Страница 8 из 17
— Я не существо! — немедленно возмутился тот.
— Я заметил. — грустно согласился Митя.
— А портных вы любите, потому что вы — пустоголовый светский бездельник! Видал я таких!
— Где? — изумился Митя. — Вы же не бываете в свете.
— Зато теперь я понимаю, зачем вы сюда полезли! — не обращая внимания, вскричал Ингвар, и обвел подвал торжествующе-злорадным взглядом. — Все ради жалких сюртуков и жилетов! — в его голосе звучало жгучее презрение. — Ради них вы без колебаний готовы опозорить своего отца. Не думали же вы, что никто в полиции не узнает, если он привезет воду вместо водки? И что тогда подумают о новом главном полицейском чиновнике? Впрочем, ваши отношения с отцом вовсе не мое дело…
— Чтимые Предки! — Митя демонстративно взялся за сердце. — Вы признаете, что такое бывает?
— Брата я позорить не дам! — не отвлекаясь, гнул свое Ингвар.
Ветошь в углу дернулась.
— Думаете, я не понимаю, кого обвинит Аркадий Валерьянович, когда дело с водой вместо водки всплывет? — зло прищурился Ингвар. — Грузить станет Свенельд — его и обвинят! А вы ведь так и задумали, низкий, бесчестный негодяй! Свалить все на брата!
— Ваш брат — разумный человек! — Митя предостерегающе возвысил голос, отодвигая фонарь подальше и прикрывая спиной уже заметно шевелящуюся ветошь в углу. — Он понимает, что нам не нужен четвертый — лишний в отношениях с отцом! Хватит, что есть третий. — с намеком глядя на Ингвара, процедил Митя.
Ветошь замерла.
— А-а, так тут еще и ревность! — сделал новое открытие Ингвар. — Скомпрометируете брата, избавитесь от него… от нас… Конечно, как я мог не понять — вы не хотите, чтоб я жил в вашем доме! А что ваш отец дал Слово ярла — вам плевать! И кто будет потом имением заниматься, тоже дела нет! Вы не только подлый, вы еще и недалекий!
Ветошь активно поползла вниз. Вот же правдолюбец-справедливец германский!
— Имением должен и дальше заниматься Свенельд Карлович! — Митя снова возвысил голос. — Вы слышите? Хорошо меня слышите? Иначе вообще все будет напрасно… А отношения с отцом у меня все равно не наладятся.
«Надеюсь, Свенельд Карлович сообразит, что его участие в подмене водки вовсе не отменяет моего — по-крайности в глазах отца.»
Сообразил — ветошь опять замерла в полной неподвижности.
Зато Ингвар скривился в отвращении:
— Я совершенно не верю в ваше раскаяние! Не пытайтесь меня остановить! Мы сейчас же пойдем к Аркадию Валерьяновичу, и вы всё ему расскажите! Нет, я ему всё расскажу!
— Это, конечно, существенная разница. — искренне согласился Митя.
— А если вы попробуете отказаться… — Ингвар сделал движение, будто хотел выскочить из подвала. — Я запру вас тут, чтоб не сбежали, как в прошлый раз… и приведу его сюда!
— Сюда — не надо. — еще искренней сказал Митя и обреченно вздохнул. — Видно, придется идти признаваться. — потому что только полное признание удержит отца от немедленной проверки подвала… и даст время Свенельду Карловичу убраться оттуда.
Демонстративно повесив голову, Митя поплелся вверх по лестнице. Остановился, давая возможность Ингвару пропустить его наверх… но тот неожиданно шарахнулся в сторону — в глазах его мелькнуло опасение. Митя поглядел Ингвару в лицо… а потом с наслаждением растянул губы в пакостной ухмылке. Боишься, крысёныш? А ведь не сложно… подножка, толчок… и Ингвар летит с лестницы на земляной пол… прямо под ноги затаившемуся старшему брату. Да, дела совместные у Мити со Свенельдом Карловичем потом навряд сложатся. Хотя будь он сам на месте старшего Штольца, первым бы избавился от такого братца. Но… не может же обычный управляющий являть такую же разумность, как дворянин Дмитрий Меркулов!
И Митя чуть отстранился, кивком предлагая Ингвару выйти первым. Тот покраснел, потом побледнел, полоснул Митю ненавидящим взглядом… повернулся спиной и бегом рванул вверх по лестнице. Следом неспешно, вальяжно, явно любуясь как белый от унижения Ингвар вынужден держать перед ним открытый люк, поднялся Митя. Еще и поблагодарил кивком, точно швейцара.
Уже не побелев, а позеленев от ярости Ингвар с грохотом захлопнул крышку подвала и… явно в сердцах защелкнул наружный засов.
Нет! Митя споткнулся. Зачем?
— Боитесь, что бутылки разбегутся? — спросил он, чувствуя в собственном голосе растерянность.
— Я вообще ничего не боюсь! — окрысился Ингвар, со злости еще и пнув по засову, загоняя его потуже в пазы. — Идемте! Если, конечно, сами не трусите… — и рукой жест приглашающий сделал, дескать, шагай вперед.
И что теперь делать? Просто наклониться и отодвинуть засов? Ингвар заинтересуется — зачем? Еще полезет проверять… А там… Cher frre, quelle surprise![1] Отцу, конечно, уже не наябедничает, чтоб не подводить брата, но… план сделать уважаемого Свенельд Карловича обязанным не только отцу, но и самому Мите, провалится, не успев начаться. Но сможет ли Митя вернуться потом, после разговора с отцом… и когда оно будет, это «потом»?
— Все-таки трусите! Других обвинять вы мастер, а сами… — злорадно протянул Ингвар.
Митя бросил еще один растерянный взгляд на запертый подвал… «Интригу со Свенельдом задумал? Личной приязни от отцовского управляющего добиться? А зачем Ингвара-то было так бесить, чтобы он начал запирать что попало?» — беззвучно поинтересовался снисходительно-усталый голос… так похожий на его собственный. «Я не думал, что он настолько… нервный.» — также мысленно огрызнулся Митя. — «Зачем он вообще постоянно за мной таскается: то к бутылкам, то к мертвякам?» «Потому что ты его бесишь!» — резонно ответствовал голос. «Значит, ничего страшного, если взбешу еще больше!» И Митя повернулся к Ингвару спиной, направляясь обратно к подвалу.
— Эй, вы куда? Стойте!
— Я, кажется, фонарь внизу забыл. — мрачно буркнул Митя. — Вы подождите тут, я загляну и вернусь…
— Вы хотите сбежать! — Ингвар ухватил его за рукав.
— Ингвар… — устало сказал Митя. — Вы действительно считаете, что я вот прямо сейчас, от этого подвала, посреди ночи, кинусь бежать, бросив дом, имение, свою будущность… исключительно из страха, что меня батюшка заругает?
— О, да, я уже понял, что осуждение достойных людей для вас — ничто! Как говорится, Scham ist nicht Rauch, sie frißt die Augen nicht aus![2]
Да как он… смеет! Да Митя живет исключительно для того, чтоб его ценили… достойные люди. Достойные!
— Уберите руку, Ингвар. Пока я ее не сломал. — свистящим шепотом выдавил он.
— А вы попробуйте. — приближая свое лицо вплотную к Митиному, так же зверски прошипел Ингвар. — Думаете, ежели у вас один раз получилось…
Договорить он не успел. Дыхание у него перехватило, а глаза выпучились — Митин кулак врезался Ингвару в солнечное сплетение, и тут же удар лбом — коротко и резко. Из разбитого носа Ингвара хлынула кровь.
— И в лицо мне не лезьте, сделайте уж одолжение! — Митя отпрыгнул назад — хоть и грубая рубаха, а все равно не хотелось залить ее кровью.
Захрипев, Ингвар согнулся… Врезать ему по ребрам, чтоб больше неповадно… Кулак Мити поршнем пошел вперед… С неожиданной прытью Ингвар отскочил, выпрямился и решительно стиснул кулаки.
— Во-от как… — насмешливо протянул Митя, тоже принимая стойку. — Ну что ж… Сами напросились.
Это было… сладко. Смотреть на крепко сжатые губы Ингвара, на играющие желваки… и знать, что он полностью, целиком в твоей власти. Потому что если ты соревнуешься с гребцами Туманного Альвиона, да еще и позволяешь себе выигрывать, то… будь готов детальнейшим образом изучить искусство альвийского бокса… в грязном стиле знаменитого семейства Хулиган из Саусворка, что близ Лондиниума! Уж они научат: или по дружбе, если сумел завоевать их уважение, или… по вражде, тренируясь прямиком на тебе. Мите пришлось учиться и одним способом, и другим. Вначале это казалось трагедией, если бы не уже тогда испорченные отношения с отцом, он бы не выдержал и пожаловался. Польза явилась потом, когда в столице в очередной раз вспыхнула мода на все альвийское, без различия, исходит ли оно от утонченных Дам и Господ из Полых Холмов, или их человеческих подданных.