Компромисс

– Она не моя, – открещиваюсь я, но радуюсь, что он находит в себе силы острить.

Дальше какое-то время уходит на то, чтобы прицепить на поводки обеих собак. Это не такая простая задача, когда одновременно нужно удерживать на одной ноге приклеившуюся ко мне тушку, но в конце концов мы справляемся. Я не знаю, как мы преодолеем этот заросший кустами склон, но решительно начинаю наш путь.

– Ты куда? – вдруг останавливает меня мой попутчик. – А, я понял. Тут вообще-то лестница есть. Штурмовать гору совсем необязательно. Ты тут в первый раз, что ли?

Ну как бы да. И надеюсь, что в последний. Даже Олдбой меня не заманит сюда еще раз. Послушно поворачиваю по направлению к лестнице. Как мы к ней шли – отдельная песня. Сначала он прыгал на одной ноге, но я, видя, как ему больно, сдался быстрее, чем он, ибо сердце кровью обливалось. Потом я попытался усадить его к себе на спину, но он так зашипел, когда я взялся за больную ногу, что я тут же оставил эту затею. Потом я тащил его под мышкой, но рука быстро устала, а сменить ее было невозможно из-за сломанной правой ноги. С грехом пополам мы доковыляли до лестницы, и тут я понял, что нам ее не преодолеть, если мы продолжим играть в благородство. Запрыгивать на раздолбанные ступеньки он просто не сможет, даже с моей помощью. Мы стояли у подножия этой Голгофы и пыхтели как марафонцы. Парень был такой бледный, что я всерьез опасался обморока. Собаки рядом лениво обнюхивались. Я отдышался и принял решение.

– Держи, – я отдал парню оба поводка.

Ничего не подозревая, он взял их, и взвыл от боли, не ожидая от меня такой подставы. Я закинул его себе на плечо и почти бегом ринулся вверх по лестнице. Сначала он шипел, подвывал и бессильно колотил кулаками мне по спине, но я на каком-то адреналине преодолел почти половину склона, и тут одновременно кончились силы у нас обоих. Я поплелся как беременная черепаха, а он перестал дергаться и начал успокаивать собак, которые никак не могли приноровиться к моим неравномерным передвижениям. Думал, сдохну. Нет, выжил. Когда мы добрались до конца лестницы, опустил его на землю на одну ногу, едва не уронив, и так мы стояли обнявшись, наверное, целую вечность. Не только он бы упал без меня, но и я без него тоже. Он очнулся первым.

– Теперь можешь звонить в скорую, – подсказал он. – Вызывай их к детской площадке, тут недалеко.

Я в каком-то тумане сделал все, что он сказал, и вдруг меня запоздало накрыл ужас от собственной авантюры. Навернуться с той лестницы – нефиг делать, собака дернула бы поводок, и я бы потерял равновесие мгновенно. И валялись бы мы сейчас в том овраге оба, хорошо, если живые. Надо было все же вызвонить кого-нибудь из парней на помощь, подождали бы, не переломились. Я стараюсь не показать своей паники, меня почти физически трясет, но ему это точно сейчас лишнее. Провожаю его у машины скорой помощи и пытаюсь улыбаться сквозь зубы. Он ослепляет меня в ответ совершенно белозубой улыбкой и спрашивает:

– Тебя как зовут-то, спаситель?

– О, не стоит так уж меня боготворить, – у меня еще и шутить получается. – Илья.

– Ну как же, крест на Голгофу затащил, значит самый настоящий Спаситель и есть. Я Кристиан, между прочим.

Ржу. В детском саду мы в таких случаях говорили "у дураков мысли сходятся". Правда, когда я про Голгофу думал, еще не знал, что он Кристиан. Бывают же имена у людей.

– А фамилия? – Ох, хорошо, что догадался спросить, как бы я его искал потом?

– Козлов. – Теперь ржет он, увидев, как вытянулось мое лицо. – Шучу. Леман я. Он подает мне руку. – Спасибо тебе, Илья. Ты очень вовремя появился. Если бы не ты… Вот так живешь-живешь, а потом какой-нибудь шит хэппенс. Вся жизнь на ногах, и вдруг – бах! – и ампутация.

Я оторопело смотрел вслед уехавшей машине. Данунах! Быть не может! Мне не послышалось? Что ли, я его нашел? Или все же совпадение?

Дороги, которые мы выбираем, не всегда выбирают нас

Утром я приперся в больницу еще до девяти часов, поэтому пришлось ждать обхода врачей, завтрака и начала запуска посетителей. Порядки в наших учреждениях как в тюрьме, ей богу, больницы для медперсонала, а не для больных. Крис возлежал (другого слова не подберу) на горке подушек и сосредоточенно читал какую-то книгу. Не знаю, что случилось с моим восприятием, но смотрелся он как монарх среди подданных. Подданными были суетливый дедок и небритый мужик средних лет, четвертая койка была пуста. "Монарх", разметавший по подушкам черные кудри, выглядел необыкновенно элегантно в заношенной больничной рубахе на завязках, а из-под одеяла грациозно (да-да, это не опечатка) торчала поврежденная конечность с какими-то пыточными приспособлениями на ней. Я уже собирался было начать запариваться на тему согнуться мне в поклоне или упасть на колени, как вдруг он поднял глаза от книги, прищурился, всматриваясь, сверкнул белоснежной улыбкой, и наваждение спало, он стал обычным парнем, таким же, как я.

– Привет, – поспешно затараторил я. – Как ты? Я тут тебе всякой фигни принес, вот одежда и белье, всякие щетки-расчески, салфетки, кружка с ложкой, вода, фрукты…

Я перечислял, выгружая все на стоящую рядом тумбочку.

– Ух ты! Книжка электронная! – восхитился он. – Ты мой дважды спаситель. Смотри, что принесли мне медсестры.

Он указал на потрепанный том, который отложил с моим появлением.

– "Повреждения костей и суставов", – прочитал я название.

– Ага. 79-й год, представляешь? Меня еще на свете не было, а эта книга уже была. Очень увлекательное чтиво, вот послушай, это самое начало.

Он откашлялся и тоном лектора с трибуны выдал:

– Репаративная регенерация кости после травмы представляет собой сложный биологический процесс, который начинается непосредственно после перелома и развивается на основе физиологической регенерации. Кровь, излившаяся из поврежденных внутрикостных и мышечных кровеносных сосудов, и отечная жидкость образуют вокруг костных отломков экстравазат, который свертывается; уже со 2-го дня в него врастают размножающиеся мезенхимальные клетки вместе с сосудистыми образованиями. Возникновение мезенхимальной ткани стимулируется продуктами тканевого распада, образующимися в области перелома.

Он поднял глаза от книги, выходя из образа, снова прищурился, и мы прыснули, глядя друг на друга.

– Я ничего не понял, если честно, но, кажется, все сложно, – предположил я.

– Вот-вот, сенсорный голод утоляет, а интеллектуальный как-то не очень.

– А там написано, как это называется? – я кивнул на конструкцию из каких-то перекладин и гирь, которая опутывала своими сетями его ногу.

– А как же! Шина Белера. Применяется для скелетного вытяжения при переломах нижних конечностей.

– Бр-р-р. Ну и извращенец этот Белер.

Повисла пауза, мы не знали, что еще сказать друг другу.

– У тебя зрение плохое? – наконец спросил я.

– Хорошее. Почему ты так решил? – заинтересовался он.

– Ты щуришься.

Он с любопытством на меня посмотрел.

– А ты внимательный. Раньше носил очки, да. Потом сделал лазерную коррекцию, и сейчас все нормально. А мимика и жесты остались, от них так просто не избавишься.

– Понятно…

Снова мы оба замолчали. Трудно вести разговор с человеком, которого видишь второй раз в жизни.

– Короче. Я сейчас на работу поеду, а вечером снова приду. Ты пока список составь, что нужно еще привезти. Блокнот и ручку я принес.

– А телефон зачем?

– Как зачем? Симку твою переставим, чтобы связь у тебя была. Это мой старый аппарат, я не покупал, не волнуйся.

– Все равно все контакты в разбитом телефоне.

– Зато тебе можно будет дозвониться.

План наш провалился. То ли мой телефон отказался есть его симку, то ли она повредилась во время падения, но связь нам наладить так и не удалось.

– Симку без твоего присутствия поменять не получится, наверное. Но не переживай, – я пытался быть оптимистом. – Я заберу твой телефон, отнесу в ремонт, может, там что-то придумают.