не знаю, с чего мне это почудилось, но вот как-то так вот. Я, естественно, захотел конкретики — Рыжая тут же её внесла:
— Побегай на воле пока. А через пять лет я за тебя замуж выйду.
Я хохотнул и взялся за ящики — вступать в споры с дитём на подобные темы не хотелось. Кряхтя, мы заволокли Серегино к Сереге, а мои — ко мне.
— Так, давай умоемся — и поехали! Праздник же!
Глава последняя
Четыре дня с семьей — это и много, и мало. И ещё — очень утомительно. Я своим, считай, пересказал все наши приключения суть ли не поминутно! И каждые минут десять — стандартная сцена: мама закатывает глаза — и в слезы. Прекращаешь — слезы по новой, но под другим соусом: ты вырос, изменился, отдалился… Хорошо, папенька в этих спектаклях участие не принимал: потягивал вишневку и на ус мотал. Отдыхал я, когда они про свои приключения рассказывали:
— В середине июля нас товарищи в штатском навестили. Взяли страшных подписок с нас, какой-то ереси нарассказывали — и удивились безмерно, что мы с матерью спокойные, как оладьи. Откозыряли и ушли, а дня через два приехали, уже другие. Эти уже рассказали и где ты, и как ты. И такие предусмотрительные! В общем, сын, ты погиб «при исполнении» и захоронен на Троекуровском. Пензию нам с матерью «по потере» оформили — и предложили перебираться сюда. А мы как бы уже и готовимся вовсю! Нас, кстати, Виталин отсюда увезет — машина твоя.
О как! Не, мастодонт прикольный и монструозный, но вот как с запчастями?
— Ты не волнуйся. Я их всем приготовил!
И батя пустился в воспоминания, как он нашел контору, которая из Штатов что угодно под маркой «запчасти» приволокет. А эти красавцы, вдобавок, из отозванных у дилера партий двадцать лет место занимали, так что отдавали их по цене металлолома. Ну он и повелся — так-то они на фиг никому не уперлись, с растаможкой они в золото превращаются — а кто их таможить-то будет? Так что проехали они, «металлоломные», напрямую, с корабля, так сказать — на Новую Землю. А пока они эти «шушпанцеры» ему перегоняли, он под них уже у бундесов надыбал движки из списанных бундесвером агрегатов и запчастей. Полазил по форумам, поприкидывал, руки приложил, поколдовал — и получилась эдакая срань господня, шумноватая, страхолюдная, но зато комфортабельная и очень подходящая под местный климат и дороги. Мне достался, считай, первенец — остальные в очереди на переделку стоят.
А мама сидела, прижавшись ко мне, и только что не мурлыкала, как кошка, периодически меня притискивая — не исчез ли.
Но вся эта лирика кончилась на четвертый день: «встречающие» как-то одновременно подхватились, попрощались и уехали, оставив нас с Серегой за разворошенным столом в корчме «Диканька». К слову, корчма была достаточно, как бы это сказать, эклектичная. Типа, можно вареников навернуть, а можно и стейк или пасту болоньезе. Батя перед отъездом вытащил меня на улицу для приватного разговора. Точнее, монолога: он минут пять мне объяснял, как я изменился в лучшую сторону за то время, что мы не виделись. Как возмужал, окреп и вообще вырос. И, следовательно, вполне себе готов к самостоятельной жизни. Вскоре после этого они и уехали.
Я некоторое время переваривал сказанное, молча сидя за столом и ковыряя оставшийся одинокий пельмень. Серега сидел наискось от меня и глядел в никуда — тоже, видимо, переваривал новости. Я откашлялся, Серега ожил и перевел взгляд на меня.
— Серег, я сразу скажу — про дядь Виталика не в курсах!
— Да не это… С ним-то я беседу имел, там всерьез, за маму только порадовался. Вот сеструху мне как-то странно… Непривычно и странно — тетка, считай, ровесницей моим детям будет!
Я оживился.
— Есть планы? А кандидатуры? Давно? Где?
Серега как-то не очень приятно ухмыльнулся.
— Ты, так сказать, с забега снимаешься. Про твои перспективы меня в известность уже поставили. По большому секрету, ха-ха!
Перспективы???
Серега принял вид то ли срущего кота, то ли патриарха на литургии — величественного и самодовольного.
— Паки и паки говорю я вам! Через пять лет оженят Родиона на деве рыжей и зеленоглазой!
Что-то мне перестает нравиться частые встречи слов «рыжая дева, свадьба и пять лет». Что я Сереге и высказал. Тот в ответ пожал плечами.
— Пашка что хотел, то и получил, его к счастью семейному никто не тянул. Однако! Инга и погадать, и всё прочее — очень не дура. Пашку, когда он собирался маму и твоих встречать ехать, она предупредила, что обе — на сносях. Пашка так и сказал. И, по его словам, Полька ему призналась, что за два дня до его приезда с матримониальными планами мать среди ночи подскочила, её разбудила и беседы вела насчет нового папы. Так что взвешен и отмерян ты. Танцуй, пока молодой!
Вполне закономерно, что надрались мы с ним под такие «разговорчики» в зюзю.
Последний день отдыха — собственно отдыхом он и был. Я проснулся не среди железа, в нормальной кровати, внизу был именно пол, а не палуба, и ничего плавно не покачивалось. И, в кои-то веки — один! Смакуя, неторопливо встал, по новой обошел свои владения… Умылся… Поставил чайник… Тишина-а-а… Попил в одиночестве чаю — и заскучал. Похватавшись с час за всё подряд, плюнул и отправился к Сереге в гости.
«Солнце еще не встало, а в стране дураков уже кипела работа» — это про происходящее у Сереги. Дым коромыслом, вся мебель передвинута, доски какие-то…
— Массовик-затейник! Чем занимаешься?
— Уют навожу. Давай присоединяйся!
Долго заниматься такелажкой нам не дали — шум мотора, скрип колодок — я сам с собой поспорил, что уазик-«головастик», и выиграл. Постучавшись, в дом вошел Сергеич.