Прощай, Лоэнгрин!

— Тю, ну шо, за напасть?! Ах, ты кобелина, последний раз я тебя в дом пустила! Надо отвязать их друг от друга.

— Марсик! — я на свою голову вспомнила про кость, которую уже достала из пакета, и выбежав на крыльцо махнула собаке.

Тут настал черед Игорька повалить на землю от того, как собака резко затормозила и рванула обратно ко мне. До кучи Рекс снова осмелел и снова стал рваться с цепи в мою сторону.

Вася, наблюдавший за эти цирком уже подсовывал вторую кость, и я не долго думая запустила ее в морду Рексу. Марсик же осторожно выудил свой экземпляр из моей руки и во дворе воцарилась долгожданная тишина, которую только и нарушало что негромкое блеяние коз вдалеке.

Меня изнутри распирало лечебное ощущение, что я наконец-то вернулась домой. Пылюкановка начала свою терапию.

— Баб Нюр, я поем, и поеду к Фисану.

— Давай, Вась. Все горячее на плите. Пирожков этому дармоеду захвати, только с сыром не трогай. Обойдется!

Вася мне подмигнул и ретировался. А я вдохнула свежего воздуха полной грудью, поражаясь тому, каким сладким он казался и выудила из сумки коробку с оттисненным фирменным логотипом Шанель.

Я знала насколько страстной была любовь бабы Нюры в косметике, а в особенности к помаде. А еще я знала насколько эта женщина была экономной и покупала себе самые дешевые отечественные марки.

Это был фирменный набор французской косметики и парфюма. Его очевидно перешерстит Светлана — дочка бабы Нюры, когда приедет забирать сына. Но помаду Витальевна спрячет наверняка.

— Это Вам, чтобы…, - я опять забыла традиционное пожелание русским женщинам.

— Цвела и пахла, Авочка. Заюша, ну, зачем, мне старой бабке такая роскошь? Спасибо, спасибо. А что тут написано?

— Шанель.

— Да ладно! Та самая? — баба Нюра убежала за очками и вцепившись в коробку, принялась разглядывать подарок.

Слова благодарности сопровождались равномерным бряцаньем ложки об тарелку, доносившееся с кухни. Вася уже успел расправиться в первым блюдом.

В окно пристройки звонко вонзилась стрела на присоске, снимая флер благодушия, воцарившегося в доме на секунду. Я запахнула полы халата и прищурившись от нахлынувшего чувства покоя и уюта, после чего направилась к деревянной бане, из трубы которой вился дымок.

— Иииигорь! — разнеслось истошное по усадьбе, заглушив козлино-куриный хор. — Я тебе сейчас постреляю в окна, а ну вернись, засранец! Марсик-скотина, куда понеслись?!

Каким бы ангельским не казался характер бабы Нюры, эта женщина подстроила под себя быт с учетом моей деятельности и начальством я была номинальным.

Как всегда, после бани, меня принимались откармливать, а потом баба Нюра брала меня под локоть, чтобы отвести на огород и к скотинке, хвастаясь проделанной работой.

— Ты глянь, какой козлятник! У Васи, все таки золотые руки. Сам сложил! Новехонький!

Экскурсия совершалась в аккурат дневного сна Игорька, когда непоседливого мальчишку отвязывали от Марсика и укладывали на пуховую перину отдыхать. Пса, тем не менее не отпускали. После прогулки животное покорно позволяло хозяйке вымыть с мылом огромные лапы, чтобы в доме не напачкать и с командой «Спать!» Марсик укладывался на коврик возле кровати, охраняя покой ребенка.

Это были полтора часа тишины.

Чтобы Рекс не тявкал, его загоняли в будку и подпирали деревянной заслонкой. Другими словами, отбой был тотальным.

Я бродила с бабой Нюрой по узким тропинкам, посыпанным желтым речным песком с пригоршней сладкой ароматной клубники, которую женщина успела насобирать утром еще до того, как плантацию этой ягоды обносил ненаглядный внук.

— Тут у меня зелень всякая — петруха, да укроп. Редиска «Французский завтрак», сладкаяяяя, я тебе на вечер надергаю. Попробуешь! Картошку хорошую в этом году посадили. Синеглазка сорт! Вон ростки уже какие!

Перед глазами открывался простор необъятного огорода, большую часть которого занимала картофельная плантация.

— О, и сорнячки на месте, — заметила я со странным чувством удовлетворения.

— Да, все как ты любишь. Оттягивала прополку как могла. Знаю, ты это любишь. Тяпочку Вася наточил, смотри осторожно, по ноге на засади.

Баба Нюра давно свыклась с моей блажью относительно помощи по огороду. Это первые несколько лет она выхватывала у меня из рук весь садовый инструмент, а потом поняла, что все тщетно и научила, как надо делать правильно. Самым тяжким испытанием для женщины оказалась колка дров. Это дело я любила больше остальных.

За неимением в Пылюкановке спортзала, приходилось выворачиваться, чтобы не заплыть жиром и оставаться в форме. Помимо силовых нагрузок, я выверила себе неплохую трассу вокруг лесной опушки и двух полей, около села, протяженностью в пять километров, где каждый день наяривала круги по сухой погоде.

— Баб Нюр, я машинку стиральную видела в доме. Неужели решились на скважину? Ой, как хорошо! А то клиентура жаловалась мне, что без удобств тут как-то тяжко, — я забросила слишком увесистый камень, чтобы Анна Витальевна.

— Ага, Васька уже обработал? Ну, ну… Куда же такие деньжищи отдавать?! Триста тысяч!

— Нет, Анна Витальевна, этот вопрос больше не обсуждается. Давайте дальше, что там еще порешать надо?

— Катерина отчетность подбила всю. Посмотришь, там по налогам что и взносы всякие, — баба Нюра совсем стушевалась и закусила губу потупив глаза.

— Говорите! — тут я не стала следить за интонацией, потому что видела насколько дискомфортно было пожилой женщине и легкий нажим ей не помешал.

— Да все в козочек моих упирается. Авочка, дочка, мне бы сырок продавать в городе, а на это заключение санэпидстанции нужно. Так вот, одна…ммм… чиновница местная заортачилась на нас.

— В смысле? Нарушения есть?

— Какие там нарушения, мы уже и независимую экспертизу прошли, все чисто. Просто, заведено так…, - баба Нюра поморщилась и окончательно залилась краской, но вздохнула полной грудью и выдала как есть, — взятку дать надо! Чтоб их всех! Сотню просят. Совсем суки страх потеряли!

— Сто тысяч?

— Да. Просили бы меньше, но только вся округа знает, что ты у нас из Америки и при деньгах.

— Ага, — я медленно доела клубнику, ощущая как внутри закипает знакомое чувство негодования. Но эту субстанцию я умела держать в узде, а потому стоило съездить и переговорить с этой чиновницей. — Ну, съезжу с Васей завтра. Что еще?

— Ава, забрала бы ты деньги эти от продажи машины. Уж больно много. Ни сегодня завтра пронюхают люди, что у меня на огороде мильоны зарыты, точно простынкой накрываться надо будет.

— Зачем простынкой? — я в недоумении вскинула брови, прекрасно понимая тревогу бабы Нюры.

— Ну, чтобы в сторону кладбища ползти, — совершенно серьезно добавила женщина.

— Ага, — снова кивнула я. — Хорошо, заберу, но не все. Оставлю на расходы, чтобы на год хватило.

— Да, какие у нас расходы? — Анна Витальевна махнула рукой. — А что же у тебя? Как дела? Смотрю и вижу, что хоть ты и улыбаешься, а глаза грустные, будто помер кто. Беда какая приключилась, Авочка, тебе может помощь какая нужна? Или у тебя амурное что стряслось?

— Эх, слово какое — АМУРНОЕ. В том и дело, что мне до амуров никак не добраться. Работа кругом и нет просвета в ней.

— Ой, что верно, то верно, но милая, так и жизнь пройдет. А ты в самом соку. Парня надо хорошего.

— Где их хороших найти? — выдала я коронную фразу всех русских женщин.

— Твоя правда! За границей там только такие и ходят, наверное.

— Какие? — я прищурилась от солнца, с любопытством слушая говор бабы Нюры.

— А такие, мол, «звоните Рикки Мартину». Голубые! — ответила Анна Витальевна пугливо выпучив глаза.

— Ну, да. Только мне другая категория все время дорогу перебегает.

— Какая? Не красивые что ли, аль кобели?

— Наоборот, баба Нюра, наоборот. Чем красивее мужик, тем породистее и крупнее у него тараканы. Но, это по моему личному опыту. Вот, сейчас, я без ума от одного экземпляра, но рядом с ним, я ощущаю себя полным ничтожеством, он само совершенство, а из этого ничего хорошего не следует. В идеал я не верю, и могу с уверенностью заявить, что стоит мне узнать его ближе, то всплывут не особо приятные подробности о его жизни или характере. Да и тараканы, по размеру, окажутся чуть меньше Вашей любимой коровы Азизы. Как подумаю об этом, так горечь во рту стоит, — черная тоска за Керо тут же скрутила меня судорогой.