Страница 79 из 624
Сегодня наши знания о почерке так велики, что дают возможность любому специалисту безошибочно отделить правду от лжи, настигнуть мошенника, спасти невинного от наветов и подозрений. На службу криминалистике пришло павловское учение об условных рефлексах — то самое, что так успешно помогло разоблачить Стулова, «героя» рассказа «Простой штык».
Все знают, как овладевает письмом ребенок: он смотрит на буковки и срисовывает их. Постепенно движения его руки становятся привычными, как бы автоматическими. Со временем образуется определенный, устойчивый навык к письму. Даже при самой элементарной грамотности человек не задумывается над тем, как ему написать то или иное слово — рука движется «сама», так, как она привыкла. Объясняется это тем, что в мозгу возникли временные условно-рефлекторные связи — так называемый динамический стереотип. Почерк принимает индивидуальные, устойчивые признаки, изменить которые произвольно практически почти невозможно.
Почему же невозможно? А вот почему.
Представим себе, что человек даже не старается подражать чужому, вполне определенному почерку, а просто хочет изменить свой, «чтобы не узнали». Для этого он все время должен сдерживать свою руку, не давать ей «пойти» так и туда, как и куда она «ходить» привыкла. Он должен парализовать свой навык, победить свои привычки, убить естественность, непринужденность своего почерка. Движения руки становятся нарочитыми, неестественными. Необходимость следить за каждым своим движением, за каждым штрихом делает темп письма замедленным, что, конечно, подмечает натренированный глаз эксперта.
Видит эксперт, как рука пишущего вдруг остановилась — это он решил передохнуть, испугавшись, как бы сила привычки не одолела его преступную волю. Видит эксперт извилистые линии букв — это дрожит от волнения, от напряжения, от неудобства рука злоумышленника. Видит эксперт, как неравномерен, а то и нелеп нажим — совсем не такой, что бывает, когда карандаш или перо свободно скользит по бумаге… Многое видит эксперт, сравнивает, сопоставляет, медленно, но верно распутывая хитроумные узелки, завязанные нарушителем закона.
Почти каждый создатель какого-либо сочинения, которое может выдать его, — будь то таинственная записка, фиктивная накладная или клеветнический донос, — старается изменить свой почерк, наивно полагая, что он перехитрил экспертов. Но какую бы ловкость он ни проявлял, он не сможет уйти от тех, подчас неуловимых для него самого, индивидуальных особенностей почерка, которые останутся на бумаге всегда — при любой маскировке, при любых-искажениях.
Некоторые общие признаки почерка, которые как бы составляют его эскиз, его контуры, его внешний облик, изменить довольно легко. Легко воспроизвести и внешний облик чужого почерка. Взглянув на такой поддельный манускрипт, несведущий человек воскликнет: «Ой, как похоже!»
Криминалист на рукопись не «взглядывает», он ее изучает. Изучает не просто буквы, линии или штришочки, а совокупность всех признаков почерка, их взаимную связь. Даже беглое перечисление тех элементов почерка, которые подвергаются криминалистическому исследованию, говорит о тщательности и трудоемкости этой работы.
Изучается темп письма, конструкция и четкость шрифта, размер, разгон и наклон букв, их связность. Изучается интенсивность и выраженность нажимов, конфигурация, направление и форма строки, размеры интервалов между строками и между словами в строке, размер полей и абзацев, размещение, заголовков, подписей, дат, номеров, композиция и стиль письма, его словарный состав и грамматические признаки.
Практика показала, что изменить все эти устойчивые особенности почерка в их совокупности и притом создать иллюзию естественности, невозможно. На чем-то человек срывается и подделка становится очевидной.
И все же, фантазируя, можно допустить, что кому-то удастся одолеть свои привычки и замаскировать подделку, добившись несходства (или, напротив, сходства) и в размере, и в разгоне, и в наклоне — во всем, о чем сейчас шла речь. Потому что все это как раз те самые общие признаки почерка, которые составляют его эскиз. Дальше начинается самая сложная работа — анализ так называемых частных признаков почерка, возможность изменения которых совершенно исключается.
Совершенно исключается? Ну, подумайте сами: криминалисты исследуют строение буквы и отдельных ее частей, направление штрихов, соотношение размеров букв и различных ее элементов, характер соединения букв друг с другом и многое, многое другое. Достаточно сказать, что насчитывается около двадцати одних лишь частных признаков почерка, подлежащих криминалистическому исследованию. По подсчетам видного советского криминалиста Б. И. Шевченко, четырнадцать частных признаков содержится только в подписи, причем большинство из них не заметно ни для самого пишущего, ни для его подделывателя.
Нередко проходимец, желающий напакостить, пишет левой рукой — он уверен, что почерк его тем самым изменится до неузнаваемости. Напрасные надежды!..
Попробуйте написать несколько слов левой рукой. Если вы — «правша», задача ваша окажется не из легких. Рука будет скована какой-то невидимой силой, исчезнет привычная плавность и согласованность движений. На бумаге останутся видимые следы ваших мучений: корявые буквы разной величины, дрожащие, ломаные штрихи. Да и общий вид этой неряшливой рукописи достаточно характерен: впечатление такое, что вы смотрите не на само письмо, а на его отражение в зеркале. Словом, мало-мальски сведущий эксперт сразу заметит явные признаки левой руки.
Но, может, пакостнику все равно, заметят или не заметят эту несложную хитрость. Может, ему важно лишь скрыть свое авторство, и он добился этого, переложив перо из правой руки в левую? Ничего не добился!
В середине сороковых годов известный физиолог член-корреспондент Академии медицинских наук СССР, профессор Н. А. Бернштейн провел серию интереснейших опытов. Он накрепко привязывал карандаш к правому запястью пациента, и тот без всякой предварительной тренировки писал в таком положении под диктовку профессора. Потом этот опыт повторялся — с той лишь разницей, что карандаш укрепляли к правому локтю, правому предплечью, к правой и левой стопам, наконец, просто вкладывали в пальцы левой руки.
Результаты сравнения написанного столь необычным образом текста с текстом, написанным «нормально» (здоровой правой рукой), оказались поразительными: во всех случаях отчетливо сохранилось присущее именно данному почерку строение букв. Индивидуальность почерка сохранилась даже в тексте, написанном карандашом, который был зажат в зубах! Эта удивительная способность нашего почерка переключаться с одного органа на другой, устойчивость его индивидуальных черт обусловлена, по мнению профессора Бернштейна, так называемой пластичностью нервной системы.
Я уклонился бы слишком в сторону, если стал бы здесь разбирать механизм этого сложного физиологического процесса. Скажу лишь, что при всей кажущейся искусственности и «непохожести» почерка левой руки в нем сохраняются даже такие тонкости, как степень связности букв в словах, характерные особенности соединительных штрихов, способ размещения текста на бумаге, и многое другое.
Чего только не придумывает преступник! Вот он пишет, подражая печатному шрифту, этакими детскими каракулями, в которых, казалось бы, нет ничего от присущего ему почерка, а криминалисты создают методику разоблачения и этой уловки. Вот изменяет позу при письме — пишет лежа, скрючившись, на весу, вытянутой или вывернутой рукой. Почерк и впрямь становится искаженным. Но криминалисты исследуют влияние позы пишущего на его почерк, — теперь уже и эта уловка не спасает от разоблачения.
Одно время считалось, что трудно установить, кем написаны цифры — в них, будто бы, не проявляется человеческая индивидуальность. Если бы это было так, сильно возрадовались бы мошенники из бухгалтерий, складов и торговых точек, те, чьи преступные махинации связаны обычно с подделкой счетов, ведомостей, накладных. Но радоваться им нечего: криминалисты установили, что цифровому письму присуща такая же индивидуальность, как и буквенному. Немало ворюг было разоблачено с помощью специалистов-почерковедов, которые в беспорядочных колонках поддельных цифр безошибочно увидели руку преступника и назвали его по имени.