Страница 7 из 17
Руки старика, сжимавшие веревку, неожиданно дернулись назад. Что-то на другом конце ударилось о порог. Старик развернулся, потянул сильней. В зал вкатилась квадратная будка на деревянных колесах. Под высокими сводами волной пронесся возбужденный шепот и сразу затих. Содержимое будки скрывало от глаз плотное суконное покрывало, того же цвета, что и рубаха старика. Всем стало неуютно от одного изображения на покрывале: золотыми нитками там был вышит надломленный надвое могильный крест в рост старика, на обломок, торчащий из земли, был нанизан золотой череп.
В лесу часто можно встретить перегороженную дорогу с такой эмблемой. Предупреждение об опасности, сигнал местным, что рядом бесчинствует нечисть, возможно, есть загубленные жизни. Надо признать, сигнал действенный. Скептик ты, не скептик, встретишь в лесу такой знак – рука сама тянется перекреститься, а ноги несут в обратную сторону.
Верхушка будки проплыла на уровне шеи господина Свиридова. Старик тащил загадочную ношу с невозмутимостью локомотива. По сторонам он не глазел, рассеянное выражение лица наводило на мысль, будто он не подозревал, что в зале есть кто-то еще, будто витал мыслями где-то в потусторонних мирах. Больше всего во внешности старика поражал гладко выбритый подбородок: он выпячивал его вперед и методично двигал челюстью вверх-вниз, тщательно пережевывая верхнюю губу беззубым ртом. Те, кто сумели отвести глаза от огромного креста, теперь завороженно следили за этим странным действом. Почему-то живущий своей жизнью подбородок казался лишним доказательством отрешенности его владельца от остального мира.
Какое-то время тишину нарушал только стук колес в щелях между плит. Будка остановилась перед столом, за которым восседал декан факультета, профессор Бережницкий. Все, кто сидели с ним рядом, невольно подались назад, скрежетнув ножками стульев. Остался на месте лишь сам декан. Мужчина дородный настолько, что подбородок казался посаженным в чашу с дрожжевым тестом, он не рискнул проверять стул на прочность. Декан откашлялся, словно хотел удостовериться, не подводит ли голос, произнес требовательно:
– Господин Свиридов, совет ждет объяснений!
Соискатель оставил двери открытыми, не спеша приблизился к клетке, заверив на ходу:
– И совет получит их в самое ближайшее время. Сперва позвольте вам представить своего помощника: Егор Макарыч, служащий Верхнесеверского острога, сторож камеры временного хранения тел людей, покончивших жизнь самоубийством.
Только теперь, казалось, старик заметил дюжину ученых за столами. Челюсть его по инерции сделала еще несколько движений и остановилась. Рука потянулась к голове, понял, что оставил фуражку в коридоре, сконфуженно поклонился. За ближайшим столом услышали не то хриплый старческий выдох, не то скомканное «вашискородья».
В ответ никто не шелохнулся. Лишь маленький профессор Воронцов в силу воспитания нервно кивнул.
– Кто же в его отсутствие остался сторожить тела? – неловко попытался усмехнуться кто-то из профессоров. Шутка вызвала пару кривых улыбок, и те сползли сами собой. Господин Свиридов открыл было рот, но старик решил, что вопрос адресован ему, причмокнул губами, ответил с легким поклоном:
– Ишо молодого мне отрядили. Мое место займет. Сам-то я уж не молод.
Снова повисла тишина, на сей раз неловкая. Господин Свиридов кашлянул в кулак:
– Я бы хотел принять одну меру предосторожности, прежде чем мы начнем. С разрешения уважаемого совета мы воспользуемся услугами университетской уборщицы, чтобы немного приглушить свет. – Он полуобернулся к открытым дверям, позвал громко: – Марья Захаровна, вы нам не поможете?
Поначалу ответом служила тишина. Он решил было, что пожилая уборщица не расслышала, но тут из коридора донесся непрерывный царапающий звук. Сперва едва слышный, он постепенно приближался. В зал мелкими шажочками приковыляла старушка. Она выглядела настолько древней, что впору возмутиться, как кому-то хватает совести заставлять ее шаркать беспомощными ногами по коридорам университета. Быстро обнаружился источник звука: Марья Захаровна сжимала в руке конец деревянной трубки, полой внутри, другой ее конец волочился по полу.
Слезящимися глазами глядя под ноги, старушка прошла мимо стульев с профессорами к центру зала, остановилась под люстрой с десятками свечей. Трясущимися руками она поднесла один конец трубки к губам, другой направила на огонек выбранной свечи. Дунула – и зашлась по-птичьи невесомым кашлем. Но цель была достигнута, язычок огня дернулся, и к потолку потянулся белый дымок.
Профессора недоуменно переглянулись, ситуация начинала напоминать откровенный фарс. Марья Захаровна мелкими шажками, бочком перемещалась вокруг люстры, дрожащими руками мучительно долго выцеливала понравившийся огонек. Каждый выдох в трубку неизменно приводил к почти беззвучному, свистящему кашлю.
Неизвестно, сколько прошло времени, в течение которого слышалась лишь возня уборщицы. Первым не выдержал профессор Орлик.
– Господин Свиридов, – сказал он раздраженно, – не нужно устраивать из диспута балаган. Совет начинает подозревать вас в неприкрытом издевательстве.
Соискатель как будто не замечал нелепости ситуации, лицо его оставалось непроницаемым. Он поднял руку в примирительном жесте:
– Господа, я прошу у вас немножко терпения. Марья Захаровна уже не та девчушка, что носилась по полям с подругами, давайте отнесемся к годам с уважением. Как я говорил, эта мера вынужденная, для нашей же пущей безопасности.
– Вы хотите сказать, – вклинился профессор Воронцов, скосив глаза на изображение креста, – что у нас есть основания беспокоиться за свою безопасность?
– Теперь они практически сведены к нулю. Благодарю вас, Марья Захаровна, этого достаточно.
Стараниями старой уборщицы зал погрузился в полутьму, причудливые тени отплясывали по стенам и потолку, копошились в нишах. Конец деревянной трубки вновь шлепнулся на пол и с тихим царапаньем потянулся за шаркающими тапочками.
Когда сгорбленная спина скрылась в дверях, господин Свиридов продолжил:
– На случай, если ситуация каким-то невообразимым образом выйдет из-под контроля, за дверями нас охраняют двое служащих из патрульной роты. Поэтому, с вашего позволения, двери мы оставим открытыми. – Он повернулся к старику сторожу: – Егор Макарыч, приступим?
Продолжая пожевывать верхнюю губу, старик оценивающе оглядел покрывало с вышивкой, потянулся к нижнему уголку. Губы его разлепились, снова издав причмокивающий звук.
– Я за энтот край возьму, ты – за тот, – он указал Свиридову на другой бок будки. – Тут главное не спешить, она еще света белого не видывала. Первый испуг он, как водится, самый опасный!
Господин Свиридов молча кивнул, они медленно потянули покрывало кверху. Застывшие в напряженных позах профессора ощутили сильный запах тины, болотного перегноя. Когда покрывало приподнялось до пояса, старик сделал останавливающий жест рукой, осторожно заглянул внутрь. Свободная рука пролезла в кожаный ремешок, так же осторожно потянула дубинку из-за пояса. Удостоверившись, что внутри спокойно, он помахал дубинкой к потолку. Они продолжили поднимать завесу.
Нижняя часть так называемой будки оказалась своеобразным резервуаром на колесах. От резервуара кверху тянулись прутья, сплетенные из веток можжевельника. Расстояние между прутьями вполне позволяло просунуть руку до плеча. Профессора со смесью недоумения и облегчения поняли, что это самая обыкновенная клетка, разве что со странным выбором материала для прутьев.
Когда сторона, обращенная к залу, полностью открылась, господин Свиридов со стариком не сговариваясь чуть отступили от клетки. Покрывало с шорохом соскользнуло с крыши и шлепнулось за дальними колесами.
Профессора с напряжением, до боли в глазах всматривались в щели между прутьями. Деревянная ванна почти до краев была наполнена зеленой водой, источающей запах гнили. Единственное, что нарушало ровную гладь воды – небольшой холмик, напоминающий шапку валуна, поросшего мхом.