Кислород

— И что эта ваша выходка должна означать? — злостно, хоть ладони его, до посинения сжимаемые в кулаках, и тряслись, прохрипел ступающий по заряженному минному полю Джек. — Никто не предупреждал, что к нам вот так без всякого спроса будут вламываться гости. Которых здесь, между прочим, никто не ждет.

Он нарывался, он, тщетно пытаясь защитить то, что защищать сам себе черт поймешь для чего поклялся, играл с опаляющим химическим огнищем, и еле живой Уинд, застывший каждой порой за его спиной, прекрасно это понимал, сцепляя на чужом смуглом запястье колотящиеся изнутри пальцы.

Люди в масках, не привыкшие идти у крыс на поводу да вступать с теми в шумные перепалки, с ответом, как и всегда прежде, не спешили; проследив мерклым, мрачным, в чём-то болезненно насмешливым взглядом за колыханиями бултыхающейся под ногами воды, один из них, брезгливо передернувшись в плечах, прошел, не обращая внимания на скрипнувшего зубами Пота, на кухню, с ломающей кости угнетенной тишиной разглядывая учиненный там погром. Но и этот чертов тип не предпринял в свою очередь абсолютно ничего: только вернулся с таким же бледным безразличным лицом и, окинув мужчину да мальчишку долгим полупрозрачным взглядом, доложил об увиденном на ухо своему командиру так, чтобы никто иной ничего не разобрал.

Командир же этот самый, с какое-то время столбом простоявший на месте, в итоге сдвинулся, подступил на шаг ближе и гулким, сырым, сгустившимся голосом спросил:

— Значит, ту воду, которую мы приготовили специально для вас, вы пить не пожелали, господа? И в чём же, если не секрет, причина? Чем наша вода настолько плоха, чтобы столь показательно ею брезговать и устраивать всё… это?

Джек, больше похожий сейчас на одного из тех доберманов, которых экипировали в черную наноброню и отправляли пасти разошедшихся на свалке нелюдей, прогоркло рыкнул, с огромным трудом не сорвавшись с цепи да оставшись послушно топтаться возле удерживающей мальчишеской руки:

— Да как бы вам растолковать подоходчивее… Может быть, она плоха тем, что от вашей расчудесной водицы у нас уже через пару недель и волосы, и зубы, и глаза из глазниц полезут, не думаете? Да что же это я всё на словах да на словах… Давайте-ка вы сами разнообразия ради попробуете её, а потом поделитесь с нами своими впечатлениями, разве же не замечательная мысль? Оно ведь, стало быть, очень и очень полезное — всё, что вы нам здесь даете, разве же нет?

— Умно́, этого не отнимешь, — фыркнул, неторопливо осматриваясь по сторонам да брезгливо отталкивая прилипающий к сапогу сгусток выжелтенной рвотной массы, черный командир. Затем же, демонстративно прекратив обращать на Джека внимание так, будто тот попросту исчез да растворился, оставив за собой одно сплошное пустое место, чуть стронувшись в сторону, скосил взгляд тому за спину, тянуче выговаривая страшное, нехорошее: — И это тоже, полагаю, идея номера Четырнадцать? Он у нас здесь большой выдумщик, как я погляжу.

— У него есть имя, между прочим, — оскалившись, выплюнул Джек. — И нет, это была моя идея. Всё, что вы видите вокруг, и всё, что вас не устраивает, было сделало исключительно по моей прихоти и исключительно моими ру…

Распроклятый мальчишка Феникс, невыносимое бельмо на глазу и больной нарыв на изрезанной заднице, подчинив да заставив невольно заткнуться всего одним касанием огладившей кулак невесомой ладошки, вдруг, вновь напомнив про извечно забывающуюся силу, спрятанную под наружной инфантильностью, оттолкнул чертыхнувшегося Пота, поднялся на ноги да, проковыляв навстречу к передернувшимся монстрам глупой, измазанной кровью тушкой, как никогда прежде твердо, звонко, испуганно выговорил:

— Он вас обманывает. Обманывает, потому что хочет как лучше и потому что дурак, но это был я. Это я не пожелал пить эту чертову воду и разобрал вашу искусственную стену, добравшись до старой трубы. Так что если кто и виноват, то только и единственно я — Джек не имеет к этому совершенно никакого отношения. Более того, всё то время, что я ломал ваш активатор, он находился в комнате, смотрел телевизор и даже близко мне не помогал, так что и наказывать его не за что.

Джек, и мысленно, и, кажется, вполне телесно взвывший от досады и охватившей сердце черной злости, с тщедушными последними силами удержался от того, чтобы не броситься на идиотского ребенка, удумавшего с какого-то беса его защищать, прямо сейчас, на месте, и не врезать ему так, чтобы долетел до стенки да как следует разбил себе самостоятельную непутевую головенку. Бросаться же, к сожалению, было нельзя, поэтому всё, что мужчине оставалось, это пообещать себе, что если они вдруг сумеют когда-нибудь из всего этого выбраться — мелкому болвану не жить. Просто не жить, черт побери: он будет лупить его, кусать да, хрен уж со всем, трахать, пока до того не дойдет, что старший в их странной, непонятно когда случившейся паре — он, и против его слова и его прихоти недорощенному, чересчур самоотверженному дуралею не разрешал идти никто.

— Честность — похвальное качество, но неподчинение и бунтарские наклонности — нет, — отчеканил железно-резиновый командир. — Ты знаешь, что случается, если кто-то, кому этого не позволялось, начинает нарушать заложенные правила, номер Четырнадцать, и делать так, как приходит в голову ему?

Уинд, заметно ссутулившись, кивнул — Джек из своей позиции увидел скакнувший вверх и вниз белый загривок, налезающие друг на друга поджатые стопы и стиснувшиеся комочки костистых ягодиц. Помолчав с две или три секунды, спокойно — от спокойности этой под черепом у Пота зашевелились отравленные чудовищные мурашки — проговорил:

— Да. Знаю. Тому, кто пошел против всех, надевают на шею ошейник и отправляют в комнату особо строгого режима, откуда он уже никогда не возвращается, потому как исправлению бунтари или те, кто доставляют остальным неудобства, не подлежат.

— Верно. И тебя, я так полагаю, успели предупредить, что случится, если сенсор на твоей шее станет слишком часто посылать нам тревожные сигналы? Один или два позыва в неделю — это наша обычная норма, но то, что происходит с тобой… Мы получаем от тебя сигнал практически ежечасно, номер Четырнадцать. И не обращать на это внимания не можем. Посему я попрошу тебя не оказывать сопротивления и добровольно, не чиня никому беспокойств, отправиться с нами, чтобы…

— Погодите-ка минутку! Какого хрена здесь происходит?! Кто-нибудь объяснит мне, раз уж я, очевидно, слишком туп, чтобы самостоятельно понять творящийся на моих же глазах абсурд?! — с вызовом и першащим зародышем больной истерии прорычал, подступаясь на полшага, как будто бы вообще к чертовой матери позабытый да выброшенный Джек. — То есть вы хотите сказать, что заявились сюда даже не из-за этой поганой дыры в стене? Не из-за того, что мы её прорыли, кого-то там затопило, эта скотина нажаловалась, хотя могла бы и спасибо сказать, что и ей нормальной воды в кои-то веки досталось, а только потому, что у мелкого сигналит этот сраный жук?! Да что за ересь такая?! Посмотрите на него сами, с ним же всё в порядке! Да, хворает немного, а чего вы хотели, когда жизнь уже давно ни на какую жизнь не похожа?! Единственный, кому он может в своём состоянии помешать, это я, и мне он, заявляю со всей ответственностью, не мешает! Он обычный нормальный ребенок, с которым всё, чтобы вы знали, как надо! И было бы еще лучше, не воткните вы в него сами этот проклятый бракованный глаз, из-за которого он теперь пожизненно и мучается! Страх как здорово нагадить, а потом припереться сюда и с порога заявить о том, как херово да паршиво ведет себя его гребаный сенсор, который тоже вы ему и всунули! Просто признайтесь, наконец, что вы на него сразу запали, на этого чертового мальчишку. Не знаю, чего вам от него нужно, но в вашу ущербную причину, которую вы так старательно пропихиваете нам под нос, получится поверить разве что у конченого имбецила. Да даже мужики умелее член сосут, чем вы мне тут врете!

— Джек… хватит, пожалуйста… Замолчи же ты, ну… Не надо, я очень тебя прошу. Просто прекрати, ладно? Просто… — птенец, где-то там дрожащий, не способный того толком скрыть, попытался было протянуть к мужчине руку, но тот, озверело отпрянув, лишь обдал застывшего ребенка ударившим пощечиной злостным взглядом да, оскалив клыки, тряхнул лохматой, слетающей с орбиты головой.