Страница 10 из 19
Имел Осип невзрачный старенький дом, жену Стефаниду, сына Гришку, да дочь Тоньку. Хоть семья и небольшая, прокормить ее в такое голодное время трудновато – хлеба он намолотил всего-навсего мер десять. С овсом и викой вместе, ржи в зиму осталось не больше пяти пудов, этого на семью-то! Неурожай во всем сказался. Хотя и есть деньжонки, но ведь у всех неурожай, хлеб никто не продаёт во всей округе.
В эту ночь хлебный вопрос не выходил из головы Осипа. Он всю ночь тревожно ворочался, хлопотливо думал. Только под утро он заснул, а как рассветало, встал и, обувшись в лапти, вышел на улицу. Он заметил хлопотавшего около телеги Василия Савельева. Осип поспешил к нему:
– Бог в помощь! Брательник, – обратился он к Василию, подмазывающему дегтем колеса телеги.
– Бог спасет! – ответил Савельев.
– Ты случайно не на казарму ехать собираешься?
– Да, а что?
– Ты, пожалуйста, возьми меня туда. Мне желудей там набрать хочется, их в дубраве, говорят, много?
– Да, нынче их на бесхлебье уродилось уйма. Я и то мешок вчера привёз, рассыпал на печи, пусть сохнут, да ребятишки грызут их, забавляются ими, – участливо проговорил Василий.
И у меня восей принёс Гришка в кармане, хороши желудки, а вот съездить не на чем, ведь на себе не поедешь, – сокрушенно высказался Осип.
– Так поедем со мной. Я вот подмажу телегу, запрягать стану.
– Я и больно бы рад, тогда я побегу за мешками, а Гришка-то там на казарме, он мне поможет, – Осип поспешно пошёл домой. Не дойдя до дома, крикнул:
– Стефанида, подай два мешка, да выбери, которые побольше! Я договорился с Василием Ефимычем, с ним едем за желудками.
Василий запряг лошадь: «Клади мешки в телегу, Осип Андреевич, и сам усаживайся. Но! Поехали!»
Селом они ехали, не разговаривая. Тряская дорога разговору препятствовала. Василий-то и знай сворачивал лошадь в сторону, предусмотрительно и искусно объезжал лужи грязной воды, скопившейся на дороге после частых осенних дождей. Как только миновали последний дом Шегалева и выехали на простор поля, где дорога сухая и ровная, они разговорились. Первым разговор начал Осип:
– Как завидно на лошадь-то: запряг, сел и поехал, а у меня с лошадью-то вон какое несчастье получилось. Ведь и вез я тогда из поля последний воз картошки и почти у самого дома, дивуй бы в поле, а то у самого почти окошка, она на этом несчастном Воробейном мосту напрочь сломала ногу. Ведь все время мост был хороший, мы ездили, отцы наши ездили и ничего не случалось, а тут, как на грех, дыра в нем образовалась, ей только и попасть-то ногой в эту дыру, вот и беда случилась. Нога-то хряснула пополам, а лошадь-то рухнулась прямо на месте, даже оглобля переломилась. А куда годна лошадь без ноги. Ее пришлось приколоть, мясо-то две кадушки насолили, а кожу я отдал вторусскому овчиннику для выделки.
– Эх, ты в случае, куда ее денешь? – заинтересованно спросил Василий. – Ты, быват, продай мне ее, она мне нужна будет на случай укрытия от дождя в поле во время пахоты или сева.
– Пожалуй! – согласился Осип, – она мне ведь не особенно нужна будет, а ты, Василий Ефимович, на будущий год уборку мне возьмись убирать.
– Доживём до весны, там договоримся, – пообещал Василий.
– У нас теперь мяса-то на всю зиму хватит, а вот хлебца-то маловато. Я Стефаниде приказал в хлебы-то лебеду добавлять и картофельную шелуху класть, зато не хлеб едим, а какую-то дуранду.
– Зато мяса вдоволь, – заметил Василий.
– Татарин, у которого я напрештова сапоги купил, баял, у них конина первое лакомство. Зато они свининой брезгуют, а у нас наоборот, вот тут поди и разберись, – недоуменно рассуждал Осип.
– Они по библии обычай соблюдают, а мы не поймешь и как, – осведомленно отозвался Василий.
– Мой-то покойный батюшка Андрей твоему-то отцу Ефиму двоюродным братом доводился, – заискивающе продолжал разговор Осип, – а мы с тобой, стало быть, тоже родные, только уже в четвертом колене.
– Должно быть, так, – не вникая в подробности родства, согласился Василий.
– Отец-то мой, покойник, веялку-уфимку из Арзамаса еще до Германской войны привёз, ты, чай, знаешь, эх, она у нас и прожорлива, только подсыпай, а зерно отвевает отменно. Ты, Яфимыч, чай, всегда приходи к нам веять-то, не стесняйся, а то я в прошлую зиму гляжу, а ты на льду озера веешь овес лопатой. Я с тебя дорого не буду брать, – расщедрившись, пообещал Осип.
– Ладно, поимею в виду, – согласился Василий.
– Когда у нас в селе солдаты латыши стояли, я у одного латыша на табак выменял три куска сахару, два куска тогда отдал Гришке с Тонькой, а один сберег. Мы его во время чаепития подвешиваем на ламповый крючок и чай пьем вприглядку. Нынче сахару-то не вот пошёл да купил, про его в лавках-то и слыхом не слыхать, а сахарин-то, бают, очень вреден, – не переставая разговаривать, оповещал Василия Осип, вводя его в подробности своей семейной «бытовой» жизни.
Наскочившее на кочку пашни колесо, сильно тряхонуло телегу. Осип, ойкнув, заморщился от боли, зажал ладонью ширинку штанов.
– Ты что? – встревожено спросил его Василий.
– Что-что! – болезненно проговорил Осип, – если тебе по секрету сказать, у меня грыжа между ног, а получил я ее во время рытья канав в лесу. Вот теперь и маюсь. Да малого того, однажды зимой в лесу чуть было не отморозил свою сумку, да и что в ней, штаны-то были худые, я и не почувствовал, как они у меня онемели, еле оттёр-отходил. После этого случая я приказал своей Стефаниде, чтоб она сшила мне мешочек. Вот теперь по зимам для сохранности и помещаю их в мешочек, а то не ровен час совсем можно лишиться своего инструмента, останешься скопцом.
– Вот и остановка! – известил Василий.
– Теперь до казармы и до дубравы рукой подать.
Они стали выезжать из дола, а навстречу им ехал с возом желудей Иван.
– Сворачивай! – предупреждающе крикнул Иван Василию.
Василий своротил, да поздновато, заднее колесо Ивановой телеги зацепило за переднюю ось Васильевой телеги; сломалась чекушка, слетел с оси тяж. Пришлось малость повозиться, исправляя неполадки.
Между тем, лошадь Ивана, изноровившись, никак не хотела вывозить воз в крутой берег оврага Осиновки. Он ее и так, и сяк, а она ни в какую. Кнутом хлыщет, а она всем задом лягается.
– Давай поглядим, чем это кончится, – заинтересовавшись видимым, предложил Василий.
– Давай, – согласился Осип.
Иван, видя, что лошадь совсем заупрямилась и ничто не помогает, распряг лошадь, пустил ее на траву, а сам впрягся в оглобли и, поднатужившись, выволок телегу с желудями на берег.
– Этот, пожалуй, будет посильнее меня, – признательно проговорил Осип.
– Недаром он «Вагоном» прозывается, – с усмешкой заметил Василий.
– А между прочим, ты зачем ему с дороги-то своротил, ведь он ехал с горы, а мы в гору, – после времени спохватился Осип.
–Так, он же с возом, а мы порожняком, – уступчиво и сочувственно к Ивану ответил Василий, – притом же он опять-таки – Вагон.
– Мой дедушка, бывало, в дальнюю дорогу обычно ездил один. Однажды зимой ему на дороге повстречался целый обоз, лошадей пятнадцать, и он им не свернул с дороги. Мужики полезли было на него с угрозами и дракой, а он как двинет одного по уху, тот брык в сугроб и не шевелится. Кровища из него хлынула, весь снег окрасился. Остальные-то видят, что дело плохо, и разбежались врассыпную, а дед и был таков. Да и я езживал с извозом, даже до Урюпина доезжал. Бывало, по случаю глубоких снегов при встрече обозов жребий метали, кому сворачивать, ведь кому охота сугробом переться по добровольности, – заключил свой рассказ Осип.
При подъезде к железной дороге им путь преградил поезд, тихо ехавший от села Верижек. Они сошли с телеги, подошли поближе к линии. Паровоз, натужно пыхтя, деловито работал локтями, медленно тащил за собой состав товарных вагонов. Подойдя поближе к Василию, Осип, дернув его за рукав, удивленно восхищаясь, спросил: