Долина

Толстяк нахмурил брови.

– Какого дьявола, прошу прощения за выражение, кому-то из нас понадобилось бы гулять ночью по лесу? Абсурдная идея.

– Необязательно, – вступил Сервас, понимая, что вторгается на территорию Циглер, и выходя из роли наблюдателя.

Приор обернулся.

– Это что, трюк такой у сыщиков: один спереди, другой сзади? Типа добрый коп – злой коп?

Э, да он, в конце концов, не так уж и далек от мира. И куда делся весь его церковный лексикон? Небось заходит к братьям посмотреть какой-нибудь сериал или фильм со сценами насилия. А вот где границы, отделявшие их от общества, Сервас пока не знал.

– А вы сами, – сказала Циглер не без коварства, – не имеете дурных наклонностей, вас не мучает бессонница или тревога?

В том, как приор заерзал на стуле, Сервас уловил признаки беспокойства.

– Нет.

Что-то ты слишком быстро ответил.

– Я вам уже сказал: сплю довольно крепко. Наш жизненный распорядок не оставляет времени на праздность. К тому же праздность – враг души. Между литургией и множеством дневных работ промежутки очень редки. Летом мы встаем в четыре утра к первой службе, ко всенощной, еще до рассвета. Потом в семь пятнадцать идут лауды, в девять пятнадцать час третий, час шестой незадолго до полудня, час девятый в два часа пополудни, вечерня в пять пятнадцать пополудни и повечерие в восемь часов. Есть еще Часы Большие и Малые, есть время индивидуальной молитвы. И при этом надо еще заниматься своими делами, выполнять ежедневные работы по поддержанию порядка. Как видите, наши дни длинны и утомительны. Здесь вовсе не лагерь отдыха, – подытожил он с беспримерным самодовольством.

Сервас подумал, что приор пытался утопить их в потоке абсолютно лишней информации, как обычно делали в Тулузе главари мелких банд, которые проходили через комиссариат.

– Благодарю, отец мой, – сказала Циглер, – позовите, пожалуйста, следующего.

Толстяк тяжело поднялся и зашагал к выходу. Открыл дверь. Подал знак монахам, ожидавшим своей очереди. Отвернувшись от двери, Сервас переглянулся с Циглер. Она пожала плечами.

Когда же он повернулся, чтобы взглянуть на следующего, перед ним в луче солнца, падавшем из окна, стоял тот самый монах-беглец, за которым он следил прошлой ночью.

15

Совсем мальчик, подумал Сервас. Детское лицо, большие светло-голубые глаза, обрамленные длинными каштановыми ресницами, маленький рот с красными, как смородина, губами… Пухлые щеки сразу же зарделись под пристальным взглядом сыщика. Ростом парень был около метра семидесяти, а на подбородке пробивалась бородка, больше похожая на юношеский пушок.

Он уставился на Циглер, и Сервас понял, что присутствие женщины его смутило.

– Садитесь, – сказала Ирен.

В ее голосе послышались сухие нотки школьной директрисы той эпохи, когда в ходу еще были телесные наказания. Парень повиновался, стараясь занять на стуле как можно меньше места. Вне всякого сомнения, будь у него плащ-невидимка (Сервас читал Гюставу «Гарри Поттера», хотя тот и понял далеко не все), он бы поспешил исчезнуть.

– Итак, вы…? – спросила Ирен.

– Э-э… брат Циприан.

Что там говорил отец Ансельм? Что мальчик чист. Ага, как же… Из-за спины монашка Сервас сделал Циглер незаметный знак, и она тут же выпрямилась на стуле и посмотрела парню прямо в глаза. Ледяным взглядом. Лесной скороход опустил глаза. Сервас был уверен, что не пройдет и пяти минут, как он сознается.

– Вы страдаете бессонницей? – спросила Ирен.

– Что?

– Вы собираетесь заставить меня повторять каждый вопрос?

Тон был безапелляционный. Брат Циприан съежился.

– Я… Бывает, что я плохо сплю… Несмотря на то, что у нас нет времени, чтобы…

– Чтобы что?

– Чтобы отдыхать…

– Я вижу. И что вы делаете, когда вам не удается… заснуть?

– Читаю… слушаю музыку… молюсь, – быстро прибавил он, словно только что вспомнил, что он монах.

– Вы молоды, наверное, нелегко такому, как вы, все дни проводить здесь.

– Это жизнь, которую я выбрал.

– Почему вы сделали такой выбор?

Он оглядел полицейских одного за другим.

– Я… я думал, что меня станут спрашивать, не видел ли я чего.

– Когда? – ледяным тоном произнесла Циглер.

– Ну… в ту ночь, когда…

– И что? Вы что-нибудь видели?

– Нет, нет, я был в постели.

– В самом деле?

Он быстро закивал.

– Тимотэ Хозье, – это имя о чем-нибудь вам говорит? – спросил Сервас.

– Нет.

Ирен Циглер изобразила удивление.

– Нет?

Монашек смутился.

– Ну, может быть…

– Так «нет» или «может быть»?

Голос ее все больше леденел.

– Не знаю.

– Ах вот как? Однако тебя видели с ним вместе в лесу за два часа до его смерти.

– Что?

Сервас увидел, как Циглер встала, взяла свой стул и медленно потащила его вокруг стола, чтобы сесть как раз позади монашка. Потом она наклонилась к нему так близко, что он, наверное, почувствовал в ухе ее дыхание, и очень тихо, но ясно шепнула ему на ухо:

– Еще одно идиотство – и я посажу тебя в камеру с сутенерами, проститутками и насильниками. Они с восторгом проведут ночь с таким, как ты…

На мгновение он совсем растерялся. Нижняя губа задрожала, глаза наполнились слезами, а дыхание стало сиплым.

– Я слушаю, – шептала ему на ухо Циглер с терпением почти материнским. – Отсюда просто так не выходят, ты мое слово знаешь.

Молчание.

– Тимотэ продает мне наркотик… Я… Я начал, еще когда был студентом в По… Но сейчас я употребляю гораздо меньше, чем раньше, клянусь вам. Господь помогает мне избавиться от демонов. Шаг за шагом, понемногу. Такие дела в один день не делаются…

Стоя рядом со стулом Циглер, Сервас наклонился к другому уху парня.

– Я видел, как ты с ним целовался.

Румяные щеки брата Циприана стали багровыми.

– Я его не убивал… – пробормотал он. – Это не я!

Сервас взглянул на него. Теперь он буквально пылал и вытирал пот со лба тыльной стороной ладони.

Циглер встала, взяла свой стул и вернулась на прежнее место напротив монашка.

– Расскажи нам о Хозье. Как ты с ним познакомился?

Монашек долго подыскивал слова.

– Когда я приехал в Эгвив, я знал, на что иду. Знал, что без травки или порошка долго не протяну…

– То есть все, что рассказывал тут брат Ансельм про то, что ты чист, полная ерунда?

Она посмотрела ему прямо в глаза, и он отвел взгляд.

– Да, на какой-то момент так оно и было. Но я снова сорвался…

– А дальше?

Он помедлил.

– Это случилось уже потом. Тимотэ словно читал мои мысли… словно угадывал каждое мое… желание…

– Расскажи нам о нем.

От волнения глаза у него заволокло дымкой, зрачки замерцали.

– Тимотэ был недобрым человеком… Человеком без морали. Для таких, как он, делать зло – вторая натура. Врать, мошенничать, воровать, угрожать, обманывать… Он все это обожал. Он подчинялся только своим самым… разрушительным и нездоровым порывам. Не знаю, до каких пределов он мог бы дойти. Иногда он меня просто пугал.

Сервас вспомнил то ощущение опасности, которое охватило его, когда он увидел в лесу блондина.

– Но бывали моменты, когда я не мог противиться его… притягательности.

– Ты знал кого-нибудь из его клиентов? – спросила Ирен. – Его круг общения?

– Нет, к сожалению.

– Может, он чувствовал себя в опасности? Чего-нибудь боялся? Или кого-нибудь?

Он покачал головой.

– Я бы рад вам помочь, – жалобно оправдывался парень, – но я не знаю. Клянусь. Он никогда со мной об этом не говорил.

– А о чем он с тобой говорил? Он тебе доверялся?

– Несколько раз.

– И что он тебе поверял?

Юный монах помолчал, собираясь с мыслями.

– Ну, вот, к примеру, у него была навязчивая идея…

Циглер дожидалась продолжения.

– Он был одержим всем, что относилось к религии. Предметами культа, ритуалами, статуями, живописью, текстами… Об этом он знал все, это его завораживало, он обожал об этом говорить. И все спрашивал себя, существует ли ад. И еще постоянно говорил мне, что я должен помочь ему спасти душу… Что в прошлом он совершил что-то ужасное.