Страница 5 из 10
Ури повернулся посмотреть, куда это его сестра собирается съезжать на еловой «ледянке». Огромный снежный бугор в самом низу склона, практически на дне оврага – интересно, что там внутри, под снегом? Чем-то этот сугроб показался ему подозрительным. Надо посмотреть поближе. И Ури направился к бугру, чтобы удостовериться, что место это не опасное, что внутри под снегом не торчит здоровенный камень и что внизу под бугром не журчит незамёрзший ручей. А Фьор пошла за ним и обошла бугор с другой стороны.
– Ури, посмотри-ка!.. – позвала она. – Этот холм живой! У него тут маленькая дырочка, и он в неё дышит – парок идёт.
Брат подошёл взглянуть и замер на месте, не отрывая глаз от того отверстия, откуда и впрямь поднимался пар.
– Не ори! – разобрала Фьор его слова, произнесённые настолько тихо, насколько только можно было, но при этом казалось, что сам Ури как будто орал. – Беги! Вверх! Молча!..
Фьор испугалась. Её брат никогда ничего не боялся! Что это с ним!? Она не стала выяснять – что да как – и бросилась бежать со всей возможной прытью, как и велел Ури – молча. Брат не отставал от неё ни на шаг. Выбравшись на верх холма, они остановилась отдышаться и оглянулись. Всё было тихо. Ни живой бугор, ни его возможный обитатель не гнались за лисятами. Ярко светило солнышко, и вообще вся картина окружающего леса выглядела столь мирно, что Фьор совершенно успокоилась.
– Ты чего?! – приступила она к брату. – Что тебе примерещилось?
– Примерещилось, – фыркнул тот. – Ты ещё глупая и не понимаешь…
– Чего?
– Медведь, – коротко ответил Ури.
– Медведь?! – прошептала Фьор. Глаза у неё стали большими и круглыми, как пуговицы от пальто. Конечно, ей не приходилось ещё видеть медведей, но она уже много о них слышала – какой это большой и серьёзный зверь. – Но ведь папа говорил, что медведи у нас здесь не живут! – Голос её чуть дрожал.
– Вчера – нет, а сегодня – да, – мрачно проговорил Ури. – Значит, забрёл как-то… что его никто не видел. А то знаешь, какой звон бы пошёл по лесу! И нас бы родители ни за что одних гулять бы не пустили…
– И нам пришлось бы всё время сидеть в норе?! – ужаснулась Фьор. Такая перспектива показалась ей едва ли не более страшной, чем встреча с медведем, от которого можно было, в случае чего, и убежать… а может, и договориться.
Ури помолчал немного. Он раздумывал.
– Пожалуй, нет. Не пришлось бы. Вообще-то, медведи злые только когда очень голодные, то есть зимой. Поэтому хорошо, что зимой они впадают в спячку и спят до весны. Но если кто-то медведя разбудит – ну, случайно… если громко кричать будет, или вдруг с горки прямо к нему в берлогу влетит… – Ури выразительно взглянул на сестру, – тогда конечно… выскочит и съест! А потом станет, как неприкаянный, шататься по лесу и есть всех, кого ни встретит. И таких называют – медведь-шатун. Страшное дело!
Фьор поёжилась и с беспокойством посмотрела в сторону ручья.
– Как ты думаешь, мы его не разбудили?
– Надеюсь, что нет…
– А вдруг его кто-нибудь другой разбудит? Никто же не знает, что он тут спит!
– И не должен узнать, – решительно сказал Ури. – Потому что если узнают… сама понимаешь. Так что помалкивай.
– Совсем-совсем никому нельзя говорить? Даже маме?
– растерянно спросила Фьор. Хранить такую важную тайну показалось ей слишком трудным делом. И чересчур ответственным.
– Ни-ко-му! – отчеканил брат. – Пошли отсюда.
Он повернулся и побрёл в сторону озера, а сестра, вздыхая и оглядываясь, последовала на ним. Некоторое время лисята шли молча. Каждый думал о своём. Точнее, оба думали об одном и том же – о медведе, но по-разному. Наконец, Фьор не выдержала:
– Нет, ты представь только, вдруг медведь всё-таки проснётся! А еды нету… Я так думаю: раз мы первые узнали, что он тут, и никому про него не скажем, придётся принести ему что-нибудь поесть. Положим перед дырочкой, откуда пар поднимался, и…
– Ты что, с ума сошла? – перебил сестру Ури. – А если кто-то по нашим следам пойдёт и берлогу найдёт? Или еду, которую мы оставим? Тут тако-о-е начнётся!..
– Не начнётся! Мы вокруг так наследим, что никто и не разберётся – где начало, где конец. Помнишь, как Фидо показывал? А еду поглубже засунем, и снегом снаружи замаскируем, чтоб только изнутри видно было… ну, если он проснётся. К тому же так мы всегда сможем проверить – вставал медведь или нет. Если еда на месте, значит всё в порядке – спит… и мы можем спокойненько себе гулять!
Ури остановился и уселся в позу раздумья. Потом поскрёб за ухом.
– Хм… что-то в этом есть… То есть, это будет как проверка. И если даже проснётся, то может, поев, снова заснёт. А коли вдруг кто другой пожалует, мы же отличим его следы от своих, ведь так? А уж медвежьи и подавно… – размышлял он вслух. – А голова у тебя варит, сестрёнка!
У Фьор даже ушки порозовели от гордости. Не так-то просто заслужить одобрение её брата! Лисята развернулись и заспешили к дому.
– А что ест медведь? – спросила Фьор по дороге.
– Ну… он всё ест, – ответил Ури, но в голосе его не было уверенности. Видимо потому, что среди его знакомых не было ни одного медведя. – Сейчас посмотрим, чего у нас в кладовке много, и возьмём немножко… чтобы было незаметно.
Больше всего оказалось в запасе сухих мышей. И ещё всяких ягод: брусники, клюквы и прочих. Фьор сморщила носик:
– Думаешь, ему это понравится?
– Это лучше, чем ничего, – заметил брат. – Ты бери ягоды, а я мышей.
Они крадучись вышли из норы и пустились бегом к ручью. Подсунув продуктовый паёк в дырочку, из которой по-прежнему поднимался парок, и выстроив целый снежный вал для маскировки, лисята принялись бегать и кружить вокруг, пока весь склон не покрылся причудливым рисунком разбегающихся во все стороны следов. Напоследок они пару раз съехали с горки, строго придерживаясь в качестве финиша того сугроба, в который приезжали в прошлый раз, а никак не «медвежьего». Впрочем, первоначальный страх перед большим зверем как-то размылся. Ведь это теперь был «их» медведь, которого они взялись кормить, то есть почти что свой, знакомый.
На следующий день и Ури, и Фьор оказались заняты помощью по хозяйству. Маме отчего-то пришло в голову поменять все постели. А поскольку они были устроены в основном из мха, то всему лисьему семейству пришлось этот самый мох добывать – откапывать из снега на болоте и таскать в нору. Кроме папы-лиса, разумеется. Тот, как всегда, отправился на охоту.
Вечером, как только лисята освободились, Ури шепнул сестре:
– Пойдём, посмотрим, как там… берлога?
Наверное, он целый день только об этом и думал. И Фьор, хотя и очень устала от «смены постелей», никак не могла остаться в стороне. По правде говоря, ей тоже было страшно любопытно – не проснулся ли медведь.
Уже в сумерках лисята побежали к знакомому склону. Никаких подвижек заметно не было. Нетронутый снег синел на «медвежьем» бугре. Ури посмотрел вниз – он, конечно, был рад, что всё тихо-спокойно, но Фьор почудилось, что брат всё-таки и чуть-чуть разочарован.
– Всё спокойно, можно возвращаться, – сказал он.
– Давай всё ж скатимся с горки, хоть разок, – попросила сестра. – Зря, что ли, сюда шли?
Она мигом прыгнула на еловую ветку, лежавшую наготове, и заскользила вниз. Ури – за ней.
Внизу Фьор подбежала к берлоге и осторожно заглянула за снежный вал, воздвигнутый ими вчера. Еда исчезла. Лисичка тихонько ахнула и вскинула глаза на брата, который как раз подошёл следом.
– Он всё съел, – прошептала она и беспокойно завертела головой, словно опасаясь, что из-за ближайшей ёлки сейчас появится хозяин берлоги, и тогда им несдобровать.
А Ури опустил нос к самому снегу и стал изучать следы поблизости.
– Только наши… – пробормотал он, и озадаченно почесал за ухом. – Снаружи никто не подходил, это точно…
Лисята не сговариваясь помчались прочь. Остановились только вверху склона.
– Похоже, сушёные мыши ему понравились, – отдуваясь, заметил Ури и оглянулся на берлогу.