Страница 27 из 38
Шестнадцатилетняя дочь? Мужчина изучающее глядел на красавицу-японку. Сколько же ей лет? Он не дал бы и двадцати пяти. Во всем ее облике была какая-то свежесть, свойственная азиаткам.
– У меня никого нет кроме племянницы. И если я потеряю и ее...
– То что?
Французский вельможа потрясенно всматривался в красивое лицо, ставшее бледным и неподвижным, как маска.
– То умру. Наш Бог не запрещает нам лишать себя жизни.
– Что вы такое говорите, – пробормотал граф.
Он подумал о своей дочери. И о Кристиане, который будучи еще совсем несмышленышем, лишился отца, а потом потерял всю семью. Хоть и прошло уже много лет, граф отчетливо помнил, как страдала его жена. Тогда у нее случилась истерика, после которой она по-настоящему заболела на нервной почве.
Шинджу, казалось, была на грани обморока. Воспоминания о том дне саданули по сердцу, словно острые мечи. Конечно, она умолчала о некоторых подробностях. Но граф прекрасно знал, что делают солдаты с захваченными городами и людьми. В любой стране. Взгляд де Варда стал пронзительным, испытывающим. Теперь выходило, что это он желает что-то узнать о ней, а она хочет утаить.
Нервное напряжение вылилось в новый, уже вполне искренний, поток слез. Закончилось все тем, что граф де Вард все-таки пообещал взять ее с собой. Шинджу ликовала. То, чего не добились японские дипломаты, оказалось под силу хрупкой женщине. Она будет в Париже!
Улаживание дальнейших вопросов с японской миссией было возложено на второго дипломата, маркиза де Альмарика. Графу же надлежало возвращаться в столицу и явиться к монарху с подробным отчетом о том, как прошла встреча. Благо от Гавра до Парижа путь был не долог.
– Мне показалось, или вы действительно позволили себе насмехаться над нашими дипломатами? – спросила Шинджу, отвлекшись от созерцания вида за окошком кареты.
– Не люблю глупость, показываемую прилюдно. А еще больше не люблю, когда меня пытаются водить за нос, – ответил де Вард.
– Разве это имело место?
– Все усилия ваших земляков были направлены на то, чтобы оказаться на приеме у нашего короля, хотя я практически прямо им в этом отказал.
– Но меня-то вы с собой взяли, – улыбнулась молодая женщина.
– Вы же едете не к королю. Или все-таки я чего-то не знаю?..
Он явно не воспринимал всерьез их беседу, и ее это стало даже забавлять.
– Какая вы авантюристка, судя по всему, – заметил де Вард.
Японка хрустально засмеялась и будто случайно положила руку ему на бедро, а потом, смутившись, поспешно убрала ладонь. Ни капли не изменившийся в лице Вард сдержанно и безучастно отвел взгляд в сторону.
Шинджу понимала, что он женат. И что шансов увлечь его у нее, скорее всего, нет. Хотя почему же? Она была действительно красива. Пусть не привычной для него европейской красотой, но той красотой, которую признавали все. Невысокая, стройная, но с довольно женственными формами, с черными волосами до пояса, тонкими длинными чувственными пальцами, она походила, наверное, на нимфу со старинной гравюры. Интересно, а какова его супруга? Красива ли? А может дурнушка, о браке с которой условились их родители?
– Да, и прошу вас, – спохватившись, будто что-то вспомнил, произнес после продолжительного молчания Франсуа. – Моей жене и дочери пока не следует ничего знать о Кристиане… До того момента, пока юноша не будет найден.
– Я поняла вас, граф. Главное, чтобы иезуиты не нашли их раньше нас, – ответила Шинджу, не отрывая глаз от какой-то изящной безделушки, которую крутила в руках.
Заметив, что мужчина тоже рассматривает этот предмет, госпожа Хоши стала пояснять, что это украшение для волос, выполненное из атласных лент, и называется оно цумами-канзаши.
– Ваша матушка знает, что вы пригласили меня на ужин? – поинтересовался Ивон.
– Нет, матушка на весь день уехала к маркизе де Монтеспан. С некоторых пор они стали подругами, – усмехнулась Софи.
– А как же вы пригласили меня без ведома родителей? – поддел ее юноша.
– Я уже сама могу решать, кого мне приглашать на ужин.
На самом деле решать это мадемуазель де Гримальди де Вард могла лишь пока ее батюшка был в отъезде, а гувернантка госпожа Ниве спала, приняв лекарство от головной боли.
Девушка приказала служанкам облачить ее в одно из своих лучших платьев, а также подать на стол розовые лепестки в сахаре и другие лакомства.
«Красотка совсем не думает о своей репутации… Кажется, эта мышка попалась в мышеловку...» – подумал шевалье де Жонсьер.
Пока лакей выставлял блюда на маленький столик в гостиной, Софи от волнения ходила туда-сюда по комнате, забавляя этим Ивона.
– Что это за люди крутятся возле нашего дома? – бросив взгляд в окно, произнесла девушка.
– Я никого не видел, может это просто прохожие? – заметил молодой человек.
– Нет, я вижу их с утра. Двое каких-то странных мужчин… О, Ивон, как хорошо, что в этот вечер вы навестили меня! Иначе бы я умирала от страха!
Жонсьер как раз оценивающе разглядывал резной мебельный гарнитур красного дерева – сидения и спинки кресел обтянуты голубым шанжаном, повсюду разбросаны подушечки из той же ткани. В интерьере комнаты сдержанность классицизма граничила с нескромной роскошью и торжественностью. Золотые рамы зеркал и картин, великолепная люстра, замысловатая мозаика паркета – все дышало утонченностью, гармонией и теплом. И все это, очевидно, стоило немалых денег. А его путь к сему внушительному капиталу лежал через сердце этой глупышки… Юноша сделал шаг к девушке. Она попыталась отстраниться, но застыла, когда Ивон рукой отодвинул в сторону шелковистую волну ее темных локонов и провел теплыми пальцами по ее шее, а затем и вдоль выреза лифа. Это было так неожиданно, дерзко, волнующе! После того, как он позволил себе поцеловать ее, и она потребовала обещания больше никогда так не делать, Ивон сдерживал слово целую неделю. И вот новые поползновения… Она должна была понимать, что оставшись с ней наедине, он обязательно попытается вновь сорвать с ее губ поцелуй! Но что-то неумолимо тянуло девушку к этому нагловатому, и такому очаровательному двадцатитрехлетнему блондину.