Страница 13 из 14
В саду было вполне безопасно: колодец закрыт каменной плитой, змей нет, у соседей — высокий забор, качели на липе разве что старые, могут оборвать. Оборвали, повиснув вшестером.
— Это дядя — кого надо дядя, — важно сказала я. — Потомственный ведьмак, наследник этого… Первого Ведьмака, охотник на нечисть. Кучу навьих переловил… говорят.
Елисей был бы доволен.
— Да ладно! — восхищенно выдохнули двое младших, округлив ротики.
— Клянусь Правью. Вы его не трогайте, — благодушно попросила я, — пусть поспит.
Дворфики послушно закивали. Слишком уж послушно. Что ж, я сделала, что могла.
Сама бдительно поглядывала в окошко. В саду все было хорошо. Малыши устроили генеральное совещание у забора, Еся спал. Вот уж не верилось, что ведьмак не притворяется. Он же охотник. Затаился, должно быть.
Тесто в это раз я замесила попроще, а сама побежала наверх — принять душ после нескольких часов у раскаленной печи.
Позже выяснилось, что Еся действительно спал, крепко, как младенец. И его разбудили, засунув в нос дождевого червяка. Проверяли, может ли ведьмак одолеть нечисть изнутри. Елисею повезло, что в саду не нашлось ничего посерьезнее, что юные естествоиспытатели сочли бы равноценным навьям.
Я как раз собиралась надеть платье, когда от громкого рева покачнулся дом. Одновременно с воплем мою глупую голову пронзило страшное предположение. А если Веденеев от испуга трансформировался? На него уже один раз «накатило»! Лунатиков вообще будить опасно! Вспомнилась сожженная драконьим пламенем газета на прилавке.
Платье не налезало на влажную кожу. И пуговки! Будьте вы прокляты, крючки и пуговки! Как же страшно! И в окно не посмотришь — не та сторона. Я выпросталась из горловины, замоталась в широкое полотенце и понеслась вниз босиком. Дверь в развороченной рабочими прихожей у выхода в сад заклинило, я уперлась босой ступней в косяк и с треском выломала щеколду, чуть не потеряв полотенце. Сквозь дырку от вынутых досок в потолке на меня завороженно глядели привлеченные шумом тролли.
Я выскочила в сад и замерла, удивленная невероятной картиной. Над лужайкой медленно поднимался в воздух Елисей, наполовину трансформированный, с двумя огромными кожистыми крылами и ушами, как у белки-мутанта. На каждом плече у него, держась за уши и костяные выступы, сидело по паре визжащих от восторга дворфят. Еще двое прыгало внизу, подвывая от зависти. Еся немного повисел в метре от земли, начал осторожно опускаться … и увидел меня, растрепанную и в полотенце. Закачался и рухнул в траву, лицом вниз. Я дернулась было бежать-спасать (не Есю, конечно, а малышей), но те уже вшестером радостно прыгали по ведьмаку, еще больше втаптывая его в землю.
Помочь человеку? Но Елисей поднял лицо от земли и, задумчиво отплевывая травку и одуванчики, осмысленно и… оценивающе осмотрел меня с ног до головы. Полотенце тут же показалось не таким уж широким. Я быстро отступила в прихожую. Эх, что-то ты зарделась как маков цвет, красна девица. А ведь раньше особой смутительностью не отличалась. Омела за такие поглядки раз по шапке получил, а если точнее, пониже — по смазливой морде. Еще девяносто восемь дней впереди. Ну ничего, подкатит ведьмак аль руки распустит — и скалка в дело пойдет.
— Тетя! — ко мне бежал дворфенок, предпоследний по младшинству. — Вот!
В глазах малыша стояли слезы, на ладошках лежала мертвая птица.
— Розоклюв, — ахнула я. — Наш садовый розоклюв!
Птица с заметным оранжевым перышком в хвосте пропела в бабушкином саду лет двадцать. Я даже в школе на уроке биологии о ней рассказывала, но учительница не поверила, сказала, что этот вид так долго не живет. И вот, пожалуйста, — лежит на ладонях у расстроенного мальчонки, мертвая и заметно пожеванная. Не иначе как соседским котом.
— Не расстраивайся, — я погладила дворфенка по голове. — Эта птица прожила долгую и счастливую жизнь. У дяди Еси есть лопата. Почему бы вам не похоронить птичку. Ей будет приятно.
— Она мертвая, — подойдя к брату, скептически возразил дворфенок из старших близнецов.
— Моя бабушка говорила, что со смертью заканчивается тело, но не память. И присутствие — не сразу прекращается. Дух розоклюва пока еще где-то здесь.
Малыши принялись испуганно озираться по сторонам, словно надеясь и боясь увидеть призрак птицы. Я не стала рассказывать мальчикам о том, что вероятнее всего розоклюв пал жертвой кота их дяди, живущего по правую руку от лавки. Здоровенная черная животина постоянно паслась в моем саду, охотясь на мелкую живность вроде ящериц. Есть не ела, но придушивала и игралась.
Спустя час, когда наевшихся и уставших от игр дворфят забрал их донельзя благодарный папа, ведьмак зашел на кухню. Опустился на стул, с благодарным кивком принял тарелку супа и пирожок с печенкой. Проговорил задумчиво, жуя:
— Странно, столько силы на трансформацию потратил, а аура почти полная. Что это было, вообще? Решила детский сад открыть?
— Нужно же как-то выживать. У меня пока нет разрешения на торговлю, смею напомнить.
— Отец обещал — значит, будет. Но я, вообще-то, в няньки не нанимался.
— Да не дай Правь! Ты чуть детей не покалечил!
— Одним больше, одним меньше, никто бы и не заметил… Да шучу я! Они сами кого хошь покалечат. Ну, каюсь: трансформация была новая, еще не опробованная. Горный нетопырь… с вариациями. Но все было под контролем. Сама видела.
Я фыркнула, чувствуя, как опять краснею, отвернулась к плите и неожиданно для самой себя спросила:
— А чем отличается непластичная магия от пластичной? Почему вам, ведьмакам, все ипостаси доступны? Расскажешь?
Еся кивнул.
— Есть Явь, Навь и Правь. Это-то ты знаешь?
— В школе проходили, — уклончиво сказала я.
Еще кое-что я «проходила» в учебнике Розочки сама, пока сестра не видела. Но в книгах Розы меня больше интересовали разные необычные расы. В лавку бабушки приходили самые невероятные существа, люди и нелюди. Они меня завораживали. Вот, например, метаморфы. Кем хотят, тем и оборачиваются, на время, правда. Их ограничивают только резерв ауры и величина копируемого объекта. Или взять мелюзин и некке, исчезающие водные создания, обитающие в Водном Квартале у Залива, подобии национального парка для вымирающих видов. Строят мелюзины, некке и другие редкие виды подводные города, преобразуя водную магию.
Я внезапно задумалась: неужели все эти существа приходили в лавку за чаем? Пьют ли чай некке, которые на суше больше пары часов провести-то не могут? Какой купаж предпочитает мантикоры, мятный или липовый?
— В школе, — снисходительно усмехнулся ведьмак. — Небось до сих пор считаешь, что Навь — это загробный мир.
— Да, — с сомнением подтвердила я. — А что, нет?
— Навь — это мертвый мир, — учительским тоном заговорил Елисей. — Туда уходит все, что должно быть убрано с лица земли: отработанное, отброшенное, искаженное, злобные создания, опасные мутации. Там тоже есть жизнь… специфическая. И черные маги туда отправляются, говорят, после смерти или еще при жизни, потому как Мать-Земля их долго не носит. Время от времени что-нибудь из Нави прорывается к нам. Пожрать, силой напитаться, к себе утащить. Ну вот тогда мы, ведьмаки, в Дозор и выходим.
Я дернула бровью: ну-ну. Вы, ведьмаки. Кое-кого из Дозора выгнали, Изя проговорился. Заметив мою гримаску, Еся слегка смутился, отпил чаю и продолжил:
— Правь — место более спокойное, обиталище ясных душ, которые еще не родились. Там тоже обычному человеку не место, да и своих демонов в Прави предостаточно. Там рождается магия, оттуда она к нам, в Явь, спускается. Ходят туда шаманы, ведуны разные. Некоторые из них, самые сильные, в старые времена в Прави выслеживали дух животного, еще не рожденного, братались с ним, предлагали свое тело и приобретали силы звериные. Их потомки — оборотни. Вторую ипостась в Яви не удержишь, сил не хватит, потому хранятся души звериные в Прави, воплощаются в людях, когда оборотню потребуется. Это и есть непластичная магия.