Страница 1 из 22

Долина

Миньер Бернар

Бернар Миньер

Долина

Bernard Minier

La Vallée

Бессознательно он снова отхлебнул из фляжки.

Вкус бренди вызвал у него в памяти дочь, вошедшую с яркого солнечного света в хижину, – ее хитрое, насупленное, недетское лицо. Он сказал:

– О Господи, помоги ей. Я заслужил твое проклятие, но она пусть живет вечно.

Прелюдия 1

– Зачем… вы… это делаете?

Он поднял глаза и вгляделся в неподвижный силуэт. Может, привиделось? В горах часто случаются галлюцинации. От лихорадки ли, обезвоживания, от высотного отека мозга… или от переохлаждения, – но его била дрожь.

Альпинисты и любители горных походов часто рассказывали о призрачных фигурах, какое-то время шедших рядом с ними. Такая фигура маячила сейчас у него перед глазами. Вот только ведро ледяной воды, которое он получил прямо в физиономию, явно не имело ничего общего ни с призраками, ни с бредом.

От холода захватило дух. Дыхание зачастило, сердце забилось быстрее. Он понял, в чем дело: если дрожит – значит, все в порядке, классические симптомы легкого переохлаждения.

Тело тут же включило механизм защиты: сосуды сузились и на уровне конечностей сильно сжались, позволяя крови достигнуть жизненно важных органов: сердца и легких. Вот почему он не чувствовал ни рук, ни ног.

Он повернул голову и увидел крутые обрывы вокруг маленького горного озера, накрытого плотным слоем льда, и остроконечные скалы, глядевшие прямо в серое небо… И ощутил тысячелетнее безразличие хмурой горы, которая не открывала взгляду ничего, кроме омерзительного образа его собственной смерти. А он умирал. Ни малейшего сомнения. Легкое переохлаждение перейдет в умеренное, потом в серьезное, и наконец – в глубокое, ведущее к коме и остановке сердца. Это неизбежно. С него сняли всю одежду. Он лежал голый, как червяк, – разве что красная повязка стягивала сзади его дреды, – а плечи, спина и бедра оказались прямо на льду. Температура упала намного ниже нуля, и сейчас около минус пятнадцати.

Прошу-у-у вас, прошу-у-у вас, прошу-у-у…

Это он произнес? Или простонал призрак?

Он начинал терять чувство реальности.

Скверный знак…

Он понемногу погружался в туман, завесу между реальностью и помешательством.

Прелюдия 2

Тот же туман полностью окутывал пейзаж, когда он устремился в горы нынче утром.

Он вошел в это «молоко», никак не желающее рассеиваться. Можно, конечно, никуда не ходить, – но что делать в долине зимой в воскресный утренний час?

И он упрямо шел наверх, подставляя лицо холоду, в туманном полусвете, где ориентирами были только снежная белизна, серый свод неба и острые гребни скал. Потом там, где начинался лес, туман начал понемногу расползаться. Сквозь полупрозрачную пелену стали проглядывать очертания стражей леса – молодых пихт. Он на миг остановился. Несмотря на холод, пот катился с него крупными каплями. И тут он услышал… Какой-то шум. Внизу что-то треснуло. Хруст сломанной ветки прозвучал, как взрыв петарды. Похоже, кто-то поднимался в тяжелых ботинках.

– Эй! Есть тут кто-нибудь?

Никто не отозвался. Может, зверь… Но у какого зверя такой тяжелый шаг? У медведя? Он тысячи часов провел в этих горах, но ни разу не встретил косолапого.

Выйдя из лесу, он направился к крутому склону. Маршрут был не слишком трудным. Летом туристы добирались до озера часа за три, но зимой на тропе никого не было, и это одиночество ему нравилось.

Выше по склону, там, где становилось все холоднее, последние крючковатые сосны намного превосходили силой своих сородичей. Деревья как люди: среди них тоже есть и чемпионы, и все остальные. В природе те же неравенство и несправедливость, что и в человеческом обществе. Камель в равенство не верил. Он верил в конфликт, в состязание, в то, что выживает сильнейший. И не догадывался, что жить ему осталось всего четыре часа.

А что бы он сделал, если бы знал? И что сделал бы тогда на его месте любой из нас? Отдал бы распоряжения по поводу дел и имущества? Попросил бы прощения? У кого? И за что? Раскаялся бы в худшем, что совершил? А ведь за всю свою жизнь он натворил столько мерзостей, причем ничуть не колеблясь и без тени раскаяния. Он считал их необходимостью. Такова была его натура, извращенная и жестокая. И тот, другой, прекрасно это почувствовал. Сразу понял, с кем имеет дело, едва увидел.

Туман стал снова густеть, и он уж было решил, что заблудился, потому что ледник все не показывался. Однако гранитная плита, отмечавшая его нижний край, была там же, где и в прошлые годы. И тут Камель понял: край ледника чуть сместился наверх. Несколько раз подряд были жаркие месяцы лета, да и осени выдавались мягче обычного, вот ледник и отступил. Что предвещало ему гибель: лет через двадцать-тридцать от него ничего не останется. И в городах и деревнях, что стоят на равнине, станет так же жарко и душно, как в Оране в разгар лета.

Но сейчас он лежал на льду, и холод превращал его щеки в клубки колючек, а лицо – в такую страшную маску, словно роковую ошибку совершил какой-то пластический хирург. Он глубоко вздохнул и на секунду потерял сознание. А когда пришел в себя, дрожь прекратилась.

Это плохо. Значит, температура воздуха понизилась до минус тридцати одного. Тут-то он и увидел склонившийся над ним силуэт.

– Зачем… вы… это… делаете? – простонал он, но словам почти не удавалось прорываться сквозь растрескавшиеся губы.

Он попытался приподнять голову. Не получилось. Лента в волосах заледенела и теперь напоминала корону. И тело тоже покрылось тонким слоем льда, который потрескивал, стоило ему пошевелиться. Ведро с водой сделало свое дело: слой льда быстро затвердевал, и теперь он как будто оказался в скафандре. В твердом, смертельном ледяном скафандре.

Должно быть, воду таскали из проруби неподалеку.

Вдруг его окатило волной жара. Как такое может быть? Он вдруг вспомнил, что это один из признаков тяжелого переохлаждения: мышцы, ответственные за сокращение сосудов, перестали работать. И кровь снова хлынула к конечностям.

Пульс замедлился. Брадикардия. Падение давления. Симптомы множились…

Когда он добрался до убежища – маленькой хижины на берегу озера, сложенной из камней и сланца, – то решил немного передохнуть здесь и спускаться обратно: для подъема на пик день был явно неподходящий.

Он отпил немного кофе из термоса, облегчил мочевой пузырь и сгрыз маленькую шоколадку. Потом с легким рюкзаком за спиной подошел к распахнутой двери, пропускавшей жесткий северный свет и стонавшей на ледяном ветру. Но едва переступил порог – резкий свист, и дальше ничего… Как раз в эту секунду его окатили ледяной водой из ведра.

Расплата за все, что он совершил, это ясно. Но он никак не мог понять, зачем позвали… этого.

– Кто… кто вы? – пролепетал он.

Как и ожидалось, ответа не последовало. Вместо него еще одно ведро воды. И тут он осознал, что кожа рук, бедер и икр прочно приклеилась к озерному льду, буквально вросла в него.

Если бы он мог увидеть себя, то ужаснулся бы – до чего уже напоминает покойника: кожа посинела и пошла белыми пятнами там, где соприкасалась со льдом, зрачки не реагируют на свет. Ветер свистел над гладкой поверхностью озера, мягкие хлопья снега покрыли неподвижные глаза.

Он попытался широко раскрыть их – и в этот краткий миг смог увидеть только нож.

Перевод Н.А. Волжиной.