СТРАХ (ЛП)

Игра продолжалась, она забрала несколько его фигур, он — еще больше. Никакого вопроса, кто победит; вопрос только в том, когда. Гэвин за короткое время захватил обоих коней, слона и ладью. Вэл смотрела на доску слегка остекленевшими глазами, наблюдая за тем, как у нее забирают фигуры одну за другой, а затем резко села.

Его королева была открыта, а ее оставшийся слон находился в идеальном положении, чтобы взять ее.

Была ли это ловушка? Лицо Гэвина, когда она посмотрела на него, ничего не выражало. Идеальное бесстрастное лицо; он, вероятно, обыграл бы ее и в этой игре. Должно быть, это ловушка. Он был слишком хорош, чтобы совершить такую ошибку. И все же ей было интересно. Потому что каждый, даже мастер, может совершать глупые ошибки…

И тут она увидела это.

Пешка, простая пешка, которую он протащил на ее сторону доски несколько ходов назад. В то время она не обращала на нее особого внимания, так как была очень занята отражением атак на более важные фигуры, и пешка неуклонно продвигалась все это время. Если она возьмет его королеву, пешка превратиться в любую фигуру, и она проиграет. Если она возьмет его пешку, он захватит ее слона, и она проиграет.

У нее просто не осталось вариантов. В любом случае, это был шах и мат.

Именно тогда в ней что-то щелкнуло, и она уставилась на доску, превратившуюся для нее в подобие минного поля, куда не ступи везде смерть. Ее преследователь тоже любил такое систематическое уничтожение, преследуя ее с жадностью, граничащей с садизмом.

Вэл потянула себя за край футболки.

— А где у тебя ванная?

Ее вопрос заставил его снова рассмеяться. Более легкий смех, чем раньше, менее угрожающий, что заставило ее задуматься, не вообразила ли она зловещие черты, которые приписывала ему. Но Вэл знала, что это не так, и не была уверена, что пугало ее больше: его переменчивый темперамент или его способность скрывать это.

— Средняя дверь, — сказал он, закидывая руки за голову. — Второй этаж. Не задерживайся.

(Если ты побежишь от меня, я буду преследовать).

Комнаты наверху были так же по-спартански убраны, как и внизу. Несмотря на относительно большой размер дома, Гэвин, похоже, не интересовался личными вещами. За первой дверью был шкаф, пустой, если не считать нескольких зимних пальто и горстки чистящих средств.

Следующая дверь оказалась обещанной ванной, которая была безупречно — почти одержимо — чистой. Она закрыла дверь с громким стуком, который наверняка донесся бы вниз по лестнице.

За третьей дверью находился кабинет. Должно быть, первоначально это была спальня, потому что боковая дверь соединялась с соседней комнатой, которая на самом деле была спальней. Сдвоенные спальни.

Вэл огляделась. Половину стены занимал старинный письменный стол, сделанный из ароматного дерева, напоминавшего средневековый лес. Стул, стоявший перед ним, был анахронично современным. На полках стола стояли старые книги, некоторые из которых она узнала (в том числе эту ненавистную пьесу «Тит Андроник»), другие были загадкой.

У дальней стены расположился стеклянный шкаф с настоящими бабочками, все они давно умерли. Сердце Вэл дрогнуло, когда она посмотрела на обмякшие, украшенные драгоценными камнями тела с серебряными булавками, аккуратно пронзающими их грудные клетки, и она обхватила руками собственный живот в бессознательном сочувствии.

Клочки бумаги под каждым образцом изящным почерком обозначали род. Голубянка карликовая была бабочкой голубого цвета, которая, казалось, была сделана из кружева с проушинами. У перламутровки селены были крылья, яркие и прекрасные, как витражи. Переливница ивовая была большой красивой бабочкой с усыпанными звездами крыльями цвета индиго. Там было много других, и теперь Вэл увидела, что на футляре внизу той же рукой была надпись: «Бабочки Европы».

Почерк был похож на тот, что она мельком видела в шахматном журнале, заглавная буква «Б» с такими же острыми крючковатыми разрезами посередине. Значит, эта коллекция тоже унаследована от отца Гэвина? Каким жестоким человеком он должен был быть, чтобы убивать таких беспомощных, невинных существ. Она провела пальцем по раме и отвернулась, не в силах больше смотреть на них.

Повернувшись, она снова оказалась лицом к столу. Жалость к бабочкам в некотором смысле успокоила Вэл, придав ей достаточно уверенности, чтобы преодолеть чувство вины. Она села в кожаное кресло и принялась рыться в ящиках стола. Там было много канцелярских принадлежностей, художественных принадлежностей и связок бумаг, похожих на финансовые отчеты.

«А чего ты ожидала? Письменное свидетельство его вины? Нет, не совсем, но что-то более полезное, чем… — она взглянула на бумажку, — дурацкие налоговые декларации». Вэл подалась вперед, чтобы положить бумаги на место, и потеряла равновесие, ее колено резко коснулось ящика. Боль была мгновенной и вызвала слезы на ее глазах, и она протянула руку, чтобы заглушить стук.

Погоди-ка, а почему он так дребезжит? Там не было ничего, что могло бы издать такой звук.

Она снова заглянула в ящик, отодвигая бумаги. В этот момент дно приподнялось на несколько сантиметров. Ложное дно. У его ящика фальшивое дно. Вэл оглянулась через плечо и, затаив дыхание, подняла доску.

Дневник. Он прятал дневник, похожий на тот, что лежал внизу, но более новый и менее потертый, а под ним — альбом для рисования, который она никогда раньше не видела, чтобы он приносил в класс. Она отложила альбом в сторону и удивленно заморгала, прочитав слова: «Сегодня я видел, как спаривались львы», написанные почерком, похожим на почерк в коллекции бабочек, но более изящным.

Значит, это не шахматный журнал. Это был настоящий дневник. Его.

Вэл снова взглянула на дверь, затем раскрыла страницы и начала читать.

Глава 12

Сегодня я видел спаривающихся львов.

Не в реальной жизни, а на уроке биологии. Учитель показал нам еще одно видео. Поскольку он потеряет работу в конце этого года, полагаю, он не видит смысла сильно напрягаться. Ни в чем. Я заметил, как он пьет в машине перед уроком, да еще из фляжки. Думаю, он знает, что я знаю. Как еще объяснить, что я совсем ничего не делаю, и все же мои оценки никогда не опускаются ниже пятерки?

Итак, львы.

Сексуальное образование подается нам, исходя из того, что ученики этой школы не проводят свои собственные независимые исследования по этому предмету на ночной основе. Хотя это не объясняет, почему глава в учебнике читается скорее, как отказ от секса, чем как учебное пособие.

Как бы то ни было, секс между людьми не может быть показан в классе, поэтому считается, что спаривания животных вполне достаточно. Лошади. Обезьяны. Собаки. Нам пришлось пережить целый зверинец. Но потом появились львы, и я сразу понял, что эта пара будет другой.

Самка рычала, подняв шерсть, когда они кружили вокруг друг друга. Самец набросился на самку и прижал ее к земле своими мощными передними лапами. Она пыталась бороться. С рычанием самец вонзил зубы в ее горло, усиливая давление, пока львица не опустила голову на лапы в знак покорности. Затем он опустился на нее и на спеша взял свой заслуженный приз.

В пыльном солнечном свете африканской саванны они оба казались отполированными идолами.

Интересно, каково это — иметь такую власть над женщиной? Чувствовать ее под собой, такую же красивую, золотую и прекрасную, как солнце, наполовину желающую, наполовину сопротивляющуюся? Знать, что ты держишь ее за горло? Я хотел бы получить такой опыт.

Но я хочу кого-то необузданного — кого, как дикого жеребенка, я могу сломать и переделать так, как захочу. Для правильного подчинения необходима некая мягкость, в сочетании со скрытой чувственностью. Такие женщины невинны, но только потому, что им нужен кто-то, способный обеспечить освобождение, которое они в противном случае не смогли бы найти самостоятельно.

Я изучал первокурсницу в моем классе Искусств, которая кажется многообещающей. Она занимается легкой атлетикой. Однажды я увидел ее, когда она сидела на трибуне и заканчивала набросок рисунка — даже не помню, что там было изображено, настолько был поражен тем, как она бежала.