Доктор

– Но у меня операция! Он обещал, что я могу ему позвонить, если что-то пойдет не так и меня не примут, или… – взволнованно затараторил мужчина.

– О, сложная операция? – Марк изобразил обеспокоенность.

– Да! Позвоночная грыжа, я очень волнуюсь, хотелось бы…

– Тогда звоните ему в любое время на этот же номер, здоровье важнее всего! – бодро продекламировал ушлый адвокат, с чувством полного удовлетворения припомнив, что «этот же номер» будет вне зоны доступа до восьмого января.

– Да? – Мужчина насторожился из-за резкой смены «политики партии», но, убедив себя, что все хорошо, и он, если что, позвонит, завел машину и уехал.

Марк выдохнул и, закрыв ворота, позвонил на КПП.

– Сейчас зеленая приора будет выезжать, внесите номер в базу, его тоже больше не пускать на территорию поселка.

– Хорошо. Подъехала серебристая хонда, номер ***, говорят, к вам. Валентин Викторович не предупреждал, его телефон недоступен, как раз собирались вам звонить.

– Тоже не пускать, вообще никого не пускать из тех, кто назовет наш адрес, задолбали. Только по моему звонку. Если я не предупреждал, значит, не пускать!

– Хорошо, а если Валентин Викторович позвонит?

– Нуууу… сомневаюсь, что он сам это сделает… – Марк задумчиво почесал переносицу. – Но если вдруг он сам позвонит и попросит пропустить, то так уж и быть…

– Ок. С наступающим вас.

– И вас. Всего доброго.

Марк положил трубку и, блаженно вдохнув, взглянул на окно, через которое виднелись огоньки наряженной елки и промелькнувшая фигура как всегда суетящегося Вальки. Высокие, заснеженные сосны острыми макушками упирались в нежно-розовый закат, вокруг была потрясающая тишина, свежесть и пресловутый «дух волшебства». Он улыбнулся, вспоминая прошедший год и их тяжелую притирку, которая до сих пор не закончилась, но уже стало ясно, что они могут быть вместе. Могут достигнуть компромиссов, договориться друг с другом, а главное, им каждый день хочется возвращаться друг к другу. Им «тепло» вдвоем и уютно.

Марк с каждым днем чувствовал, что они с Валькой «совпали», как две шестеренки, где у одной нет выступа, но есть у другой, где у одного из них недостаток, там у другого достоинство, и так во всем. Они прекрасно дополняли друг друга. Но перестроиться, конечно, еще очень сложно. Сложно услышать не формулировку, а смысл того, что говорит партнер. Сложно отодвинуть свое «я» и вспомнить о чужих интересах. Учиться придавать значение мелочам, которые твоя половина «мелочами» не считает. Еще сложнее «говорить», озвучивать свои претензии. Порой их самому себе сложно сформулировать и понять, что конкретно разозлило. Сложно с партнером, не привыкшим признавать собственные желания, пытающимся жить по идеализированному образцу, навязанному из вне, который как чужая обувь с другим размером, натирающая до крови плоть и раздражающая отсутствием вкуса. Борьба с собственными демонами забирает много сил и времени, а борьба с чужими, да еще и с «неосознанными», еще больше, но тем слаще оказываются победы в общем взаимопонимании и гармонии, все больше «приближая» их души друг к другу, делая их сильнее для других и уязвимее, но понятнее друг для друга.

Марк вздрогнул, когда его ледяных пальцев коснулся горячий язык Платона.

– Для чего я тебя твоему хозяину подарил? – Марк потрепал широкий лоб западно-сибирской лайке по кличке Платон, которую купил Вале на день рождения. – Чтобы ты был злой и бросался на всех его пациентов! Понятно тебе?! Чтобы ты отпугивал от него посторонних! – Собака, радостно виляя хвостом, носилась вокруг мужчины, преданно заглядывая в глаза. – А ты что? Разожрался как поросенок и грызешь мебель! Я-то не против… особенно ту, что твой хозяин выбирает, – с усмешкой протянул Марк, припомнив, как Платон сгрыз жуткие Валины кроссовки, которые хозяин не давал выбросить по всяким несущественным причинам, и кресло, которое тот перетащил из своей квартиры.

«Это мое любимое кресло! Мне в нем очень уютно! Оно напоминает мне детство», – объяснял Валя, трепетно стряхивая пылинки с жуткого деревянного монстра советских времен. «Конечно, оно тебе детство напоминает, оно еще, скорее всего, детство твоим прадедам напоминало!» – ворчал Марк, но терпел, и тут ему на помощь пришел Платон, отгрызший деревянную ножку и разодравший старую обивку кресла.

Ох, как же Валька кричал! А попугай, невзлюбивший Платона всеми фибрами пернатой души, крыл мохнатую бедолагу матерщиной. Один Марк, сидевший в своем современном кожаном кресле, весь светился от торжества, но тоже недолго. Как только расстроенный Валя собрал в пакет все ошметки от любимого кресла и заметил улыбку чеширского кота на лощеной физиономии Марка, то тут же с провинившейся собаки переключился на подарившего ее человека. Схватив кусок желтого старого поролона, он бросился лупцевать самодовольного адвокатишку, который, как мальчишка, пустился наутек, за ними бросилась собака, за собакой – матерщинник попугай. Вакханалия растянулась почти на час, превратив идеальный порядок Марка в воспоминание.

– А еще ты должен был сожрать эту чертову птицу! А ты ее боишься! Ты не оправдал моих надежд! – отчитывал Марк пса, подпрыгивающего за лопатой для чистки снега.

– Так вот для чего ты его купил! – раздался насмешливый голос у него за спиной.

– Тебе послышалось! – Марк выпрямился и развернулся в сторону Вальки, стоящего с еще одной телогрейкой в руках.

– Ну конечно! Я сразу заподозрил, что ты покупкой животины попытался уравнять «фигуры на своей доске» и увеличить шансы в противостоянии со мной и попугаем!

– Нет, на самом деле я его купил, чтобы он бросался на твоих пациентов, но когда мои надежды в этом направлении рухнули, я решил, что Платоша хотя бы матерщинника твоего сожрет, но он его боится!

– Ха-ха-ха! Почему ты опять без куртки?! Я баню растопил, иначе ты заболеешь.

– Забыл. – Марк взял протянутую Валей широкую телогрейку и, натянув ее, замер на секунду, а потом, резко согнувшись, подхватил Вальку и, закинув того на плечо, бросил в самый большой сугроб, в котором парочка «малышей» за тридцать резвилась, пока на улице окончательно не стемнело и за воротами не раздался звук клаксона. Распаренный от борьбы Марк замер и удивленно уставился на такого же вспотевшего и облепленного снегом, как снеговика, Вальку.

– Это еще кто? Ты еще кого-то ждешь?!

– Э-э-э… ждал, они должны были приехать днем… но почему-то не приехали…

Марк слез с Вальки и, вытерев пот со лба, помог подняться снеговику-Вальке из сугроба.

– Может, опоздали…

– Я никого не пущу! – Марк втянул носом сопли и, воинственно запахнув телогрейку, слегка пошатываясь от только что закончившейся бурной потасовки с обнимашками, поцелуями и щипками, направился к калитке рядом с воротами. – Иди в дом!

– Вот еще! – Валька, движимый чувством противоречия, отправился следом за Марком.

На телефон Марка пришла смс-ка от Лейлы с просьбой открыть ворота, но вместо этого Марк закрыл их на ещё один засов.

– Но как же Лейла?!

– Не знаю! Иди в дом! Нас нет дома! – Марк, так ждавший уединения со своим любимым Валькой, обхитривший его с телефоном и собиравшийся расслабиться в бане, забыв наконец обо всех на свете, даже знать ничего не желал не то что о сестре, а вообще обо всех на свете, кроме Вальки и отдыха. У него даже телевизора не было в доме, чтобы внешний мир не мог проникнуть на его территорию тишины и покоя. Но реальность из раза в раз преподносила сюрпризы.

– Ма-а-а-арк! Открой! Я знаю, что вы дома! – донесся веселый голос Лейлы.

– Проваливай туда, откуда приехала! – Марк развернулся, пыхтя от поднимающегося раздражения, и, подойдя к Вальке, принялся на автомате застегивать ему телогрейку на все пуговицы.

В такие моменты Валька просто таял: стоило Марку на что-то отвлечься или разозлиться, как он начинал неосознанно заботиться о Вальке, просто на автомате поправлять подушки, чесать спинку, застегивать одежду и так далее.