Страница 2 из 5
– Каюта – часть корабля, вы могли его спалить. Разбудили великого дракона! Он чуть не сожрал меня за вашу выходку.
– Прошу прощения за нас обоих. Не хотели мешать, лишь…
– Хватит боев! В мечах, копьях, топорах нет нужды, в колдовстве тоже. За нас воюет великий дракон, гораздо лучше.
Яррад смотрит на шамана тепло, как сын на отца.
Вспоминает его вечерние рассказы об орфах. Мудрый старик показывал орфийские свитки и скрижали, что повествуют об их истории, Яррад жадно разглядывал ажурные символы, манящие живые рисунки. Особенно нравится один, встречается в каждом листке пергамента, в каждой каменной табличке. На нем силуэт в плаще, лицо скрыто, незнакомец двумя мечами отрубает дракону крылья. Шаман говорит, это первый орф – освободил мир от драконов, основал свой народ.
Этот рисунок у Яррада в душе, окутан верой, что история повторится, придет кто-то сильнее драконов, свергнет их в прошлое…
Шаман уплывает как привидение сквозь доски, в трюмы, капитан возвращается на край верхней палубы, руки в боки, взгляд обводит галеру, матросов…
Капитан за год разросся как тролль. Кажется, надавит на мачту – порвет как папирус. Тело мраморной статуей возвышается над сгорбленным Яррадом, слепит бликами.
Порой хочется бросить борьбу, стать таким же спокойным, уверенным, величественным, по вечерам есть-пить со всеми…
Взгляд капитана задерживается на Ярраде.
– Все шумишь. Тревожишь дракона.
– У этой скотины обед! – скалится Яррад, скулы врезаются в шлем до скрипа. – Превращение рыбок в дерьмо.
Из груди капитана тяжкий вздох, качает головой, смотрит на горизонт. Губы шевелятся, вязнут, сдерживая ругань, подбирая что-то пристойное. Взгляд вонзается в бунтаря.
– Не надоело? Глянь на себя. Рычишь, пыхтишь, сопишь, хрипишь, орешь, беспокоишь нашего защитника. Он пожертвовал покоем, спустился с неба. Знаешь, как для него свят покой? Так же, как для нас – звон стали, битва.
– Для вас они уже не святы.
– Святы. Но мы жертвуем святынями, как и драконы.
– Что-то не видно их жертвы.
– Ты позоришь Горный Народ! Великий дракон милосерден, до сих пор тебя не сожрал. Иных карает за одно-единственное слово.
Мясистые брови капитана опускаются, глаза тонут в тени. Он заслоняет Яррада от солнца как туча.
– Но я не дракон. Тебя казнят!
Яррад швыряет сеть, спина гордо распрямляется.
– Отлично!
– Как только прибудем в порт. А пока продолжай выполнять почетную миссию.
Кровь Яррада вскипает, мышцы вздуваются, по телу дрожь. Руки и ноги трясутся, будто в объятиях элементали молний, когти впиваются в ладони.
– Продался за сытую жизнь, бросил клинок ржаветь! – рычит Яррад в спину капитана. – Все продались! Не Горный Народ, а сборище шлюх!
Замирать очередь капитана. Качается, шумит как дерево в шторм – дышит. Йир теребит руку Яррада, что-то бормочет, пытается увести. Матросы, злые, но любопытные, оставляют «дела», толпятся кольцом, глаза на лоб: сейчас начнется, делайте ставки…
– Мы всегда готовы взять мечи, – порыкивает капитан.
– «Исполнять бытовые прихоти», – дразнит Яррад. – Лизать задницы и подставлять свои! Даже ссышь сказать прямо, куда тебе до меча!
Йир хватается за голову, отворачивается. Языки зевак висят от предвкушения, челюсти нараспашку, шеи вытягиваются как у зомби вблизи мяса…
– Народы взрослеют, – говорит капитан спокойно.
Со всех сторон вздохи разочарования, только один облегченный, скисшие матросы разбредаются.
Капитан взглядом касается Яррада через плечо.
– Для победы мало лишь смелости и силы. Нужен разум. Разум объединил нас с драконами. Пока повзрослеть и тебе.
Уходит.
Яррад погружается в омут тишины, посреди пустынной души огонек обиды. Так обижается дитя – меняющийся, растущий стебелек не хочет быть старым закостенелым древом…
В груди что-то взрывается шаманским огненным шаром, существо Яррада противится, ломает холодную клетку логики, разума, кровавыми волнами хлещет ярость, ярость, ЯРОСТЬ! Рычание трясет воздух, каждую доску, балку. Яррад хватает сеть, страшным рывком бросает рыбий валун к ангару. Кулак падает на ворота, вминает, с треском летят щепы.
– Вставай жрать, змея тухлая!!!
Орков и гоблинов подбрасывает как ужаленных, десятки голов с ошалелыми глазищами поворачиваются к самоубийце Ярраду. Матросов сдувает в трюмы, палуба пустая, корабль похож на скелет вымершего гиганта.
Яррад пинком скидывает перекладину с ржавых скоб, от рывка бугристых рук ворота чуть не слетают с петель.
Солнце белит передний клочок ангара, но света хватает увидеть, кто внутри. Широченная скала из пластин, шипов, рогов, прочих костяных наростов, острия сотнями звезд мерцают в тени, от скалы веет чудовищной тяжестью, даже воздух тяжелый, давит на грудь. Давит мысль, что судно не разваливается лишь потому, что эта громадина неподвижна.
По скале прокатывается волна каменного треска. В глубине разломов загорается кровавый огонь – открывается глаз. Вспыхивает второй огонь. Воздух гудит, пространство над скалой рвется, обнажает ревущие черные порталы, мрак поглощает, тянет в абсолютное ничто… Наконец крылья оседают, упираются в пол, скалистое тело вздымается с грохотом. Глаза наливаются магмой.
Пасть как пещера, сплошь каменные бивни, из глубин будто гром обвала:
– Опять… шумишь…
Яррад вталкивает в ангар сеть, та растекается пирамидой, рыбы трепещут как языки огромного темного костра.
– Опять принес жрать, толстая туша! Научись говорить спасибо! Или хотя бы не гадить!
Из ноздрей дракона черными призраками дым.
– Я вчера… учил… манерам… И позавчера…
– Позавчера, хряк, ты откусил мне палец!
Яррад трясет искалеченной рукой, выхватывает клинок.
– Вчера сломал меч моего деда!
Из всех щелей выныривают любопытные головы. Глаза накачаны страхом, но жутко интересно, почему дракон не жрет Яррада, третий день терпит нового слугу. Прежний лебезил полгода, оплошал лишь три дня назад.
Йир дрожит, зажмурившись крадется к Ярраду, руки отчаянно машут, стараются привлечь внимание безумца, мол, хватит.
Кратеры драконьих глаз сужаются, будто вспоминает нечто тысячелетней давности.
– Палец… Позавчера ты рано оборвал мой сон… ругался… Вчера не поклонился… взглянул неучтиво…
Яррад врезается ногой в кучу еды, рыба отлетает дракону в морду, отпечатывает слизь.
– Не трать время, жри, пока есть чем! Ящерки заплатят за Горный Народ!
Йир охает, уши встают дыбом. Хватает Яррада, пытается оттащить, ноги крутятся как лопасти мельницы, скользят, трут палубу до зеркального блеска, но орк высится как риф.
– Ничтожество! – гремит Яррад, меч пылает солнцем, орк в облаке света. – По-настоящему сильный равнодушен, что какой-то смертный не лизнул ему зад. Тебя, червяк, это заботит! Твоя сила не завоевана потом и кровью в боях с более сильными или хотя бы равными. Трус! Каждую минуту кого-то унижаешь, хочешь показать, что чего-то стоишь. Дерьмо!
Головы вновь прячутся. Йир стрелой прочь, забивается в угол, от бочонков отличают разве что трясущиеся уши.
Дракон как лед: ни хруста, ни вздоха. Лишь валит сквозь колонны зубов дым, потолок и пол коварно застилает черная пелена, обволакивает Яррада.
– Мое сердце… тронуто, – выдыхает дракон, стена дыма за спиной Яррада смыкается. – Отведай со мной… Подойди, сядь, вкуси свежей рыбы…
– Жри сам свою рыбу! Ты позор…
Глаза дракона будто проваливаются – чернеют. Дым выхватывает из кучи рыбу, она срывается как ядро из баллисты, бьет Яррада под ребра. Орк падает, сгибается пополам, к доспехам и коже липнет чешуя. Рот хватает воздух часто и беззвучно, как рыбий.
Откуда-то возникает шаман, сквозь туман полуобморока Яррад видит его сандалии, подол плаща.
Шаман склоняет голову.
– Прости за нашего жалкого сородича, величайший.
На шамана несется капитан.
– Убей, велича…
Осекся и замер – шаман, не обернувшись, поднял скрюченную кисть, в пальцах крутится шаровая молния. Искры как бешеные псы на цепях рвутся в сторону капитана.