Шторм

Свадьба закончилась, сдобренная щедрой порцией напускного веселья. Тамада старался, гремел оркестр, выступала приглашенная труппа. И танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро», так любимый отцом, вдруг обрел новый, трагичный смысл.

Мать сидела за столом, время от времени впадая в прострацию, заворожено внимая игре света в бокале с шампанским. Чуткое ухо Николь выделяло из общего гула и «дурной знак», и «ужасное предзнаменование». И даже «проклятие» – громким шепотом рассыпавшиеся по углам в комнате для отдыха. Лишь отец – незыблемая скала в бурном море мещанского пустословия – остался спокоен. Не только внешне, уж кому его лучше знать, чем единственной дочери? Да и ей, честно говоря, было абсолютно наплевать на досужих предсказателей. Впереди Николь ждала брачная ночь, рядом сидел Сережка. И желания в его глазах нисколько не убавилось. Наоборот. От него исходил жар, когда девушка шутливо останавливала его руку, пытающуюся под пенной вязью ее юбки добраться до резинки от чулок. Игра под названием «Есть ли на мне трусики?», которая началась на церемонии бракосочетания, продолжалась.

– Ты их не надела, угадал? – шептал Сережка, обжигай ей шею.

В ответ она только пожимала плечами «скоро узнаешь». Николь не отличалась чувствительностью. Такой ее воспитал отец, уже в юности не стесняясь вписывать простую мысль в суровые рамки. «Мир жесток и непоследователен, потому что иным вместо заслуженной смерти, он дарует незаслуженную жизнь».

– Девочка моя, – сказал  Ростислав Александрович, провожая молодых к роскошному лимузину. – Я заткну любые злые языки. Ты же знаешь.

– Папка, я в этом не сомневаюсь, – усмехнулась Николь, задержавшись перед дверцей белого хаммера, услужливо распахнутой шофером.

– Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. – Отец напомнил ей отточенную сотней повторений шутку. – А сейчас самое главное, что ты можешь для меня сделать – жить счастливо.

– И долго?

– Разумеется. Помни, что я тебя люблю, – вздохнул отец, помогая ей придержать кипельную свежесть множества оборок, расшитых золотыми цветами.

– Я тоже тебя люблю, пап, – улыбнулась Николь. Махнула рукой в почти опущенное стекло, чтобы в следующий миг забыться в страстных объятиях жениха – в волнующем водовороте его поцелуев,  шепота, прикосновений.

В новом доме, подаренном отцом, в спальне горели десятки свечей. Волнующий свет дрожал каплями алмазов на лепестках сотен роз, расставленных в вазах. Ночь дышала страстью, вливаясь со двора чарующим ароматом юга, напоенным запахом жасмина.

– Я люблю тебя, Николь. – Глаза у Сережки глубокие, искренние. В его руках взорвалась пеной бутылка шампанского. – Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, – сказал он, протягивая бокал, в котором таяли искры десятков свечей.

– Я тебе верю, – улыбнулась девушка и взяла бокал, не отрывая от жениха долгого, полного мыслимых и немыслимых обещаний взгляда. Ей уже не хватало слов. Ей хотелось большего.

– За тебя, любимая, – проникновенно прошептал он и залпом осушил бокал.

– За тебя, – эхом отозвалась она и поднесла бокал  к губам.

Николь успела сделать несколько глотков перед тем, как потерять сознание. Свет многочисленных свечей расплылся, заслоняя и улыбающееся лицо Сережки, и вазы с цветами, и спальню с огромной, круглой кроватью.

***

Катамаран дрейфовал, погружая оба корпуса в спокойную гладь воды. Ветер стих, небо прояснилось. Закат догорел – лишь у самого горизонта чертила небосвод багровая, в серых разводах полоса.

Влад сидел в камбузе за столом и вертел в руках бутыль с водой. Последнюю. Этот ублюдок Хасар не просто испортил жизнь – он внес коррективы, волнорезом отделившие спокойное существование, которое капитан катамарана вел до сих пор, от смертельной опасности, подстерегающей теперь в каждом порту. Хрен с ними, с людьми – Влад никогда не нуждался в их присутствии, но «Дикий»… Катамарану время от времени требовался ремонт.

Хасар объявил охоту. Если уж втемяшилась в тупую башку идея о том, что кто-то владеет информацией о местонахождении затопленного острова, то можно не сомневаться – эту мысль способна выбить из отморозка только смерть.

Хасар – не последний человек на островах. Слава садиста и убийцы, с которым невозможно договориться, катилась впереди него. С ним не связывались – предпочитали решать вопрос с помощью тугриков. Если пират не шел на уступки, значит, речь шла об очень больших деньгах. Казалось бы, баблишко – вот панацея от всех бед! Хрен тебе. Иногда вожжа попадала бандиту под хвост, и Хасар переходил на бешеный аллюр, не внимая гласу рассудку.

Всем памятен случай со стариком Визгирем. Какая именно кошка пробежала между ними, история умалчивает. Садист взял в оборот дочку старого морского волка и требовал, чтобы тот приполз к нему вымаливать прощенье на коленях. В прямом смысле. И приполз бы тот – подогнулись бы старческие колени, не помешала бы ни гордыня, ни подагра. Визгирь предлагал за жизнь дочери не просто деньги – он предлагал все, что имел. Чем кончилось дело? Вдоволь поиздевавшись над стариком, Хасар пристрелил дочь на глазах у отца. К слову сказать, горя тот не пережил. Через месяц его разбил инсульт и он скончался, не выходя из комы.

Среди пиратов встречались как нормальные люди, так и отморозки. Пожалуй, Влад доверил бы Хасару возглавить колонну последних.

Стелла мертва. Опасная, рискованная девица. На ее теле не осталось свободного от тату места. Пожалуй, только лицо. Именно лицо – потому что голый череп покрывала диковинная мелкая вязь. Она всегда носила короткую стрижку. Но сквозь густую шевелюру светлых волос пробивались лепестки тату. Ее тело можно было изучать часами, путешествуя взглядом по выпуклостям с изображением битвы драконов, цепляясь за вызывающе торчащие соски, от которых в разные стороны растекалась лава, и впадинам – мест, где сражались растения. Стелла. Она вся была война и противоречие – страстная, непредсказуемая.

 Теперь странная девушка, с философией, в которой пускала ростки вера в то, что все в конечном итоге будет хорошо, даже если будущее на небесах – мертва. И он сам…

Влад поставил, наконец, бутылку на стол и перевел взгляд в иллюминатор.

Опускалась ночь. Медленно катились белые барашки, растворяясь и возрождаясь в волнах. Влад вздохнул. Он сам недалеко уйдет от покойницы. Хасар? Этот порежет любого на портянки, возбужденный желанием выудить с затопленного острова пару сотню «вертушек». И самое неприятное заключалось в том, что Хасар был недалек от истины…

Стоп. Подобные мысли как свет маяка способны направить дело в ненужное русло.  А пока на повестке дня стоит первоочередная задача, решать следует ее. Влад опять посмотрел на бутылку. То, что он собирался сделать, погружало в пучину депрессии, но иного выхода он не видел.

Влад поднялся на палубу. Свежий ветер гнал волны на восток. Туда, где лунный свет ореолом вычленял из темноты скалистый остров с расщелиной, над которой вполне уместно смотрелась бы надпись «Живым вход воспрещен». Пройдет минут десять, пятнадцать, и течение, которому уже ничто не в силах противостоять, выведет судно в протоку, словно ножом взрезавшую скалы.

Существовали ли выжившие, способные рассказать о том, что происходило во мраке практически сомкнутых скал?

Нет. И Влад, которому суждено было преодолеть протоку вплоть до бухты, образованной в замкнутом кольце скал, света на тайну не прольет. То, что притаилось на израненных трещинами стенах,  реагировало на излучаемые человеческим мозгом волны. Иными словами, на мысли. По крайней мере, так считал Дед. А стоило ли ему верить?

Долгих десять лет он в полном одиночестве жил в бухте, которую сам же и окрестил Ловушкой. На пришпиленном к неприступной скале острове – пару километров в длину и ширину. Несколько раз в год Ловушка собирала щедрый урожай: река, пробитая в скале, выносила пустые судна. Лодки, яхты – все без людей. Влад – единственный уцелевший, кого минула чаша сия.

– Ты был без сознания, – целыми сутками напролет, прежде чем капитан катамарана осознал простые истины, объяснял Дед. – Та штука, что оккупировала ущелье, реагирует на мысли и, потянув за них, как за ниточку, попросту «высасывает» разум. Тебе повезло, но… Считать это удачей или наказанием? Не знаю. Для меня, безусловно, удача то, что ты оказался здесь. Почти десять лет в одиночестве, это… А для тебя? Ты жив. Но смирись с тем, что остаток дней тебе предстоит провести здесь. Похоронить меня… недолго уж мне осталось. А потом… Воды пресной вдоволь, на острове водятся козы. Ты ж заметил, что и кроликов я держу. Возможно, тебе повезет больше чем мне. И в один прекрасный день Ловушка выбросит сюда девчонку… Ладно, не злись. Шучу. Мы живы. И это главное.