Дышу тобой

Она не могла терпеть этого. Она не может просто смотреть на то, как человека бьют, что бы он ни натворил, это все-таки ее Лекс. Ее парень.

– Ник, – позвала она, не в силах подняться с ног. – Отпусти его, пожалуйста.

– Твой брат снес бы его рожу к чертовой матери, ты понимаешь, Волчонок? – зарычал он, совершенно не обращая внимания на то, что светлые волосы упали на глаза.

Да, Влад бы убил его к чертям собачьим. Заставил бы захлебываться в своей крови только лишь за то, что он посмел прикоснуться к его сестренке. Но Влада здесь нет, так что можно обойтись минимальным количеством кровопролития. Она уверена в том, что у Ника получится сдержаться. Он не станет избивать его при ней, не позволит младшей сестре друга смотреть на это.

В глазах Ника она видела все ту же всепоглощающую ярость и злость, которая была в его глазах в спортзале, когда Лекс сказал что-то про его мать. Снова он пугал, снова заставлял дрожать каждую клеточку тела, несмотря на то, что этот взгляд обращен вовсе не к ней. Холодный. Расчетливый. Злой. Такой Ник не мог не пугать.

Лекс не мог и пошевелиться. Только вот губа его была разбита, а из брови текла небольшая струйка крови. Да, Фролов успел приложиться, пока она не могла прийти в себя. Самойлов выглядел страшно. Он не сопротивлялся, что было совсем на него не похоже.

Было больно смотреть на такого Лекса. Беспомощного. Слабого. Жалкого.

– Ник, отпусти его, – прохрипела она, поднимаясь на ноги. – Пускай он просто идет в свою комнату.

– Ладно, – Фролов презрительно убрал локоть, а Лекс грудой упал на пол. – Это последний раз, Волчонок.

Потом резко схватил ее за руку и потащил по коридору в сторону ее комнаты. Когда она начала спотыкаться, клевать носом и, наконец, снова разрыдалась, Фролов просто подхватил малышку на руки и понес дальше, словно бы она пушинка в его руках.

Почему он помогает?

Он ничем ей не обязан, чтобы так опекать ее.

Сердце буквально разрывалось на части от обиды, боли и разочарования. Но с каких это пор она плачет в жилетку Фролова? С каких это пор она вообще плачет? Она же обещала брату, что будет сильной девочкой в его отсутствие. Лиса чувствовала себя жалкой, недостойной своего сильного брата, который всегда сам справлялся со всеми трудностями, умудряясь при этом еще и защищать ее. А она и дня в школе провести не смогла, чтобы не попасть ни в какую передрягу.

Он поставил ее на ноги около двери в ее комнату, в которой она жила с еще одной девушкой, которая часто ночевала у своего парня. Быстро оглядел ее с ног до головы, слегка задержавшись злым взглядом на задранной юбке, которую Лиса тут же отдернула.

– Ник, – позвала она, когда он собирался уйти. – Почему ты помогаешь мне?

Она прекрасно знала, как Фролов не любит женские слезы. По рассказам брата, он, даже когда девушек бросает, старается как можно быстрее убежать, чтобы не видеть их слез. Это довольно странно. Может, ему просто стыдно за то, как он использует их?

– Твой брат попросил приглядеть за тобой в его отсутствие, – спокойно ответил он, ухмыльнувшись на одну сторону. – Спокойной ночи, маленький Волчонок.

– Спокойной ночи, Ник.

Глава 7

Ты самая настоящая дура, Кларисса Ковалева, и ты прекрасно это знаешь!

Клэри уткнулась лицом в подушку и шмыгнула носом, словно маленькая девочка. Она же знала, что это неправильно. Осознавала, что это мерзко. Понимала, что это Блэк, мать его. Ковалева не верила, что это произошло именно с ней. Сразу же, влетев в свою комнату, как безумная, тря губы, пытаясь убрать с себя его вкус, она поняла, что это конец. Он уничтожит ее. Втопчет в грязь по самые уши.

Дырка. Дырка. Дырка.

Его слова до сих пор стучали в голове. Так он сказал? Так унизил? Дура! Почему она не оттолкнула его? Почему не накричала, не обозвала, не поступила здраво? Не поступила так, как поступает обычно?

Потому что едва ли не задохнулась от ярких ощущений. Потому что коленки подкашивались. Потому что, если бы не его руки на запястье и шее, удерживающие ее, она бы упала. Потому что она никогда не чувствовала подобного. Потому что это был ее первый поцелуй.

Она всегда мечтала, что это будет так красиво. С тем, кто ее будет любить. На, получай, жри, давись! Захлебывайся в этих разочарованных чувствах, потому что теперь ничего не изменить. Совершенно. И ты сама виновата в этом. Ты поддалась, позволила так себя унизить, дала ему полную и совершенную власть над телом, которое подчинялось ему, как тряпичная кукла.

Хотелось разрыдаться, но она не могла позволить себе такую слабость перед ним. Она обещала. Клялась себе. Что не будет плакать из-за него. Что он больше не сможет ее унизить, задеть. Фригидная сука. Но, посмотрите-ка, ему удалось. Снова. В глазах отчаянно закололо, но Клэри не позволила соленым каплям вырваться наружу.

Не позволяй себе стать еще более жалкой.

Иззи тихо запрыгнула на кровать и удивленно муркнула, потершись симпатичной мордочкой о щеку девушки, словно успокаивая хозяйку. Пальцы растворились в пушистой белой шерстке кошечки. Такая мягкая и нежная. Руки снова потянулись к губам и потерли их до опухоли, до красноты. Чтобы выжечь всего его оттуда. Чтобы не чувствовать легкий, терпкий привкус табака и чего-то горького, но такого дурманящего. Может, черный шоколад?

Холодный душ должен, обязан все исправить, но приближаться к комнате Блэка ближе, чем сейчас совершенно не хотелось. А он услышит. Он все слышит, как и она. Каждый шаг, каждое движение за стенкой. Чертовы тонкие стены.

И она слышит каждый стон. Каждый крик. Каждый толчок.

Гребанные тонкие стенки. Повторялась. Мысли путались в клубок, заново перекатываясь в голове от ненавистных высказываний в сторону Блэка к самобичеванию по поводу собственной слабости, заканчивая треклятыми стенками. Ей определенно необходим был контрастный душ, который очистит ее мысли, Клэри просто необходимо прийти в себя, иначе она просто сойдет с ума.

Тихонько открыв дверь в общую ванну, Ковалева ступила на плитку босыми ногами и быстро закрылась со всех сторон. Судорожно. Едва не запутавшись в совсем простеньком замочке. Только тогда смогла спокойно выдохнуть, чувствуя себя в подобии безопасности. Она ненавидела себя за это. За свою слабость перед ним.

За слабость перед всем на свете.

Сбивчивое дыхание, протяжный стон раздались из-за соседней двери, заставляя Клэри зажмурится. Неужели именно сейчас? Сколько можно так издеваться? Кажется, судя по стонам, которые Ковалева, к своему собственному ужасу стала различать, девушкой, которая там получала сказочное удовольствие, была совсем не Анжела Соколовская.

Мерзость. Он не боится получить венерическое заболевание? Черт, Клэри, ты умудряешься включать заучку даже сейчас. Ком подступил к горлу. Просто не обращай на это совершенно никакого внимания. Она тихо, стараясь громко не топать, зашла в душевую кабинку и стянула с себя одежду.

Она была вся пропитана его запахом. Он въелся в кожу, впитывался в самую душу. Его дурманящим запахом, который она так ненавидела. Который преследовал ее в самых страшных кошмарах.

Прохладные струи воды успокаивали, заставляли на мгновение забыть произошедшее несколько минут назад, если такое вообще возможно. Если такое реально забыть. Клэри представляла, как сейчас темными струйками стекают с ее бледной кожи, затекая во впадины ключиц, прикосновения Максима Блэка. Стекает его ненавистный запах. Стекает он сам. Она верила в это.

Нужно просто выбросить это из головы.

Он не посмеет унижать ее этим, потому что… потому что это низко. Даже для него. Черт, ты серьезно такая наивная? Забыла, с кем имеешь дело? Это чертов Блэк, для которого нет ничего святого. Он посмеет. Обязательно придумает, как использовать это против нее.

Блэк. Она поцеловала Блэка.

Черт. Но он же первый прикоснулся к ее губам, хотя кричал с пеной у рта, что никогда в жизни не позволит себе прикоснутся к такому ничтожеству, как она. Но Ковалева сама понимала, что сказала много лишнего. Много ранящего. Много мерзкого. В отличие от Блэка, у нее есть совесть. Несмотря ни на что, ей было стыдно за себя. Она не может говорить такие гадости. Но сказала, не сдержалась, это просто вырвалось с ядом из глотки.