Прощай, Лоэнгрин!

— Тут лучше сказать «похерится».

— Похерится? «Хер» корень?

— Да, он самый…

— Погоди, то есть… Погодь! — я самым активным образом переключалась на русский и сделав заметку в смартфоне с новым словом, снова свела брови в кучу.

— Понял, можешь не тренировать на мне страшный взгляд. Что, все так плохо?

— Как называется разговор, когда вопросом на вопрос отвечаешь?

— Еврейский! — не моргнув глазом залепил Василий, едва сдерживая улыбку.

Тут повисло молчание, которое вполне могло сойти за развернутый ответ с моей стороны. В мыслях затяжным экспрессом промелькнули события последних месяцев и тут бы в пору мне хватануть воздуха ртом, да пустить скупую слезу, но этот предательский маневр я вытравила несколько лет назад, слишком глубоко загнав эмоции.

Был только один способ, чтобы получить психологическую разрядку, и он крылся исключительно в Пылюкановке и включал в себя сложную комбинацию пирожков с капустой, миску деревенской густой сметаны, холодную водку и фильм «Мужики!..»

Приходило простое понимание, что в этот момент мне следовало бы проплакаться или психануть, томный взгляд или полный грусти продемонстрировать, вставить шутку, выдавить улыбку. Столько самоконтроля не проходило даром, мой интеллект стал похож на искусственный.

Может, оно и к лучшему. В противном случае — здравствуй психдиспансер.

Да, Вася мне и про это чудо-заведение рассказал, пояснив, что организация не имеет ничего общего с широкими мягкими кушетками и тихими голосами психиатров.

— И вот еще что, — Вася кашлянул и замялся. Так было всегда, когда вопрос заходил о деньгах. — Я предложил Анне Витальевне пробурить скважину. У многих в Пылюкановке есть своя вода и какой ни какой водопровод. Там насос глубинный спускается и жила водная хорошая. Поставить нагреватель, подключить стиральную машинку… красота будет!

— Отличная идея и что тебя останавливает?

— Не «что», а «кто»! Баба Нюра ни в какую не хочет тратить деньги. Твои деньги. Триста тысяч, для нее заоблачная сумма и сама она ее никогда не соберет. Я говорил ей, что это для заморских клиентов и ты одобришь, но сама знаешь. В общем! Поговори с ней!

— Хорошо. Но, Вася, боюсь, что Шурик был последним клиентом, которого я вам подкинула.

Со стороны Васи воцарилось гробовое молчание.

— То есть, дальше сами, если кто-нибудь захочет наведаться в рамках эко-тура, то пожалуйста.

— Другими словами, клиенты теперь будут только вменяемые? — а тут уже слышалась изрядная доля выстраданного сарказма. Но кроме этого, я слышала, насколько Вася расстроился.

— Вась, ты новости смотришь?

— Вопрос риторический.

— Не осталось в этом мире вменяемых людей. Одна надежда на Игорька.

Вася ухмыльнулся и по его немигающему взору, я поняла, что разговоров сейчас с него хватит. Так было всегда, едва заходила речь о серьезном, Вася превращался в каменную глыбу, с пишущим устройством внутри. Если бы в попросила его повторить, все что сказала, этот человек выдал бы точную последовательность, произнесенных мною слов.

— Это отец решил или ты? — как же резко прозвучал голос, в котором я услышала изрядную долю горечи.

— Отец. Давно все к тому шло.

— Значит, это твой последний визит?

Вопрос застал меня врасплох, и я на мгновение представила, что никогда больше не увижу Пылюкановку. На душе окончательно испоганилось и отвратительная тряска выдавила из организма тошноту.

— Вполне может быть, — сухо отозвалась я, после чего торопливо нажала кнопку на магнитоле.

Судя по ухабам на дороге, которые уже не прекращались, до Пылюкановки оставалось не больше двадцати километров, но дискомфорт было легче не замечать благодаря прекрасным звукам песни.

Скрипучий голос из динамиков гундосил неразбериху в припеве, но на душе защипало и что-то тяжелое придавило, да так, что не вздохнуть не выдохнуть, как говорилось.

— «Ланфре-лан-фра, лан та-ти-та…», — продолжило гнусавить по радио и я тяжело вздохнула, вглядываясь в бескрайние заплаты зеленеющих полей, разделенных редкими лесополосами.

Насыпная дорога никуда не делась. Улица Ленина являла собой ярчайший пример традиций русской глубинки. Перед каждым домовладением простиралась просторная поляна, которая ближе к неизменному деревянному забору обзаводилась основательной лавкой и клумбой с нарциссами, гиацинтами, в обрамлении кустов смородины или самшита. К тому же, неизменным атрибутом каждой усадьбы были роскошные фруктовые сады. Яблони, вишни и абрикосы, зачастую, скрывали большую часть убогих хозяйственных построек, помимо самих домов.

Машина затормозила на окраине Пылюкановки. В пятидесяти метрах располагался некрутой овраг, который уводил к речке — одному из многочисленных притоков реки Шалмас. Целыми днями отсюда доносился гусиный гогот, вперемешку с тихим кряканьем уток.

Течение здесь было очень слабым и птицу не относило далеко, а потому вся пернатая свора разбредалась покорно по домам ближе к вечеру, едва хозяйва зазывали их знакомыми прибаутками вроде «ать-ать-ать», «фьюти-фьюти-фьюти».

У дома бабы Нюры, перед воротами, всегда копошилось две-три курицы во главе с худым, затасканный петухом. Перья на шее у этого несчастного создания, казалось, уже устали отрастать снова и снова, после того, как птица то и дело таскалась в зубах Рекса.

Но собака, явно берегла свой пернатый антистресс и не желала придушить тщедушного друга насмерть, а потому баба Нюра перестала отваживать пса от дурной привычки, стихийно выливая ведро холодной воды на это парочку.

Едва петух покорно затихал в пасти Рекса, пес выжидал с минуту и выпускал пленника на волю, до следующего случая, когда зазевавшаяся птица опрометчиво подходила к миске, где как на зло оставались невероятно вкусные кусочки хлеба, пропитанные борщом.

Я вылезла из машины, с умилением оглядываясь по сторонам. Плохое настроение никуда не улетучилось. Оно просто мельтешило на поверхности, словно масляная пленка на воде, которая по всем законам физике, не могла проникнуть глубже.

Завидев явно знакомый силуэт Василия, Рекс призывно гавкнул, будто приветствуя его, но тут появилась я, и собака залилась отчаянным лаем, натянув до предела цепь.

Запыленный кузов чудо-машины привлек мое внимание и я обошла кругом всю конструкцию, внимательно прочитав название из четырех букв, которые примостились на дверце багажника — НИВА.

— Ага, — промычала я себе под нос, после чего отошла в сторону, дав Васе возможность выгрузить вещи.

Деловитый вид Кипотченко был самой шаткой ширмой, которую мне приходилось видеть, а потому вопрос, который витал в воздухе, с того момента, как я увидела его в аэропорту, наконец-то обрел форму.

— Вася, а где Рэндж-Ровер, который я купила вам в прошлом году?

Покончив с разгрузкой «Нивы», Вася скривился, понимая, что сейчас ему придется заниматься своим самым нелюбимым делом — оправдываться.

— Хватило мне забот с твоим Рэндж-Ровером! К нам из соседних сел ездили с ним фотографироваться. Из Чебоксар поладились авторитетные пацаны наведываться — любые деньги предлагали, когда выяснилось, что машина выполнена на заказ. Вот уж спасибо, тебе!

— А кто растрепал про спец заказ? — я вскинула удивленно брови, прикинувшись дурой.

Расчет был на то, чтобы в хозяйстве была быстрая, выносливая машина на всякий случай, который подразумевал погони и перестрелки, учитывая мой образ жизни, ну или если, бабе Нюре нужно будет по состоянию здоровья быстро добраться до больницы. У женщины нешуточно скакало давление, а скорая в Пылюкановку добиралась часа два.

— Может мы тут и деревенские, но находятся личности, которые могут отличить нормальное стекло от бронированного. Да, да! Не подкатывай глаза! Так, что я продал Ровер одному отставному генералу в городе, а на эти деньги мы купили Ниву, отремонтировали крышу на доме, построили нормальный козлятник и мини-цех для сыроварения, дали взятку в БТИ, чтобы постройку узаконить, закупили корма на год вперед, еще инвентарь для производства сыра, и вставили бабе Нюре зубы. Импланты, между прочим! Я лично ее в Москву гонял со Светланой.