Прощай, Лоэнгрин!

Злополучный телефон покоился под половицей около окна. Аврора не выдала отцу главной изюминки гаджета относительно мгновенного поиска любого человека на земле.

— Если ты не возьмешь ситуацию под контроль, мне придется вмешаться! — однажды пригрозил Винсент.

— Да, пожалуйста! — легко отмахнулась Аврора, иронично скривившись. Эти уловочки она знала наизусть. Шла простая проверка психологической зависимости от Сомерсбри, учитывая их любовную связь.

И вот как гром среди ясного неба, вчера отец быстро собрал вещи и уехал. Вернулся он в Германию, или по зову долга понесся в Бразилию, Аврору мало волновало. Куда хуже было то, что наконец-то ее оставили наедине с собой.

Споры прекратились, но место отца в голове занял внутренний голос.

Тоже, ни дать не взять — надоедливая паскуда.

Жиля тихо заржала, напоминая, что телега имеет свой весовой предел и пора бы уже вернуться в хлев к поилке со свежей водой и кормушке до краев засыпанной овсом.

Острая коса умостилась на девичьем плече, сбросив рукав тонкой ситцевой рубашки расцетвки «прощай молодость». Жара спадала, ветер попрахладнел.

Аврора подошла к кобыле и ласково прошлась ладонью по широкой морде, сверху вниз. Черные умные глаза без укора впитывали бледную синеву предзакатного неба и не излучали ничего кроме животного доверия.

Девушка с минуту любовалась кобылкой, с нежностью разглаживая поредевшую гриву.

— Да, не поеду я за ним, — виновато и с придыхом сказала Аврора, будто кобыла ее весь день уговаривала об обратном.

Жилька нетерпеливо монтнула головой и фыркнула, утыкаясь мягкими губами в руку девушки. Яблоко выпрашивала.

Эту скотинку баловать хотелось без всякого напоминания. И Аврора каждый день закидывала в телегу с десяток краснобокой мельбы, которой был обсажен периметр огорода бабы Нюры. А еще мелкий пластиковый таз и пятилитровую баклажку с водой, чтобы поить животину.

Поправив на голове помятую соломенную шляпу с фривольным тканевым цветком, который выцвел пару миллионов лет назад, Аврора пару раз цокнула языком и потянула свободной рукой потертые поводья, чтобы сдвинуть Жильку с места.

Колеса завыли старым железом, проселочная дорога медленно поползла под ногами. Как же хорошо было никуда не спешить. Вдалеке разносилось протяжное мычание коров, которые требовали, чтобы их хозяева забрали их с пастбища. Отъетые бока тяжело переваливались, а хвосты неусыпным маятником отгоняли мух.

Сверчки выводили свои тихие трели в траве, горьковатый аромат которой действовал лучше любого успокоительного.

Аврора вдруг резко вздернула голову, не поняв что ее насторожило, и тут же увидела как впереди по обочине медленно передвигая ноги плетется старик.

Кривая походка и перекошенная сколиозом спина выдавала одного из старожил Пылюкановки. Дедушка Пырын, а официально Перинов Илья Савельевич. Новых знакомств в селе Аврора не заводила, но заочно знала почти всех жителей по именам или прозвищам.

В свои семьдесят девять Пырын отличался особой подвижностью, учитывая, что у старика жутко болели колени и даже летом в самую духоту, он носил прямо поверх серых хлопковых штанов вязанные наколенники. Все врачи разводили руками, будучи не в силах остановить артрит, и Пырын давно послал их куда подальше.

После того как бабе Нюре провели интернет, местные повадились ходить на «консультации», которые заключались в чтении статей и отзывов на средства народной медицины. Так дед Пырын узнал о диковинном дереве маклюре. Или в простонародье адамовом яблоке. Якобы настойка с плодов помогала при болях в суставах.

Сложа руки тут мало кто любил сидеть. Поспрашивали в городе, и близлежащих селах сарафанным радио, выснили, что у кого-то росла такая диковина. И кажется, сегодня Пырын возвращася домой с уловом. В сетчатой сумке старик нес с десяток некрасивых, пупырчатых, зеленоватых плодов.

— Здравствуйте, Пырын! Давайте подвезу! — громко гаркнула Аврора, зная, что у старика проблемы со слухом.

Раззинув почти беззубый рот, Пырыт повернулся и как-будто задумался. Глаза на его морщинистом, широком лице давно затерялись под нависшими складками кожи, но при виде любого человека этот экземпляр принимал самый счастливый вид, будто ангела увидел.

— Иди, дите! Жильку беречь надо.

— Тогда пойдем вместе, — девушка поежилась от того смирения и самопожертвования, которые переполняли Пырына.

— Пойдем.

Сумка с маклюрой перекочевала в телегу, от чего спина старика немного распрямилась, отдышка в скором времени сошла на нет, а шаг ускорился.

— Спасибо, дите. Вот надо тебе со стариками возжаться! Какая красота пропадает в Пылюкановке.

Пырын шел немного впереди, словно показывал путь, который был выучен наизусть. Аврора печально улыбнулась сама себе, но голос старика удивительным образом проникал в самую глубину сердца и рылся там без зазрения совести, орудуя настоящей заботой.

— Нравится мне у вас. Тихо.

— Ась? — закричал, что есть мочи Пырын. — Тихо? Когда молодые тишины искать начинают?

— Не знаю. А когда? — девушка добавила беззаботности в голос, с любопытством ожидая вердикта старика.

— Когда не справляются с тем, что взвалили на себя.

Ни разу Пырын не глянул в сторону своей попутчицы, а та и замерла посреди дороги как громом пораженная. С какой же легкость здешние люди могли обрисовать то, что не хотело обретать форму мысли.

Дед Пырын остановился перевести дух, хотя на самом деле ждал, когда стихшие колеса снова завоют на разные голоса.

— Ничего мудреного нет, дите. Простота лучше глазных капель помогает видеть что людей запутало и гложет. Тут в соседнем селе батюшка есть, он часто повторяет, что нечистая препятствует нам делать возможное, а к невозможному принуждает. Вот мы и маемся… О как! Мудрость-то! А нам бы все непосильное на себя взвалить. Идем, дите, идем.

От слов дедушки Пырына стало легко на душе, правда чувство это не обещало быть долгосрочным, но до Пылюкановки Авроре его хватило. Дом старика был на отшибе и он свернул намного раньше нас.

Девушка со вкусом шла по широкой улице деревни, которая проходила через «площадь» с домом культуры и главного центра развлечений — универсамом. Это раритетное словечно, она подхватила из запаса бабы Нюры. За время пребывания в пригороди Чебоксар, удалось подтянуть пробелы в русском и даже перейти на изучение сленга, который нельзя было зазубрить, по учебнику. Слова, порой, использовались на интуитивном уровне, в совершенно противоречивых случаях. Только матом баба Нюра строго на строго запретила ругаться в доме, уплоть до того, что я пару раз, Аврора легонько получила по губам.

Телегу Жилька дотащила довольно прытко. Скорость у кобылы увеличилась заметно, когда яркая парочка пересекла границу села. Чуяла скотинка, что дело пахнет ужином. Как и полагалось, Аврора быстро разгрузила острыми вилами вялую траву, равномерно раскидав на поляне перед домом, чтобы та подсушилась, после чего четвероногая работяга вернулась к хозяину, тихо подфыркивая и игриво мотая головой.

Мужик забрал уздцы и любовно поглаживая бока кобылы, одарил чумазую девицу самым недружелюбным взглядом.

— Грузишь Жильку, — грозно выдал мужик, которого звали по фамилии — Казанец. — Смотри у меня.

Досчатая редкая калитка захлопнулась и разговор на этом был исчерпан.

Спорить не хотелось. Слова Пырына про невозможное отдавали тем же немым укором. Аврора усмехнулась сама себе, и как ни странно, не почувствовала негодования от того, что каждый ее поучает.

Умитворение протиснулось в ворота подворья бабы Нюры раньше ее зашоренной благодетельницы. Странная картина неминуемо отдалила поход в огородный душ и заслуженный ужин.

Анна Витальевна неловко вертелась вокруг Василия, который верхом сидел на Марсике. Оба пытались засунуться собаке в пасть какую-то таблетку.

— Помогай, мать. Чего застыла? — прозвучал запыханный голос Василия.

— Чего делаем?

Намертво сжав мощные челюсти, Марс просто лежал на земле, а за него захлебываясь лаял Рекс, как обычно посаженный на цепь.