Страница 122 из 133
Когда раздался звонок в дверь, Курт решил оставить меня с ней. К тому времени мы уже знали, что, позвонив, поступили правильно, потому что хоть буря еще и не утихла, но раскатов грома слышно не было, а Полночи все никак не становилось лучше.
Когда Курт стал от нее отодвигаться, пронзительный плач раздался снова, и, услышав его, я почувствовала, как уши начали кровоточить.
Устремив глаза на Курта, в которых, как я знала, плескалось дикое беспокойство, я попыталась помешать ему двигаться.
— Я пойду, — сказала я ему.
— Вернусь так быстро, как только смогу, — пробормотал он и стремительно ушел.
Когда его не стало, Полночь завыла так, словно ее застала врасплох внезапная и сильная боль, и она на животе отползла в угол, забившись в него и спрятав морду под лапами.
Я прижалась к ее спине и обняла, бормоча:
— Папочка ушел, но я здесь. Я здесь, детка. Ты в безопасности, Полночь. Папочка скоро вернется. Но я с тобой.
Курт сдержал свое слово, и через несколько минут они с ветеринаром вошли в гардеробную. Поскольку места не хватало, я позволила Курту взять все в свои руки, наблюдая, как Полночь, скуля, жмется к нему, и при виде того, как он принимает ее страх в свое большое, сильное тело, я чувствовала, как сердце разрывается и одновременно наполняется любовью. Я стояла в дверном проеме, пока Курт держал трясущуюся Полночь, а ветеринар ее осматривала, задавала вопросы и делала укол.
— Милая, тащи сюда ее собачью кровать, — распорядился Курт, когда ветеринар поднялась.
Я выскочила из гардеробной и бросилась вниз по лестнице в гостиную, где мы поставили собачью кровать Полночи, когда мы с ней переехали.
Когда я вернулась, ветеринар уже стояла возле гардеробной. Я втащила кровать внутрь, и Курт, встав на колени, поднял затихающую Полночь на руки.
Упав на колени, я отодвинула обувь в сторону и поставила кровать в угол. Курт положил на нее Полночь, но затем устроился рядом, обнимая собаку, пока я отправилась поговорить с ветеринаром.
— У нас есть причины для беспокойства? — спросила я.
— Приют дал вам какие-нибудь сведения об этом животном? — спросила она в ответ.
— Они упоминали об этом, но с тех пор, как она у меня, бури не было, так что это наш первый раз.
Она кивнула.
— Животные, как и люди, проявляют поведенческие симптомы вплоть до психологических травм. Есть даже исследования, которые показывают, что после травматических событий животные страдают посттравматическим расстройством. Они, также как и люди, находят механизмы адаптации, вот почему она оказалась в гардеробной. Я бы рискнула предположить, что дело не в самом помещении, а в том, что ваш запах там сильнее, чем где-либо еще, и она чувствует в этом безопасность.
Приятно думать, что это правда, но по Полночи нельзя было сказать, что она чувствует себя в полной безопасности, даже ощущая наш с Куртом запах, или даже когда мы с Куртом были рядом с ней.
— Если такое поведение проявляется только во время бури, — продолжила ветеринар, — я дам вам рецепт на пероральное успокоительное, которое вы можете ей давать при надвигающейся непогоде. Это должно помочь. Если нет, снова звоните в офис, и я, или другой ветеринар, выедем к вам и сделаем инъекцию.
Я молча кивнула.
Кивнув в ответ, она вошла в гардеробную, проверила, как там Полночь, а потом вышла, и я проводила ее вниз, стараясь скрыть свою нервозность во время прощания.
Лишь только дверь за ней закрылась, я сразу же вернулась в гардеробную.
При виде меня Курт сказал:
— Ей уже лучше, думаю, она почти уснула. Иди сюда и приляг с ней, ладно?
Он вышел. Я вошла. И мое облегчение не поддавалось описанию, когда я увидела, как мирно она лежит в своей собачьей кровати.
Облегчение длилось недолго, когда я услышала слова Курта:
— Это шериф Курт Йегер. Когда вы получите это сообщение, я хочу, чтобы вы позвонили мне с подробностями о том, кто оставил в приюте черную немецкую овчарку по кличке Прекрасная Магическая Полночь, собаку, которую взяла себе Кэди Морленд в прошлом году.
Он продиктовал свой номер, и тут я увидела, как его фигура снова заполнила собой дверной проем гардеробной.
— Ты звонил в приют?
— Да, — выдавил он.
— Зачем?
— Затем, что я собираюсь побеседовать с детьми человека, у которого жила Полночь, чтобы узнать, где он ее взял, а затем я выясню все о тех придурках, у которых он ее забрал.
— И что будешь делать тогда?
— Напугаю до чертиков, обвинив в жестоком обращении с животными.
Ох, боже мой.
— Милый, — прошептала я.
— Это не поможет, но я все равно это сделаю.
— Тебе это так необходимо?
— Да. Адски трудно завести дело в таких обстоятельствах, и обвинение обычно выдвигается в крайних случаях, когда пострадало более одного животного, при организации собачьих боев или в случае смерти животного, что приравнивается к потери имущества. Но мне, черт возьми, все равно это необходимо.
Оказалось, мой мужчина был более чем немного зол, и хотя его гнев согревал мое сердце, и я понимала и соглашалась с причиной этого, все же должна была что-то предпринять.
— Сейчас она в порядке, — мягко сказала я, пытаясь его успокоить.
— Еще десять минут назад — нет, но сейчас она в полном порядке, потому что ей, блядь, дали снотворное.
И тут это случилось.
Его слова и сила, стоящая за ними, вызвали в моей голове видение Курта, сжимающего нашу дрожащую собаку в углу гардеробной. Эти видения соседствовали с воспоминаниями о том, как Курт ласково увещевал Джейни не разговаривать с набитым ртом. И объединились с теми, когда Курт, ничуть не волнуясь, позволил малышу Каллуму использовать его челюсть как боксерскую грушу. Все это накладывалось на требование приюту предоставить ему информацию о жестоком обращении с собакой, и Курт не позволил мне спуститься вниз и открыть дверь, хотя мы знали, что это ветеринар, потому что он защищал меня.
Еще больше воспоминаний начало тесниться в сознании, но я их остановила, прошептав:
— Я люблю тебя.
— Знаю, — ответил он.
Я продолжала шептать, когда выпалила:
— Кажется, я беременна.
Курт застыл на месте.
— У меня недельная задержка, — поделилась я. — По дороге домой я собиралась заехать в аптеку, но погода была отвратительная, и я решила сделать это завтра.
Голос Курта показался слегка суровым, когда он спросил:
— У тебя уже случались задержки?
— Нет.
Он не двигался, и я тоже, пока он, казалось, не повис на дверном косяке, но при этом не отводил от меня глаз.
— Не могу поверить, что ты сказала, что, возможно, носишь моего ребенка, лежа на полу в гардеробной с нашей собакой.
— Я не собиралась ничего говорить, пока не узнаю наверняка, но ты вел себя так по-отечески, что у меня это вырвалось само собой.
Курт поднял бровь.
— Угрожать уголовным преследованием мерзавцам-живодерам — это вести себя по-отчески?
— Заботиться о своем ребенке, каким бы он ни был, даже если он покрыт шерстью... да, это по-отечески.
Его глаза прошлись по моему телу, прежде чем вернуться ко мне.
И когда карие глаза встретились с моими, они согрели каждый дюйм моего тела.
— Может ты и сказала, что у тебя будет от меня ребенок, лежа на полу гардеробной с нашей собакой, но я не собираюсь целовать тебя там, так что, Кэди, детка, будь добра, тащи свою сладкую задницу сюда.
Я погладила Полночь, поднялась на ноги и подошла к Курту.
Он так крепко меня обнял, что было удивительно, как его руки не обернулись вокруг меня дважды. Это означало, что он так близко прижал меня к себе, что я невольно запрокинула голову.
— Хочешь, я съезжу за тестом, и ты его сделаешь? — тихо спросил он.
В такую погоду?
Ни за что.
— Я не хочу, чтобы ты куда-нибудь уезжал, — ответил я также тихо.
— Знаешь, как я счастлив?
— Я знаю, что пока это не очень хорошая идея, приходить в такое волнение. Тревога может оказаться ложной. Мы так долго не пытались. Нужно сделать тест, а затем получить подтверждение у моего врача