СТРАХ (ЛП)

— Думаю, нам лучше вернуться в класс, — заметил он, все еще наблюдая за ней с удивлением.

— Но звонок еще не прозвенел, — возразила Вэл.

— Он будет через секунду.

Оглушительный рев прорезал внутренний двор, заглушив его последнее слово. Она посмотрела на него.

— Как ты это сделал?

— Магия.

— Действительно.

— Волшебник никогда не раскрывает своих секретов. Могу я взглянуть на рисунок?

Она проклинала каждого ирландского предка, подарившего ей эту способность легко краснеть по любому поводу.

— Когда все будет готово. Волшебник никогда не раскрывает своих секретов. — Она повысила голос, передразнивая его.

Гэвин улыбнулся.

— Вполне справедливо.

Она смотрела, как он берет очки и поправляет их на лице.

— Так что же ты рисуешь? Раз не можешь взять этот класс снова. Ты можешь рисовать все, что хочешь?

— В пределах разумного, — ответил он, — хотя я стараюсь следовать плану урока вместе со всеми.

Вэл с трудом в это верила. Он не производил на нее впечатления человека, соблюдающего правила. Или следующего за чем-либо, если уж на то пошло.

— Что ты рисуешь? — повторила она вопрос, — для собственного развлечения?

— В основном животных.

— А что еще?

Он искоса улыбнулся ей.

— Шахматная доска, которую мисс Уилкокс использовала в своей лекции по светотени.

— Ты рисовал? — запинаясь, спросила она. — Я думала, это сделал профессионал, правда.

— Я играл. — Он признался в этом так же небрежно, как другие мальчики признавались в увлечении спортом. — Это было легко.

Вэл поймала себя на том, что качает головой в знак согласия, и сдержалась. Она не должна знать, что он мастер.

— Шахматы или рисование?

Его улыбка стала еще шире.

— И то и другое.

— Ты рисуешь людей?

— Обычно нет.

— Значит, иногда.

— Когда нахожу объект, который вызывает у меня интерес, тогда да. Но я предпочитаю животных. Они не страдают неуместной склонностью к позированию, и с ними гораздо легче работать. Однако следующий урок станет исключением из моего правила.

— По какому случаю?

— Я буду рисовать тебя.

— Меня? — прозвучало как визг.

— Мы поменяемся местами, помнишь? — Он вложил ей в руку карандаши, которые она забыла в длинных травинках, и легонько сжал их пальцами. — Теперь моя очередь прижать тебя к дереву или к другой подходящей поверхности.

Вэл в этот момент вдруг поняла, на что похожа жизнь радиатора.

— Осторожно, — проговорил Гэвин. — Если ты и дальше будешь так краснеть, я захочу сделать больше, чем просто нарисовать тебя.

И с этим замечанием он повернулся, оставив ее стоять там, во дворе, который медленно начал заполняться студентами, пока она смотрела в его удаляющуюся спину. Его слова прозвучали как предложение. И еще как угроза. Вот тогда-то Вэл поняла, что она в беде: ведь ее действительно не пугал любой из вариантов.

Глава 7

По дороге в школу Вэл чувствовала себя крайне неуютно. Выходные дали ей достаточно времени, чтобы накопить сомнения, в первую очередь посеянные Лизой, а теперь они пустили корни и прорастали, просачиваясь так глубоко в ее мозг, что, подобно сорнякам, она не могла быть полностью уверена, что совсем от них избавилась.

Был ли Гэвин ее преследователем?

Неужели ее преследователь хочет причинить ей боль?

Хотел ли Гэвин причинить ей боль?

Сомнения преследовали ее — бесконечное множество вопросов, каждый из которых был ядовитым и злобным, как гидра. И, как с гидрой, казалось, что как только Вэл удавалось избавиться от одного, так на его месте появлялись еще несколько.

Стала бы она так быстро подозревать Гэвина, если бы он был популярен?

Нет, популярные ученики склонны думать, как большинство. Это делало их менее интересными, менее захватывающими, но еще и менее склонными преследовать других людей — или причинять им боль.

Делать ей больно.

Вэл потерла живот и откинулась на спинку сиденья. Она отказалась от завтрака в это утро, чтобы утащить одну из газировок с лимоном своего отца в надежде, что что-то безобидное и знакомое поможет успокоить ее желудок.

Но этого не произошло.

Она обнаружила, что в классе рисования никого нет, кроме Гэвина, который сидел за учительским столом и что-то печатал на компьютере.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Просто вбиваю кое-какие оценки и все такое, — неопределенно ответил он. — Ты готова мне позировать?

Вэл сделала глоток газировки. Пузырьки жалили ее потрескавшиеся губы.

— Разве мы не должны подождать? Миссис Уилкокс, я имею в виду?

— Я говорил с ней сегодня утром.

— Ох. Ладно. — Вэл взяла свои вещи, чувствуя на себе его взгляд.

— Тебе так просто не уйти. — Он встал из-за стола и потянулся. — Между прочим, ты выглядишь по-другому. Немного подавленной. С тобой все в порядке?

— Плохо себя чувствую.

— Хм. — Он придержал для нее дверь. — Тогда я постараюсь не перенапрягать тебя.

Они прошли через двор. Она поймала себя на том, что оглядывается по сторонам, гадая, заметили ли присутствующие ее и Гэвина вместе. Никто, кого она могла видеть, не наблюдал за ними, и она знала, что, вероятно, никто и не будет, но присутствие рядом с ним делало Вэл гиперчувствительной ко всему. Особенно к нему. Даже если она решила не подчиняться им, предостережения Лизы все еще звучали в ее голове достаточно ясно.

(Я бы все равно подняла этот вопрос с Гэвином. Послушала бы, что он скажет и будет ли вести себя виновато. Он тот, кого я подозреваю).

Он определенно не вел себя виновато. Он вообще не выдавал никаких эмоций. Даже различные слухи, предметом которых он был, казалось, не волновали его. Вэл никогда прежде не встречала человека, который был бы так отстранен от мыслей и поступков других людей. Способен ли кто-то вроде него вообще выглядеть виноватым или чувствовать вину?

(Он пугает людей).

Несмотря на ее заявления об обратном, Вэл очень сильно зависела от мнения других, и, несмотря на всю вежливость и обаяние Гэвина, вокруг него собралось что-то темное, как будто он был эпицентром надвигающейся бури.

Он пугал ее, и все же она не могла оставаться в стороне.

— Возле дерева? — Его голос прорезал ее мысли, как горячий нож масло.

— Хм, давай. — Гэвин привел ее в то же самое место, что и она раньше. Вэл следовала за ним так слепо, что даже не заметила. «Я даже не видела, куда мы идем».

— Стоя или сидя?

— Мне кажется лучше сидя, раз ты сказала, что плохо себя чувствуешь. — Он внимательно посмотрел на нее, потом постучал карандашом по блокноту. — Снимай пальто.

— На улице прохладно.

Когда она произнесла эти слова, ветерок зашелестел листьями и ее волосами, словно соглашаясь. Зима давно уже уступала место весне, но очень неохотно.

— Я не могу рисовать тебя такой закутанной, — сказал Гэвин, присаживаясь примерно в шести футах от нее, его собственное пальто развевалось позади него, как пара черных крыльев, и добавил:

— Я же не просил устраивать стриптиз для меня.

— Я ничего такого не говорила, только то, что здесь холодно!

— Твои мысли написаны на твоем лице. — Он помолчал. — Ух, Вэл, какой интересный у тебя алый оттенок.

Она стянула пальто и отбросила его в сторону.

— Ну вот, — прорычала она. — Удовлетворен?

— С тобой, всегда, — своим нежным ответом он заставил ее почувствовать себя неловко за то, что она позволила эмоциям взять верх, словно она ребенок. Он мимолетно улыбнулся и начал рисовать.

Вэл закрыла глаза и постаралась не шевелиться. Она так нервничала, что у нее дрожали руки. Она переложила их на колени, где это было бы менее заметно. Несмотря на солнце, воздух был прохладным, и в тени тутового дерева становилось все холоднее и холоднее.

— Не двигайся, — сказал он, когда она вздрогнула.

Было забавно, насколько легко делать это дома, когда ты мечтаешь у окна или читаешь хорошую книгу, но как тяжело не шевелиться в присутствии кого-то, кто заставлял тебя чувствовать себя… странно. Не помогало и то, что он чувствовал себя гораздо спокойнее, чем она.