Страница 27 из 70
Полутемная комната оказалась немного больше обычной каюты и была обставлена почти роскошно. В душком воздухе застоялся густой запах мускуса.
– Раз уж ты открыл дверь, почему бы не подойти поближе? – послышался голос танцовщицы.
Теперь, когда глаза Чао Тая привыкли к освещению, он разглядел в глубине комнаты высокое ложе с полузадернутым красным пологом. Там, облокотясь на груду подушек, возлежала нагая Зумурруд. Лицо ее было не накрашено, а из украшений она надела только ожерелье —голубые бусинки в золотой филигранной оправе.
Чао Тай приблизился. Смущенный захватывающей дух красотой Зумурруд, он на мгновение лишился дара речи, ко в конце концов выпалил:
– А где же тот изумруд?
– Я надеваю его только для танца, дуралей! А сейчас я только что из купальни. И тебе тоже стоило бы окунуться. Ты ведь вспотел. Там, за голубой занавеской, есть все необходимое!
Чао Тай кое-как пробрался между столиками и стульями, во множестве стоявшими на толстом ворсистом ковре. За голубой занавеской располагалась маленькая, изящная купальня, отделанная полированным деревом, искусно раскрашенным под мрамор. Тайвэй быстро скинул одежду, присел на корточки у кадки с теплой водой и ополоснулся, поливал себя из маленькой деревянной бадейки. Вытираться пришлось полой собственного халата, и тут Чао Тай заметил на столике сосуд с палочками лакричника. Он взял одну, разжевал кончик, чтобы придать нужную форму, и тщательно почистил зубы. Затем, оставив халат и куртку на бамбуковой вешалке, Чао Тай выскользнул обратно в одних штанах до колен – мускулистая, покрытая шрамами грудь осталась открытой. Чао подвинул стул к постели Зумурруд.
– Как видишь, я воспользовался вчерашним приглашением.
– И явно не терял времени, добираясь сюда! – сухо заметила танцовщица. – Впрочем, ты поступил мудро, выбран раннее утро, так как это единственное время, когда я могу принимать гостей.
– Это еще почему?
– А потому, дружок, что я не простая певичка, каких бы гадостей ни болтал на этот счет Мансур. Я не торгую собой за деньги, поскольку у меня есть постоянный покровитель. И как ты можешь убедиться, взглянув на мою комнату, человек он весьма состоятельный. – Танцовщица обвела свое жилище взмахом округлой руки. —И он не слишком благоволит соперникам.
– Я здесь по делу, – добродетельно вздохнул Чао Тай. – Кто говорит, что я соперник?
– Я говорю. – Зумурруд закинула руки за голову и потянулась всем телом, потом зевнула и, бросив на воина быстрый взгляд огромных глаз, грубовато спросила: – Ну и чего ты ждешь? Может, ты из тех зануд, кому сперва надо справиться у гадателя, благоприятный ли сейчас день и час?
Чао Тай встал и заключил податливое тело Зумурруд в объятия. За долгую, полную самых разнообразных любовных приключений жизнь тайвэй, казалось, испробовал все. Но теперь, впервые в жизни, он испытал нечто не только совершенно новое, но и как бы исчерпывающее его любовный опыт. Зумурруд удовлетворила какую-то не поддающуюся ни описанию, ни определению глубинную его потребность, взбудоражила нечто такое, о чем сам Чао Тай не имел до сих пор ни малейшего представления, но теперь ощутил как самую суть своего естества. Тайвэй понял, что не в силах жить без этой женщины, —и это открытие ничуть его не удивило.
Потом они быстро помылись вместе. Танцовщица оделась в платье из голубого шелка, потом помогла облачиться и Чао Таю. На куртку с металлическими пластинами она взглянула косо, но от высказываний воздержалась. Вернувшись в покой, она подвела гостя к резному чайному столику розового дерева и небрежно обронила:
– Раз мы с этим покончили, расскажи-ка мне что-нибудь о себе. Времени осталось совсем немного – вот-вот придет моя служанка, а она подглядывает за мной, получая деньги от моего покровителя.
– Я предпочел бы узнать побольше о тебе! Ведь я почти ничего не знаю о твоих соплеменниках, арабах. Ты…
– Арабы мне не соплеменники, – отрезала Зумурруд. – Да, мой отец был арабом, но моя мать – дешевая певичка танка. Тебя это смущает?
– Ничуть! Работа на цветочной лодке – просто ремесло, и какое мне дело до цвета кожи или принадлежности к племени? Все люди рано или поздно должны стать подданными Поднебесной. И какая разница, коричневые они, синие или черные? Если мужчина хороший воин, а женщина искусна в любви, то, на мой взгляд, они люди достойные!
– Ну вот, это уже что-то! Мой отец был моряком-арабом. Вернувшись на родину, он бросил мою мать с ребенком, то есть со мной. – Зумурруд налила Чао Таю чашку чаю. – Я начала заниматься этим ремеслом с пятнадцати лет, а так как подавала большие надежды, мать смогла продать меня на большую цветочную лодку. Мне полагалось встречать гостей, а в остальное время прислуживать ханьским певичкам. Любимым развлечением этих дряней было издеваться надо мной!
– Они явно не слишком усердствовали, – грубовато заметил Чао Тай. – На твоем роскошном теле не осталось ни следа!
– Просто такой жестокости, как бичевание или порка розгами, не допускалось, – с горечью выдавила она. – Хозяин запретил оставлять следы побоев на моем теле, предвидя, что в будущем получит от меня хороший доход. Вот мерзавки и придумали подвешивать меня за волосы к потолочным балкам и втыкать раскаленные иглы – просто так, дабы скоротать вечерок. А когда становилось по-настоящему скучно, они засовывали мне в штаны здоровенную сороконожку и связывали. Ранок от ее укусов не остается, но можешь сам угадать, куда эта тварь кусала! Я перепробовала все издевательства, и в полной мере. – Зумурруд пожала плечами. —Ладно, забудем. Все прошло и поросло бурьяном. Сейчас у меня есть покровитель, который выкупил меня и нанял это чудесное жилье. Единственная моя забота – танцевать на званых трапезах, причем заработанные деньги мне позволено оставлять себе. Мансур предлагал поехать вместе к нему на родину, где я стала бью его старшей женой. Но он мне не нравится, как и родина моего дорогого отца, судя по тому, что я о ней слышала. Чтобы я сидела в палатке посреди раскаленной пустыни в обнимку с ослами и верблюдами? Благодарю покорно!