Вопреки

Ему не терпелось вдохнуть родной воздух полной грудью. Побродить среди памятных мест, окунуться в свои собственные воспоминания. Надо же, вернулся домой. Ощущение счастья, легкого и щемящего, переполняло сердце. Казалось, у него вдруг выросли крылья. Все эти тринадцать лет чужбина тянула из него силы. Он сражался и побеждал, но дом – только здесь, на краю света. Родные ветра, милые душе переулки, обшарпанные многоэтажки, маленькие магазинчики, неровные дороги. Вот где его настоящий рай. Здесь, а не в далекой Германии, среди роскоши и красоты. Его красота – у сырого берега родного Амурского залива, неотесанная и необузданная, такая родная и близкая. И холодная, как ветер, дующий с открытого моря.

Засунув руки в карманы ветровки, Ярцев все шел и шел. Есть не хотелось, но он не удержался, купил себе у не успевшего собраться продавца пян-се – пирожок с мясом, луком, капустой и специями, похожий на огромный пельмень, и спустился к набережной. Специфический запах лакомства ударил в нос, и он улыбнулся. Пиратская портовая атмосфера города была знакома ему с детства. Это была его стихия. Место, где он вырос. А воздух… Он пропитан океаном, портом и в нем есть что-то еще – неуловимое, такое, от чего у сознания сносит крышу. Запах свободы.

Ярцев все шел. Добрался до места, где закончились яркие фонари и аккуратно оформленные плиткой прогулочные места. Легко перемахнул через ограду и сбежал вниз, к неуклюже сваленным у воды валунам. Перебрался через валуны, задержался на одном из них, и потянулся к воде. Покачнулся. Зачерпнул воду обеими руками и с наслаждением плеснул себе в лицо.

— Ну, здравствуй. Море, — черпая руками ледяную соленую воду и наблюдая за тем, как она просачивается сквозь пальцы, проговорил он.

Ему было хорошо, как никогда. Владивосток – не край света. Но именно здесь особо остро ощущалась бездна. Будто дальше – ничего нет. Сплошной океан. Не важно, что здесь только Амурский залив. Тихий океан – он рядом. Неотесанный, необузданный и живой.

Ярцева вдруг потянуло увидеться с матерью. Такой родной и далекой одновременно. Обнять ее крепко-крепко, прижать к своей груди и заплакать от счастья. От того, что он тоже живой. Как эта безумная океанская бездна, размытым черным пятном вставшая перед ним.

Он стоял у залива долго-долго. Ночная прохлада забиралась под ветровку, от нее коченели пальцы, но его этим было не пронять.

В кармане брюк завибрировал телефон – Катя волновалась.

— Саш, мы с Натой уже коньяк допили, а тебя нет.

— Иду, любимая. Уже иду, — пообещал Ярцев.

— А можно мы с Натой завтра по городу покатаемся?

— Можно, родная. Конечно, можно. Тигренка только теплее одевай, чтобы не простудился.

— Ладно… давай домой, без тебя не так все.

— Бегу уже.

Он вздохнул огорченно, что встреча со стихией подходит к концу. Потом засунул окоченевшие пальцы в карманы куртки и медленно пошел обратно. В груди все горело от нетерпения. Завтра утром он встанет не свет не заря, заберет у Наты джип и помчится в Находку. Мать так близко. Всего каких-то двести километров. Ярцев не знал, что скажет. Да и нужны ли слова? Главное – он снова дома. Рядом. А Катя с Натой пусть развлекаются в свое удовольствие.

…Вот и утро, едва рассвело. Катюша крепко спит, Сашенька тоже. Ната ушла в свою комнату вместе с кошкой.