По линии взлёта

- Часы посещения закончились.

- Я не уйду. – Выпрямляюсь на стуле.

- Естественно ты уйдёшь. – Смотрю на деда Мишу. Он расслаблено откинулся на подушку.

- Я не оставлю…

- Я же в больнице. Не думаю, что есть место безопаснее. А ты выглядишь уставшей. Тебе нужно поесть и поспать.

Упрямо поджимаю губы, явно показывая, что не собираюсь оставлять его здесь одного.

- Я тебя умоляю, - вздыхает дедушка. За два года он изучил меня от макушки до пят. – Я ведь не при смерти. Придёшь навестить меня завтра. И брата захвати. – Он отпустил мою руку, поднял её, чтобы подозвать парня, притаившегося и не издававшего ни звука, словно его и нет. – Гай, да?

- Да, - заговорил парень.

- Это полное имя?

- Нет, - спокойно отвечает Гай. – Гайдар. Это полное.

- Раз ты здесь, значит, вы с Вили подружились? – спрашивает, но не дожидается ответа, словно это само собой разумеющееся. Но это ведь не так. Нас с Гаем объединяет лишь договорённость о сексе без обязательств. К договору не прилагается дружба. И поэтому мне не понятны причины его присутствия. – Могу я попросить тебя отвести Вили домой, чтобы она не сидела всю ночь в коридоре больницы?

Гай молча кивает.

- Нет! - Возмущённо охаю, когда его рука ложится на моё плечо.

- Пойдём, - говорит парень, наклоняясь ко мне. Его губы приближаются к моему уху, чтобы прошептать: - Не пойдёшь сама, я вынесу тебя из больницы.

Я тут же встаю, поверив ему на слово, и не желая устраивать спектакль. Дедушка удовлетворённо улыбался, наблюдая за нами. Он, видимо, решил, что общее дело сблизило нас. Возможно, дед даже слышал сплетни о наших отношениях.

- Вили? – зовёт меня дедушка. – Если нужны будут деньги, то распотроши мою заначку.

- У меня есть деньги! – возмущаюсь я, вспыхнув, словно спичка.

- Не спорь, - крякает старичок. – И только попробуй потратить на меня выигранные деньги! Не прощу тебе этого!

- Но…

- Всё, можете идти. - Дед махнул рукой, одновременно выпроваживая меня и подавая сигнал парню, схватившему меня за руку. - Я должен отдохнуть.

Гай вывел меня прежде, чем я успела сказать дедушке все, что я думаю о его гордости. Мы ведь семья. И он два года заботился обо мне, спустившись ко мне, словно ангел с небес, в самый трудный момент моей жизни. Я хочу отплатить ему тем же.

29

POV Биго

На улице уже смеркалось. Постепенно начали зажигаться фонари, отражаясь в лужах на мокрых дорожках. Дождь кончился, но сырость, оставленная им, отдавала зябкостью.

Лора упирается, но я подвожу её к машине, тянув за собой, словно упрямую ослицу.

- Теперь-то уж я точно могу самостоятельно добраться, - проворчала она, садясь в машину.

- Или же ты вернёшься в больницу, стоит мне только отъехать, - хмыкаю я, заводя мотор. Я прав. Я уеду - она бросится обратно.

Лора поворачивает голову ко входу в больницу: сожалеет, что ушла.  Она не хочет уезжать, не хочет оставлять своего дедушку одного: я могу её понять, но все равно не позволю провести здесь ночь. Она слишком вымоталась. Ей нужна еда, сон и… возможно, немного ласки, чтобы забыться.  Машины двинулась вперёд, оставляя здание лечебницы позади.

В тишине щёлкаю зажигалкой. Больше не могу сдерживаться: курить хочется аж зубы сводит. В груди припекает сожаление, а во рту привкус горечи. Я облажался. Сегодняшний день показал, что во всем, что касается этой девушки, я был не прав. Я настойчиво игнорировал любые симптомы своих ошибочных суждений, считая, что просто не могу заблуждаться. И от этого чувствую себя самодовольным козлом.

Хотя пара вопросиков все же засели в печёнках. Откуда взялось то платье, и как она оказалась в лучшей и дорогущей музыкальной школе?

Делаю затяжку, разваливаюсь на сиденье, чувствуя приятное расползание дыма по лёгким, но сейчас это не помогает почувствовать себя лучше. Отрываю окно, чтобы Лора не задохнулась. Правой рукой продолжаю удерживать руль, а в пальцах левой дымит сигарета, поблескивая красным огоньком. Ловлю её заинтересованный взгляд, но она быстро отворачивается. Спустя пару минут слышу тихий всхлип: она снова плачет, и я не могу её упрекнуть.

- Прости, - извиняется Лора, стараясь прекратить рыдание. – Я знаю, что веду себя глупо.

- Не извиняйся, - говорю я, смахивая пепел в форточку. – Ты не должна извиняться за то, что тебе больно. И не позволяй другим осуждать твои чувства.

Она удивлённо смотрит на меня, забыв о слезах. Видимо, Лора не ожидала услышать от меня что-то подобное. Я и сам не думал, что скажу что-то в этом духе: с чего бы мне вести себя как хороший парень. Но всё, чему сегодня я явился свидетелем, выбило меня из привычной мудакской колеи, показав мне, что Лора не так уж сильно отличается от меня.

- Я думала, тебя разозлят мои слёзы. – Лора хлопает мокрыми ресницами, шмыгает носом. За этот день я почти привык к этим звукам, но они, конечно, мне не нравятся. Я не хочу, чтобы она плакала.

- Почему меня должно злить то, что ты любишь своего дедушку и боишься за него?

Подозрительно хмурюсь, понимая, какого она обо мне мнения. Ну, что ж, заслужил, разве нет? Девушка отводит глаза, чтобы я не разглядел в них все, что она думает. Мне не нужно видеть её глаза, чтобы убедится в своей правоте.

Признание срывается быстрее, чем я успеваю сообразить, что творю.

- Я знаю, что такое потерять родных, - произношу осторожно.

Она вскидывает голову, заинтересовываясь.

- Разве ты кого-то терял?

Я никому не рассказывал о своём детстве. СМИ знают только о моих приёмных родителях, считая эту семью единственной. Слава богу, они не капались глубже. Никому ведь и в голову не придёт, что детдомовский парнишка сможет стать звездой. В основном, выходцы из этих не столь отдалённых мест обречены влачить свою жизнь в нищете и бандитстве. Но нам со Снежей повезло – нас приютили хорошие люди, указав на другое направление. А вот Виту пришлось не сладко: он сполна насладился всеми прелестями жизни в детском доме. Хотя ему удалось справиться самостоятельно, рассчитывая только на себя.

- Мне было десять, когда родители погибли. А сестре пять.

Шок искажает её лицо. Да, о таком не каждый день слышишь. И думаю, Лора как никто другой может понять весь ужас случившегося. Обычно, услышав о таком, люди говорят, что сожалеют, но на самом деле ничего не чувствуют – просто не могут, ведь не перенесли на собственной шкуре.

- Но… - она качает головой, переваривая. – Но ведь твоя сестра живёт с родителями? Ты надо мной смеёшься?

- Моя сестра живёт с приёмными родителями, - поправляю я. - Мы с ней три года провели в детском доме, потом нас усыновили.

- Но как это возможно? Никаких данных об этом не встречала и не…

Закусываю щёку, чтобы не улыбнуться.

- Перерыла весь интернет, чтоб узнать обо мне все?

Она пристыженно поджимает губы: я понимаю, что это правда. И мне это нравится. Я довольно хмыкаю.

- Я все равно не понимаю, почему ты держишь это в секрете?

- Я не держу это в секрете, - немного раздражаюсь, но сдерживаю свой пыл, сказав себе, что должен быть терпеливее к этой девушке. – Я просто не распространяюсь о своей личной жизни.

- Но если ты не будешь рассказывать, то, как окружающие узнают, какой ты?

Фыркаю. Какой глупый вопрос.

- Чхать я хотел, что обо мне думают. Об этом парится только Тёма. Он считает, что я должен придерживаться образа милого и холодного парня, поющего о любви. Никому не нужна моя душещипательная история жизни. И я этому только рад. Капаться в моей душе не позволено даже мне.

Лора смотрела на меня, раскрыв рот. Строю кислую мину. Терпеть не могу говорить о себе. Если бы была возможность, я бы с удовольствием забыл, кто я и откуда. Но это невозможно, и я смирился.

Девушка отвернулась к окну. Она притихла, задумавшись.

- Твой брат в детском доме? – спрашиваю тихо, словно если сделать голос громче, то воспрос будет казаться страшнее.