Компромисс

Кто придет на память, тот на помощь не придет

– Илья, у меня идея! – озадачил меня Крис примерно через неделю. – Не понимаю, почему я не подумал об этом раньше. Давай ты перевезешь Ори домой и будешь к нему заезжать утром и вечером, чтобы выгулять?

– Зачетная идея, – сыронизировал я. – Мало того, что я мотаюсь к тебе, еще дважды в день должен буду ездить к твоей собаке? В чем гениальность идеи, можешь пояснить?

– Ну… – он смутился. – Ты же сам говорил, что кот… И с девушкой своей помиришься. А ко мне необязательно…

– Кот привык уже, – перебил я его. – А с девушкой я и не ссорился. С ней вообще сложно поссориться, она очень неконфликтная.

– Ты вроде говорил, что она ушла?

– У нее аллергия на собак, потому и ушла. И вообще… нам давно нужно было отдельно друг от друга пожить.

– Почему? Вы не ладите? Извини, если…

– Да нормально все. Мы не то чтобы не ладим… Трудно ладить или не ладить, когда практически не общаешься.

Как-то так получилось, что я выложил ему все наболевшее, за исключением темы с Олдбоем, конечно. Он располагал к откровенности, умел так слушать, что хотелось говорить. При этом о себе он не сказал ни слова, и я по-прежнему не знал, кто он и почему один. Спрашивать боялся, вдруг там в прошлом какая-то жуткая трагедия, не хотелось вынуждать его вспоминать, а себя – искать какие-то бесполезные слова. Поэтому говорил о себе, о своих отношениях с Ирой, о том, как люди, живя вместе, бок о бок, проводя друг с другом время, деля годами радости и горести, почему-то становятся чужими друг другу. Как так получается, почему?

– Ты ведь говорил, вы давно знакомы? – уточнил он.

– Ну да, учились на одном факультете, но тогда мы даже не замечали друг друга, общаться начали уже после выпуска, так получилось.

– Вот и ответ. Вы изначально друг другу не подходили, иначе заметили бы друг друга раньше за пять-то лет. Своего человека обычно видишь сразу. "Так получилось" – очень плохая причина для отношений. Чужие люди так и останутся чужими, как бы ни старались стать родными.

– Любовь с первого взгляда? – усмехнулся я.

– Любовь, ненависть. Хоть что-нибудь, что цепляет. На самом деле, достаточно простой симпатии. Она может потом перерасти в любовь или нет. Но вот это равнодушие хуже всего. Если оно есть, оно всегда вылезет снова.

– Я предпочитаю думать, что "всегда" не бывает. Из любого "никогда" и "всегда" есть исключения.

Крис нахмурился и взгляд его стал то ли подозрительным, то ли просто заинтересованным, а я вдруг понял, что сморозил. Это была прямая цитата из одного его рассказа: "Никогда – слишком бесконечное слово, из любого никогда и всегда есть исключения". Я уже так привык к этой фразе, что она стала частью меня, я употребил ее как свою собственную, не воспринимая как цитату, не отметив ее происхождения, не подумав о том, "как слово наше отзовется".

Я сделал покер-фейс. Типа ниче не знаю, кому там что померещилось, я тут ни при чем. В конце концов, не самая оригинальная мысль, могла и у меня зародиться. В его рассказах вон сколько моих мыслей зародилось, и ничего, я пережил. Ну как пережил… Ломанулся разбираться вообще-то.

– И ты считаешь, что твой случай – как раз исключение?

А? Что? О чем это он? Мы, кажется, о чем-то говорили…

– Нет, как раз нет. – Усилием воли я возвращаюсь в реальность и заставляю себя невозмутимо продолжить разговор. – Но попробовать-то стоило?

– Я бы не стал. Не люблю наступать на грабли, даже один раз.

– Поэтому у тебя никого нет?

– С чего ты взял, что у меня никого нет?

– Ты сам так сказал. К тому же, если бы кто-то был, то он бы сидел сейчас здесь, а не я.

Он не стал спорить или возражать. Сказал только что-то вроде "жизнь гораздо сложнее, чем ты ее себе представляешь" и перевел разговор на другую тему.

А Орика я все же перевез к ним домой, слишком уж грустным был пес, не ел почти, гулял без удовольствия. Я надеялся, что дома в привычной обстановке ему станет хоть немного легче. Я разговаривал с ним, рассказывал о Крисе, гладил и обнимал, но собак все равно оставался безучастным, смотрел тоскливыми глазами и очень скучал по хозяину. Я старался проводить с ним больше времени, даже на работе почти перестал появляться, преимущество работы в Интернете – практически все можно делать удаленно. Правда, есть и недостаток – в любое время в любом месте тебя достанут, если вдруг срочно понадобишься. Мне-то, конечно, грех жаловаться, а вот программистов иногда даже ночью поднимают, если что-то слетает.

Мне нравилось бывать в квартире Криса. В спальню и гостиную я не заходил, а вот третья комната (судя по всему – его основное обиталище) была необыкновенно уютной. Я полюбил залезать с ногами на угловой диванчик, класть на колени ноутбук и работать там, периодически свешивая руку и поглаживая Ори, для которого специально в этом месте был постелен коврик. Рядом располагался диванный столик с углублениями для чашки и тарелки с печеньками, при этом чашка и тарелка так комфортно себя чувствовали в этих углублениях, что я не мог понять – то ли столик делался специально для них, то ли их долго подбирали под нужные размеры. Крис потом рассказал, что все это продавалось комплектом, он привез эту конструкцию с какого-то греческого острова, увидел в керамической лавке и не смог устоять, пришлось даже специально для перевозки чемодан покупать, потому что тогда он путешествовал с рюкзаком.

– Я вообще люблю из поездок привозить не сувениры, а именно такие функциональные вещи, – пояснил он. – Посуду, канцтовары, текстиль какой-нибудь. Однажды даже дверной замок привез, правда, так и не поставил. Потом очень приятно этим всем пользоваться и вспоминать.

Пользовался я с большим удовольствием – и диваном, и столиком, и чашкой, и гостеприимством отсутствующего хозяина вообще. Я, конечно, не лазил по шкафам и ящикам стола, но некоторые вещи были на виду, их невозможно было игнорировать. В основном, это были листочки с цифрами и буквами, какие-то его математические расчеты, в которых я понимал даже меньше, чем в японских иероглифах. Крис объяснил, что технический прогресс еще не дошел до математиков, им удобнее писать свои китайские грамоты от руки. Есть, конечно, специальные редакторы, в которых можно печатать формулы, но достаточно трудоемко искать в них спецсимволы и постоянно переключать индексы, поэтому в этих редакторах делается только конечный продукт, а все промежуточные расчеты – вот так, по старинке, на бумажках.

Я внимательно изучал все, что находил, – раскрытые книги, пришпиленные к обоям листочки, фотографии за стеклом книжного шкафа, буклет с выставки современного искусства, даже руководство по эксплуатации электровафельницы, в котором меня поразили сделанные ручкой исправления в рецептах.

– Ну а что такого? Я люблю готовить, – смущаясь сообщил Крис. – Мне нравятся бельгийские вафли, а их у нас делают только в одной кондитерской, вот я и… решил проблему таким образом.

– Приготовишь мне, когда тебя выпустят отсюда?

Я заметил небольшую заминку, перед тем как он кивнул. Все-таки не хочет он пускать меня в свою жизнь, хоть и выбора у него нет. А я пробиваюсь все дальше и дальше, ломаю потихоньку его сопротивление, пытаясь делать это незаметно. Впрочем, иногда это происходит и без моего участия.

Это случилось примерно к концу второй недели пребывания Криса в больнице. Уже несколько дней шли проливные дожди, я в ванной мыл Орику лапы после прогулки, поэтому за шумом воды не услышал ключа в замке и хлопка входной двери и не понял, отчего заволновался пес. Я подпрыгнул от неожиданного "Вы кто такой?" и больно ударился головой о навесной шкафчик. В дверях стоял мужчина лет тридцати на вид, рассматривая меня подозрительно и не особо дружелюбно. Ори тут же кинулся к нему, радостно завиляв хвостиком, и это дало мне понять, что нежданный гость здесь явно не чужой человек.