СТРАХ (ЛП)

Незадолго до начала процесса Кимблы получили по почте чек на экстравагантную сумму. Хотя он и был подписан, но явно принадлежал подставному банковскому счету, как и обратный адрес безымянной карточки, привязанной к красным розам, которые сопровождали их. Ни у кого не возникало вопроса, от кого они и почему.

Мать продолжала умолять Вэл. Она заклинала дочь выступить свидетелем и дать показания против человека, который ее предал. Но мысль о том, чтобы стоять в большой комнате, набитой людьми, рассказывая им, что он сделал, в то время как он будет смотреть на нее все это время, втайне наслаждаясь ее страданиями… ну, это было слишком ужасно, чтобы даже думать об этом.

Ее мама кричала и швырнула тарелку в стену. Затем она смяла розы, обрывая стебли и разорвала карточку, а потом отправила все это безобразие по обратному адресу.

Отказ Вэл от дачи показаний стал огромным ударом для обвинения. Так много доказательств было основано только на ее словах, поэтому в их отсутствие сложно было построить дело. Она знала это, потому что случайно наткнулась на репортаж о суде, бездумно переключая каналы и застыла, когда фокус камеры оказался на объекте ее многочисленных кошмаров.

Он был одет в костюм-тройку, щеголяя немного дизайнерской щетиной, и выглядел таким красивым, что это причиняло боль. Вэл, ошеломленная и убитая горем, смотрела, как он сидит с нарочитой серьезностью, в то время как его адвокат говорит о его академической стипендии, о его известности среди шахматного сообщества и о том, что он живет один, сам по себе, оплачивая свои счета в возрасте, когда большинство подростков еще не могут подсчитать чаевые.

Вэл, адвокат Гэвина, напротив, изобразил буйной сумасшедшей. Он утверждал, что она построила вокруг его клиента бредовую подростковую фантазию, а потом страшно разозлилась, когда он не смог оправдать ее ожиданий. Тот факт, что она не явилась в суд, чтобы изложить свое дело, утверждал он, казался очень подозрительным, особенно в сочетании с молчанием ее семьи.

Мисс Уилкокс согласилась дать показания, как и Беатрис Купер, но ни одна из них не помогла. Мисс Купер не видела, как Гэвин преследовал Вэл, она только знала, что Вэл была смертельно напугана — травмирована, как она выразилась — до такой степени, что практически лишилась дара речи. Возможно ли, что Вэл бежала от воображаемого ужаса? Мисс Купер признала, что да, это возможно, хотя и маловероятно.

Показания мисс Уилкокс были еще хуже. Она утверждала, что ситуация в художественном классе просто «казалась» неправильной, на что защита набросилась, в конечном счете загнав ее в угол, где она была вынуждена признать, что Гэвин на самом деле не причинил ей вреда, и что поведение Вэл было довольно необычным и странным. Она вспомнила случай, произошедший несколько недель назад, когда Гэвин обеспокоенно сказал ей, что Вэл ведет себя «странно».

(Я могу заставить тебя чувствовать все, что захочу).

Это был последний удар.

«Он все спланировал, — подумала она. — Он все спланировал».

В итоге Гэвин выиграл уголовное дело. Обвинения были сняты, адвокатам заплатили. Через пару недель у него во дворе появилась табличка «продается». Другие скандалы получили свои пятнадцать минут внимания и позора, и инцидент между Вэл и Гэвином постепенно был забыт.

То есть забыт всеми, кроме Вэл.

***

Вэл выросла из жилистой четырнадцатилетней девочки с блестящими глазами в стройную семнадцатилетнюю красавицу, ее волосы потемнели от рыжего до коричневого, а когда-то заметные веснушки начали исчезать.

Люди, которые никогда не замечали ее раньше, вдруг стали обращать на нее внимание, присматриваться — и она немного увядала при каждом пристальном взгляде. Потому что каждый раз, когда кто-то приближался к ней, она чувствовала его теплое дыхание на своем лице, его руки на своей коже, его голос в ее ухе — как медленно действующий яд, Гэвин оставался скрытым в ее крови, медленно убивая изнутри. Когда он уехал из города, казалось, что он забрал с собой частичку Вэл.

(Ты чувствуешь узы, которые связывают нас? Чувствуешь, как они сжимаются? Потому что я да, и они такие тугие, что у меня едва получается дышать).

Она уже никогда не будет прежней.

Почти три года она оставалась в изоляции. В конце концов, летом перед выпускным классом она согласилась встречаться с Джеймсом — и это согласие было вызвано скорее усталостью, чем настоящей привязанностью. Впервые он пригласил ее на свидание всего через несколько месяцев после инцидента. Повторные приглашения поступали периодически, примерно раз в несколько месяцев. С каждым разом говорить «нет» становилось все труднее. В ее души царил такой сумбур, что подобная преданность, даже если она была неуместна, заставляла Вэл чувствовать себя обязанной.

Так в один день она сказала «да».

Джеймс, возможно, был бы смущен, узнав, как часто Гэвин занимал мысли его подруги (потому что ответ был гораздо чаще, чем сам Джеймс). Иногда, думая о темноволосом мужчине с ледяными глазами, она плакала. Иногда она лежала неподвижно и смотрела широко раскрытыми глазами в потолок.

Но в других случаях… ну, она не совсем понимала, что чувствует, только то, что чистая, режущая сила этого ощущалась как серебряный кинжал в ее груди. Потому что, несмотря на то, что говорили ее родители, психотерапевты, школа, полицейские и все ее друзья, она все еще очень боялась. Ведь это не их он запугивал своим глубоким, хриплым голосом, который, казалось, превосходил все разумное. Не они чувствовали решимость в его руках. Не они видели жестокость в его глазах.

Если бы все это происходило с ними, то они знали бы так же хорошо, как и она, что однажды он вернется за ней.

И, как и в случае с Джеймсом, Вэл жила в постоянном страхе перед тем, что в следующий раз у нее не хватит сил сказать «нет».

***

Каждое утро я покупаю красную розу и каждый вечер бросаю ее в огонь.

Одна роза, ибо каждый день они держат нас порознь, мне приходится вновь и вновь восставать из тлеющего пепла, как мстительной феникс, только что вкусивший крови.

Одна роза символизировала плавный переход от красоты к разрушению, от любви к ненависти.

Одна роза, свежая, как кровь, пролитая на снег, — но все же далеко не такая прекрасная, как ты.

Когда-нибудь ты расцветешь, и когда этот день настанет, я найду тебя. А потом, моя своенравная красавица, мы сыграем в шахматы другого рода. Вариант с людьми, а не пешками. Разновидность любви и войны, жизни и смерти. Потому что теперь я знаю, что заставляет тебя гореть — что заставляет тебя сражаться. Знаю, что ты не так хорошо сопротивляешься мне, как тебе хотелось бы верить.

Выбор за тобой, видеть во мне свою тюрьму или свое пастбище. В любом случае, ты будешь носить мою узду. Но предупреждаю: мои ожидания стали выше, и я надеюсь, что ради тебя самой, ты можешь сказать то же самое. Потому что я решил, что если не смогу получить тебя, то и никто другой не сможет.

Я тебя жду.

Конец первой книги.