Страница 18 из 21
С вечера мы залегли вокруг дерева. Наши ружья были заряжены пулями. Кроме того, мы привязали к ним фонарики, совместив их свет с прицелом. Получилось нечто подобное современному оружию с оптическим прицелом. Пролежав несколько часов в темноте, мы услышали выстрел, по-видимому, кто-то перехватил или спугнул нашего медведя, и он до нас не дошел. На этом охота и закончилась.
Таджикистан. В доме отдыха. 1963.
Я в душе был даже рад. Мне нравилось бродить по горам, но не хотелось убивать медведя. К тому же, встреча с медведем непредсказуема. Незадолго до нашей охоты один буровик, молодой, очень спортивный парень рассказывал мне о своей встрече с медведем весной того же года. Он шёл по лесу с ружьем, когда столкнулся с медведем. Медведь пошёл на него, и он побежал. Ружьё было заряжено дробью, то есть абсолютно бесполезно, он его по дороге бросил. Медведь, однако, не отставал, и мой друг, спасая свою жизнь, с ходу вскарабкался на скалу, с которой потом слазил почти целый день. Когда ему это, наконец, удалось, он не мог понять, как он залез на эту скалу. Хорошая иллюстрация того, что мы используем далеко не всё, на что способны как в физическом, так и в интеллектуальном плане.
В качестве компенсации отсутствия отпуска нам иногда давали командировки в Москву или Ленинград. Одной из моих первых командировок был Ленинград, где мне надо было получить какой-то прибор. Работы было на день, а командировка была на неделю. Я прилетел в город ночью, взял такси и потребовал отвезти меня в лучшую гостиницу. Таксист сказал, что это «Астория». Видно, был не сезон, и меня заселили. Утром я обнаружил, что окна моего номера выходят на Исаакиевский собор, красота невероятная. Когда я навестил родную сестру моей мамы тетю Катю, она тут же потребовала, чтобы я не тратил деньги и переселился к ней. Собственно, все мои предыдущие поездки в Ленинград я останавливался у нее. Тетя Катя жила в той же коммунальной квартире, в которой она пережила блокаду. В квартире не было даже ванны, благо, баня была недалеко. Зато соседи были из довоенного времени, это была большая дружная семья.
Вначале четвертого года моей работы у меня была 10-дневная командировка в Москву, которая оказалась переломной в моей дальнейшей судьбе. Я уже не виделся с отцом больше трёх лет, и тут получил письмо, что у него будет длительная командировка в Москву. На работе было относительное затишье после длительного периода страшной переработки без выходных, и Лёва отпустил меня с легким сердцем, не дав при этом никаких поручений.
Я провел несколько дней с отцом, но потом вспомнил, что мне где-то надо отметить командировочное удостоверение. К тому времени все расчёты и физическое моделирование с моим прибором активационного каротажа на флюорит были уже завершены. Сам прибор находился в стадии изготовления. Я решил отметить свою командировку во Всесоюзном научно-исследовательском институте ядерной геофизики и геохимии (ВНИИЯГГ).
В институте я практически сразу столкнулся с руководителем лаборатории активационного каротажа, доктором наук Л.М. Дорогиницкой. Она сильно заинтересовалась моим прибором и после продолжительной беседы попросила меня прийти ещё и сделать сообщение для сотрудников её лаборатории. Сотрудники задавали толковые и каверзные вопросы и удивлялись, что в производственной геофизической экспедиции есть люди, занимающиеся разработкой новой аппаратуры. Дорогиницкая попросила прийти меня ещё и на этой третьей встрече торжественно пригласила меня к себе в аспирантуру. Я вначале подумал, что речь идёт о заочной аспирантуре, но она говорила о трёхгодичной очной аспирантуре с переездом в Москву. Я был немного ошарашен, так как никогда не думал о таком повороте событий. К тому же, я был ответственен за свою партию. Надо было подумать.
Отец уже уехал в Махачкалу, а у меня оставалось ещё пару дней. Я гулял по Парку культуры и отдыха имени М. Горького и размышлял о полученном предложении. Я понимал, что как бы достиг потолка в своей экспедиции и по должности и по знаниям. По работе я уже знал всё и даже больше. К нам на лето часто устраивались студенты из Душанбе. Я их немного обучал, когда было время. К примеру, заводил студента в автоматизированную станцию, рассказывал про основные её блоки и затем включал силовой блок. Очень часто при этом ничего не происходило. Тогда я бил кулаком в определенную точку станции, и тут же все начинало жужжать и моргать, станция включалась. Там было одно механическое устройство – преобразователь тока, и я знал куда ударить, под каким углом и с какой силой, чтобы этот преобразователь заработал. Выглядело это почти как фокус.
Мысль о том, что мне всего 24, а я уже всё знаю и даже прибор изобрел, казалась мне явно ложной. Нельзя в 24 знать всё, надо было просто менять среду обитания. Однако я был женат, и расставание на 3 года не входило в наши планы, но что Неля будет делать в Москве было большим вопросом.
Погруженный в эти думы я буквально столкнулся со своим институтским товарищем из параллельной группы Шуриком Колосовым. Как потом выяснилось, это был подарок судьбы. Немного о Шурике. Мы учились в параллельных группах, Шурик был из Грозного. Он отличался яркой внешностью, жгучий брюнет с большими яркими голубыми глазами. Кроме того, он был членом какой-то очень крутой секции мотоциклистов, которые почти покорили вершину не то Казбека, не то Эльбруса.
Шурик, оказывается, уже год был аспирантом в Москве в известном Институте нефти и газа имени И.М. Губкина. Он успел хорошо зарекомендовать себя на своей кафедре и, услышав о моей ситуации, сказал, что у них как раз скоро будет очередной набор в аспирантуру, и он поручится за Нелю. Собственно, так всё и случилось, у них был набор через несколько месяцев, и Неля поступила в аспирантуру.
У меня, однако, не всё оказалось гладко. Принимая предложение о поступлении в аспирантуру, я объяснил, что на мне держится большое хозяйство, и что я просто так не могу сразу уехать. Дорогиницкая сказала, что у меня целевое приглашение, и что я могу приехать в течение года. У Нели была другая ситуация. В итоге получилось так, что она поступила раньше меня.
Когда я сообщил в экспедиции о своих планах, они решили вывести мою партию из состава экспедиции и передать в другую организацию, которая специализировалась только на исследовании скважин. Связано это было в основном с тем, что партия разрослась и проводила специальные работы по внедрению новой технологии выделения флюоритовых оруденений. В целом, наверно, это было правильно, так как другая организация была более приспособлена для решения этих задач, чем экспедиция. Собственно, разговоры о таком преобразовании были и раньше. Мой планируемый отъезд как бы подтолкнул события.
Поиск могилы мамы
Все 4 года работы в экспедиции я помнил, что сравнительно недалеко похоронена моя мама. Однако времени на поездку в Бухару не было. Когда стало ясно, что я уезжаю из Таджикистана, было понятно, что оттягивать поездку на могилу мамы больше некуда. Вместе с одним из моих товарищей мы поехали на Волге в Бухару. Переезд занял целый день, и когда уже стемнело мы подрулили к еврейскому кладбищу в Бухаре. На наши стуки вышел узбек, который был сторожем. Я объяснил ситуацию, и он разрешил нам заехать на территорию кладбища и даже сервировал простой ужин. Ночевали мы в машине, сиденья которой легко превращалась в двуспальную кровать.
На следующее утро сторож показал нам обширный участок кладбища, заросший бурьяном, и сказал, что где-то здесь хоронили в 1943 году. Поковырявшись немного на этом участке, я понял, что самим нам тут не справиться. Прошло 22 года, всё заросло, на участке не видно было ни одного памятника. Мы быстро наняли бригаду из 5 человек, и я показал им фото могильной плиты, на котором было имя мамы и даты её жизни. Я установил дневной тариф и премию тому, кто найдет могилу. К концу дня её нашли. Ещё два дня ушло на восстановление могилы. Я выполнил свой сыновний долг.