Страница 45 из 67
Наконец над ним сжалился его собственный сын, Фрэд. Сойдя с крыльца, он обнял его сзади.
— Папа, прошу тебя, веди себя по-человечески.
Джонсон некоторое время еще продолжал вырываться и кричать, но постепенно голос его становился тише.
Лицо Фрэда было мокрым от слез. Тем временем небо очистилось от туч и показалась луна.
Воздух неожиданно сделался иным — чище, свежее, бодрее. Фрэд обнял Джонсона и ввел его по ступенькам в дом. Зрелище блудного сына, окружавшего отцовской заботой собственного отца, было грустным и трогательным. У Джонсона надежд больше не было, но у Фрэда еще оставался шанс. Лэкнер согласился со мной. Прежде чем он уехал на своей «тойоте», я передал ему отнятый у Джонсона револьвер.
Фрэд не запер входную дверь. Вскоре из дома вышла миссис Джонсон и присела на ступеньку. Движения у нее были неуверенные, как у заблудившегося животного. Падавший с неба лунный свет серебрил ее халат.
— Я хочу извиниться перед вами.
— За что?
— За все это. — Она неловко протянула руку в сторону, будто отталкивала или, наоборот, притягивала что-то к себе. Ее жест, казалось, обнимал высокий дом с его обитателями и всем содержимым, соседей, улицу, темные оливковые деревья, их еще более темные тени и луну, заливавшую все холодным светом.
— Вам не за что просить прощения, — сказал я. — Свою профессию я избрал добровольно, или она избрала меня. Мне приходится часто сталкиваться с человеческим горем, но я не ищу другой работы.
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Я медсестра. Завтра могу оказаться безработной. Когда Фрэда выпустили, мне просто необходимо было быть дома, и я самовольно ушла с работы. Самое время вернуться обратно.
— Могу я вас подвезти?
Она окинула меня подозрительным взглядом, как будто побаивалась, не начну ли я к ней приставать, несмотря на ее возраст и толщину.
— Это очень мило с вашей стороны, — решилась она наконец. — Фрэд оставил наш автомобиль где-то в Аризоне. Не знаю, стоит ли заботиться о том, чтобы пригнать его обратно.
Прежде чем сесть самому, я открыл ей дверцу. Она отреагировала так, словно давно отвыкла от подобного.
— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал я, когда мы оба уселись в машину. — Вы не обязаны отвечать. Но если вы это сделаете, обещаю никому не говорить того, что услышу.
Она беспокойно заерзала на сиденье и повернула ко мне лицо:
— Кто-то уже успел меня оговорить?
— Вы ничего не хотите сказать относительно тех наркотиков, которые взяли в больнице?
— Я признаю, что взяла несколько пузырьков с таблетками. Но брала я их не для себя, и у меня не было никаких дурных намерений. Я хотела испытать их на Джерарде. Проверить, не начнет ли он меньше пить. Наверное, с формальной точки зрения меня можно обвинить в даче лекарств без должной медицинской квалификации. Но почти все мои знакомые медсестры поступают точно так же. — Она еще раз взглянула на меня и тревожно спросила: — Они собираются подать жалобу?
— Мне об этом ничего не известно.
— А почему вы заговорили на эту тему?
— Я узнал о лекарствах от одной из работающих в больнице медсестер. Она объяснила мне, почему вас уволили.
— Это был лишь предлог. Но я могу вам сказать, из-за чего я лишилась работы. Там были люди, которые меня не любили. — Мы как раз проезжали мимо больницы, и она обвиняющим жестом протянула палец в направлении ярко освещенного здания. — Возможно, у меня не самый легкий характер. Но я хорошая медсестра, и они не имели права меня увольнять. А вы не имели права касаться этой темы в разговоре с ними.
— Я считаю, что у меня есть такое право, мэм.
— А кто вас уполномочил?
— Я веду расследование по делу о двух убийствах и пропаже картины. Вам это известно.
— Вы полагаете, мне известно, где находится эта картина? Я понятия не имею. И Фрэд тоже. Мы не воры. Может быть, у нас есть кое-какие семейные проблемы, но мы не такие.
— Я никогда и не утверждал этого. Но под воздействием наркотиков люди меняются. В этот момент их легко склонить к разным поступкам.
— Меня никто ни к чему склонить не может. Я признаю, что взяла несколько таблеток и дала их Джерарду. Теперь мне приходится за это расплачиваться. До конца жизни я буду работать во всяких подозрительных домах для престарелых. Если мне вообще повезет и я не потеряю работу.
После этих слов она погрузилась в угрюмое молчание ине произнесла ни звука до самого конца пути. Когда мы подъехали к приюту для выздоравливающих «Ля Палома», я, прежде чем она вышла из машины, рассказал ей о двух разыскиваемых мною женщинах: Милдред Мид и Бетти Сиддон.
Она выслушала меня с тем же мрачным выражением лица.
— Что смогу, я сделаю. Я дам знать своим знакомым медсестрам из других приютов. — Немного поколебавшись, она добавила с таким видом, словно выражение благодарности давалось ей с трудом: — Фрэд рассказал мне, как вы отнеслись к нему в Аризоне. Я ценю это. В конце концов, ведь я его мать, — закончила она как бы с удивлением. Затем вышла из машины и тяжелыми шагами направилась по асфальтовой дорожке к слабо освещенному дому. За стеной, окружавшей автостоянку, проносилась непрерывная цепочка машин. Дойдя до входной двери, миссис Джонсон обернулась и помахала мне на прощанье рукой.
Спустя несколько секунд она снова появилась в дверях в сопровождении двоих полицейских, один из которых был в форме. Вторым был капитан Маккендрик. Когда они приблизились, я услышал ее возмущенные возгласы; миссис Джонсон протестовала, говоря, что они не имеют права нападать на нее в темноте, что она ни в чем невиновная женщина, спешащая на работу.
Маккендрик мимоходом взглянул на ее гневное, перепуганное лицо:
— Вы ведь миссис Джонсон, не так ли? Мать Фрэда Джонсона?
— Верно, — холодно проговорила она. — Но это еще не дает вам права пугать меня.
— Я вовсе не хотел вас пугать. Мне очень жаль.
— Вам и должно быть жаль. — Она воспользовалась своим временным перевесом. — Вы не имеете права ни издеваться надо мной, ни прибегать к насилию. У нас есть хороший адвокат, который займется вами, если вы будете так поступать.
Маккендрик беспомощно возвел глаза к небу, потом посмотрел на меня:
— Ну скажите, что я сделал плохого? Просто нечаянно натолкнулся в темноте на женщину. Попросил прощения. Что мне, на колени становиться?
— Миссис Джонсон сегодня немного взволнована.
Она кивнула головой, подтверждая мои слова:
— Конечно, взволнована. Да и вообще, что вы здесь делаете, капитан?
— Ищу одну женщину.
— Мисс Сиддон?
— Верно. — Маккендрик испытующе посмотрел на нее: — А откуда вам известно о мисс Сиддон?
— От мистера Арчера. Он просил меня позвонить медсестрам, работающим в домах для престарелых. Я обещала сделать это, если позволит время, и намерена сдержать слово. Я могу идти?
— Пожалуйста, — отозвался Маккендрик. — Никто и не думает ограничивать вашу свободу. Но что касается звонков в другие приюты, мне это не кажется удачной идеей. Мы бы предпочли застать их врасплох.
Миссис Джонсон вторично вошла в дом и больше уже не появилась.
— Трудно договориться с этой бабой, — буркнул Маккендрик.
— Она пережила несколько трудных дней. Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, капитан?
Красноречивым жестом он отослал полицейского, тот сел в служебную машину. Мы отошли как можно дальше от зданий и от автострады. Калифорнийский дуб, каким-то чудом выживший в этой асфальтовой пустыне, укрыл нас в своей тени.
— Что вас сюда привело? — спросил я.
— Донос. Кто-то сообщил по телефону, что нам следует поискать здесь мисс Сиддон. Поэтому я приехал лично. Мы прочесали весь дом и не напали на след этой женщины или кого-нибудь, кто бы ее напоминал.
— А кто вам звонил?
— Звонок был анонимный. Явно какая-то женщина хотела вызвать замешательство. Миссис Джонсон легко наживает врагов. Ее вышвырнули из больницы… Вам, наверное, это известно?
— Да, она мне говорила. Капитан, вы не просите у меня совета, но я все же дам его вам. Боюсь, что, предложив обыскать все дома для престарелых, я толкнул вас на ложный путь. Я не призываю вас отменить операцию, но считаю, что вам следовало бы сосредоточить усилия кое на чем ином.