Страница 616 из 624
Жильцы четырех квартир, в том числе и Апухтина Анна, выглядывавшие в ночных сорочках или наспех наброшенных халатах из-за приоткрытых дверей, узнали своих участковых, уже смирились с так неожиданно и грубо прерванным сном, немного вышли из сонной одури и стали проявлять интерес к происходящему.
— Извините, граждане, — начал более дипломатично Астахов. — Я, конечно, прошу прощения за прерванный среди ночи сон, но обстоятельства вынуждают сделать это.
— Скажите, что случилось? — опять задали вопрос самые нетерпеливые.
— Да криминальный труп возле вашего подъезда, — решил разъяснить причину столь неожиданного вторжения, Астахов. — Проще сказать убийство.
— И кого же убили? — спросила Апухтина.
Остальные жильцы вразнобой повторили тот же самый вопрос лишь с несущественным добавлением:
— Не из нашего ли дома кого убили? Не знаем ли мы убитого или убитую?
— Вопросы пока задаю я, — пресек ненужную инициативу жильцов Астахов. — Вы лучше скажите: никакого шума под окнами со стороны двора не слышали, пьяных разборок не видели? Может, кто с работы поздно возвращался, или от любовников?.. — пошутил он, так как из-за дверей выглядывали одни женщины. — И вдруг что видели? А?
Все дамы твердо сказали: «Нет!»
Считай, не видели и не слышали.
— А у вас тут вчера никаких пьянок не наблюдалось? — задал Астахов новый вопрос встревоженным обитателям коммуналки. — Знаю ведь, что госпожа Апухтина и ее соседушка Мара Банникова нет-нет, да и заведут карагод… и устроят пьянку-гулянку! Да так, что дым коромыслом! Кстати, где сама Банникова, почему дверь не открывает? — спросил он громко, в расчете на то, что услышит Мара. — Если думает отсидеться за закрытой дверью, то глубоко ошибается. Мы, люди не гордые и закон уважаем. Верно, товарищ старший участковый? — обратился он за поддержкой и, получив ее в виде короткого и твердого «Верно!», продолжил: — Дверь выбьем за милую душу да и скажем, что так она и была. В смысле — выбитой!
Апухтина, еще не дослушав до конца тираду участкового, сразу же стала причитать, что ее бедную, больную женщину все оговаривают и обижают. А сама исподтишка сигналила глазами участковому, мол, надо один на один перемолвиться парой слов, без свидетелей. Астахов сразу просек эти сигналы и, прикрикнув на хромоножку для маскировки доверительных отношений, потребовал:
— Показывай квартиру, старая сводница. Посмотрим, не прячешь ли там кого?
— Детьми клянусь, никого нет, — стала ретироваться Апухтина под напором участкового.
Астахов вошел в ее квартиру и закрыл за собой дверь, оставив остальных участковых в коридоре. С выглядывающими из-за дверей полуобнаженными обитательницами малогабаритных квартир. Не в пример Апухтиной эти женщины помалкивали. Лишь одна из них неуверенно сказала:
— Сегодня, вроде бы тихо у нас было… Верно, бабы?..
Бабы тихо и вразнобой подтвердили, что сегодня в их секции было тихо. Однако добавили, что весь день работали и домой пришли поздно и то, что тут днем творилось не знают.
— А у Банниковой? — уточнил вопрос Паромов.
— И у Мары тоже, вроде, было тихо… — сказала молодая женщина с черными, слегка взлохмаченными волосами, в байковом цветастом халатике поверх шелковой розового цвета ночнушки, из квартиры, расположенной как раз напротив банниковской.
И тут же пояснила, что свет в ее квартире, когда пришла после работы во вторую смену домой, вроде бы видела.
— Кажется, из-под двери пробивался…
— Во сколько это было? — уцепился за ниточку Паромов.
— На часы не смотрела, но приблизительно в половине двенадцатого… — ответила молодуха. И опять добавила с ноткой недоумения: — Дома должна быть… Но почему не открывает? Странно…
— Это мы сейчас узнаем, — сказал Сидоров и саданул своим сорок пятым растоптанным в полотно филенчатой двери, не раз уже выбиваемой, судя по пестрым заплаткам на самом полотне и на дверной коробке.
Дверь крякнула — и открылась, показывая погнутый ригель замка. Из дверной коробки на пол посыпалась древесная труха.
Сидоров с порога нащупал выключатель и щелкнул им.
Все придвинулись к дверному проему банниковской квартиры, даже женщины в ночнушках. Как же, интересно?
В квартире никого не было.
— Странно… — первой нарушила паузу та, что была в цветастом халатике. — А мне казалось, что она дома… Может, позже ушла, когда я сама спать легла?
Ее вопрос повис в воздухе.
— Гм… — крякнул досадливо Сидоров. — Промашка вышла…
И ему, и старшему участковому было досадно, что дверь квартиры выбили, а там никого. Теперь отписывайся в прокуратуру!
Можно подумать, что они в первый раз чужие двери вот так, впустую, высаживают?!! Думать можно, конечно, всякое, а неприятности огребать никому не хочется. Однако, дело сделано. И ничего не оставалось, как бегло осмотреть комнату… Хотя бы с порога.
Комнатушка было маленькой, три на четыре метра. У левой стенки стоял старенький трехсекционный шифоньер с большим зеркалом на средней дверце и такой же древний сервант с десятком разномастных бокалов и пятком фаянсовых чашек. Тут же было несколько стилизованных фигурок животных. Из все того же фаянса, а может, и из простой обожженной глины, покрытой краской и эмалью. Остаточные следы былой, прежней, наверное, молодой жизни Мары.
На верхней полке серванта, диссонируя с окружающей обстановкой, стояла стеклянная ваза с искусственными цветами. Такие вазы обычно стоят на столах, особенно, на круглых. В центре. Тем более, что такой стол в комнате имелся. Словно ее на время поставили, а потом забыли возвратить на место.
У правой стены стояла кровать, односпалка. Высокая, с металлическими спинками. Сейчас такие и не делают, практикуя все из полированной деревоплиты.
Кровать была застлана марселевым покрывалом желто-розового тона. Но как-то бегло, впопыхах. Так как отчетливо просматривались вмятины, словно в этих местах совсем недавно сидел человек.
Перед окном, в центре стоял уже упомянутый нами, круглый стол, накрытый клеенкой. Пустой. Возле него — пара скособоченных стульев и табурет.
Еще один табурет, сломанный, лежал недалеко от тумбочки с телевизором «Рекорд». В левом углу комнаты.
Видимая часть давно не крашенного деревянного пола была без признаков посторонних вкраплений и недавнишнего мытья.
— Кажется, все нормально… на первый взгляд… — сделал вывод Сидоров, но не совсем уверенно.
Что-то невидимое, незримое при осмотре его настораживало. Но что именно — было непонятно…
— Похоже, так, — согласился с ним Паромов, — только пустота на столе, который, если на нем не едят несколько человек, бывает завален всякой всячиной. По крайней мере, на нем должна была стоять вон та ваза, — указал он на вазу, стоявшую на серванте. — Вот это лично меня настораживает.
— А еще должен настораживать запах самогона, — вмешалась все та же женщина в халатике. — Вся комната провонялась…
Ее слова были двусмысленны. Они могли относиться как к Маре и ее комнате, так и к участковым, совсем недавно употреблявшим спиртное. Пусть и не самогон, а вино и водку, но все равно спиртное. Участковые переглянулись, без слов понимая друг друга.
Кто их знает этих русских женщин? Порой после окончания школы они и книжку в руки не возьмут, но бывают остры на язычок, а порой имеют по два высших образования, но у себя под носом ничего не видят.
Бабы — одним словом!
Но обладательница цветастого халатика, кажется, говорила без всякого подвоха. И Сидоров решил провести дополнительную разведку боем. Все равно терять было больше нечего. Раз квартира вскрыта, то почему и в сервант не заглянуть? Он в три шага (правда, его, сидоровских!) пересек пространство между порогом и сервантом и открыл створки нижней полки.
И все увидели нагроможденную на ней посуду с остатками пищи: тарелки, блюдца, стаканы, ложки, вилки. Все немытое и сброшенное в кучу явно наспех, лишь бы подальше с глаз.
— Видели?!! — спросил с подъемом присутствующих, по-видимому, для себя уже решив, что не зря дверь высаживал.