Список гостей

Интересно, замечает ли это Джулс, это сходство между нами. У нее такое странное и напряженное выражение лица.

– Ох, Оливия, – вздыхает она. А потом – я вижу, как это происходит в зеркале перед нами, до того, как чувствую, – она тянется и берет мою руку. Я застываю. На Джулс это совсем не похоже: она не очень-то любит физический контакт и проявление эмоций.

– Слушай, – говорит она, – я знаю, что мы не всегда ладим. Но я правда горжусь, что ты моя подружка невесты. Ты ведь это знаешь, правда?

– Да, – отвечаю я. Но это похоже на какое-то карканье.

Джулс сжимает мою руку – для нее это словно горячее объятие.

– Мама сказала, что ты рассталась с тем парнем? Знаешь, Оливия, в твоем возрасте это похоже на конец света. Но потом ты встретишь того, кто правда тебе подойдет, и почувствуешь разницу. Это как мы с Уиллом…

– Все в порядке, – заверяю я. – Все хорошо.

Ложь. Я не хочу говорить об этом ни с кем. Особенно с Джулс. Уж она точно не поймет, если я ей скажу, что не могу вспомнить, зачем я вообще когда-то красилась, надевала красивое нижнее белье, покупала новую одежду или ходила стричься. Как будто все это делал кто-то другой.

Внезапно я чувствую себя очень странно. Что-то вроде обморока и тошноты. Я слегка покачиваюсь, и Джулс ловит меня, ее руки крепко сжимают мои плечи.

– Все хорошо, – повторяю я до того, как она спросит, что со мной. Я наклоняюсь и расстегиваю дорогущие серые шелковые туфли, которые Джулс мне выбрала. Из-за украшенных пряжек это занимает целую вечность, потому что мои руки вдруг стали неуклюжими и непослушными. Затем я стягиваю платье через голову так резко, что Джулс резко вдыхает, будто думает, что оно может порваться. Я не воспользовалась ее перчатками.

– Оливия! – возмущается она. – Что за чертовщина с тобой творится?

– Прости, – отвечаю я. Но шевелится только мой рот, никаких звуков из него так и не выходит.

– Слушай, – говорит она, – только на пару дней ты можешь хотя бы попытаться, хорошо? Это моя свадьба, Ливви. Я так старалась, чтобы она была идеальной. Я купила тебе это платье, и я хочу, чтобы ты его надела, потому что ты мне там нужна как подружка невесты. Для меня это важно. И для тебя это тоже должно быть важно. Разве ты этого не чувствуешь?

Я киваю.

– Да. Да, чувствую, – а потом, потому что мне кажется, что она ждет продолжения, я добавляю. – Все в порядке. Я не знаю, что… что на меня нашло. Теперь я в норме.

Ложь.

Джулс. Невеста

Я толкаю дверь в мамину комнату и оказываюсь в облаке духов «Шалимар», возможно, с примесью сигаретного дыма. Надеюсь, здесь она не курила. Мама сидит перед зеркалом в своем шелковом кимоно, деловито очерчивая губы своим фирменным ярко-красным цветом.

– Боже мой, какое убийственное выражение лица. Чего ты хочешь, дорогая?

Дорогая.

Какая извращенная жестокость чувствуется в этом слове.

Мой тон спокоен и взвешен. Сегодня я веду себя лучше всех.

– Оливия будет хорошо себя завтра вести, правда?

Мама устало вздыхает. Потом отпивает из бокала напротив нее. Выглядит подозрительно похоже на мартини. Класс, она уже начинает с крепких напитков.

– Я выбрала ее подружкой невесты, – говорю я. – У меня был выбор еще из двадцати человек. – Это не совсем правда. – Но она ведет себя так, будто это непосильная ноша. Я почти ни о чем ее не просила. Она даже не пришла на девичник, хотя для нее была свободная комната в доме. Это выглядело так странно…

– Я могла прийти вместо нее, дорогая.

Я смотрю на нее. Мне бы и в голову не пришло, что она хотела пойти. Кроме того, я бы ни за что на свете не пригласила свою мать на девичник. Тогда бы он превратился в скучную посиделку.

– Слушай, – снова начинаю я, – это все неважно. Это уже в прошлом. Но она может хотя бы попытаться выглядеть так, будто счастлива за меня?

– У нее был тяжелый период, – говорит мама.

– Ты имеешь в виду то, что ее бросил парень, или что там с ней произошло? Они встречались всего пару месяцев, если верить ее «Инстаграму». Вот это я понимаю, великая романтическая история! – несмотря на все мои благие намерения, в голос прокралась нотка раздражения.

Маме сейчас более важно как можно четче прорисовать свои губы.

– Но дорогая, – говорит она, закончив. – Если подумать, вы с красавчиком Уиллом тоже не так уж и долго были вместе.

– Это совсем другое дело, – раздраженно отвечаю я. – Оливии девятнадцать. Она еще подросток. Подростки думают, что любят, хотя на самом деле это просто гормоны играют. Я тоже думала, что влюблена, когда была в ее возрасте.

Я вспоминаю Чарли в восемнадцать лет: глубокий коричневый загар, белая линия, иногда видимая под его шортами. Мне пришло в голову, что мама не знала – или не хотела знать – о моих юношеских любовных историях. Она была слишком занята своей личной жизнью. И слава богу. Вряд ли хоть какой-нибудь подросток хочет пристального родительского внимания. И все же я не могу не понимать, что все это лишь доказывает, что с Оливией они гораздо ближе, чем когда-либо были мы.

– Когда твой отец меня бросил, – говорит мама, – вспомни, что мне было примерно столько же. И у меня был новорожденный ребенок…

– Я знаю, мам, – заверяю я так терпеливо, как только могу. Я слышала историю о том, как мое рождение разрушило то, что вероятно стало бы удачной карьерой моей матери.

– Ты знаешь, каково мне пришлось? – спрашивает она. Ну вот, началось: все по старому сценарию. – Пытаться устроить карьеру и ухаживать за малышом? Пытаться заработать и хоть чего-то добиться? И все ради того, чтобы элементарно прокормить нас.

«Тебе необязательно было продолжать пытаться стать актрисой», – думаю я. – «Если ты действительно пыталась прокормить нас, то это не самый разумный способ. Нам необязательно было тратить весь твой мизерный доход на квартиру в центре Шафтсбери-авеню и голодать из-за этого. Я не виновата, что ты не думала головой, когда была подростком, и из-за этого залетела».

Как обычно, ничего из этого я не говорю вслух.

– Мы говорили об Оливии, – говорю я вместо этого.

– Нууу, – протягивает мама. – Давай скажем так, Оливия пережила немного больше, чем просто неудачные отношения.

Она рассматривает свои блестящие ногти – тоже ярко-красные, как будто она окунула пальцы в кровь.

«Ну конечно, – думаю я. – Это же Оливия, так что у нее все по-особенному». Осторожнее, Джулс. Не будь злой. Веди себя хорошо.

– А что тогда? – спрашиваю я. – Что еще случилось?

– Я не в праве говорить. – Это как-то на удивление тактично, учитывая характер моей матери. – И к тому же – в этом мы с Оливией похожи – у нее высокий уровень эмпатии. Мы не можем просто… задушить наши чувства и сделать вид, как некоторые люди.

Я знаю, что в каком-то смысле это правда. Знаю, что Оливия правда принимает все близко к сердцу, причем слишком близко. Она всегда возвращалась домой из школы с царапинами от игр и синяками из-за того, что постоянно во что-то врезалась. Она кусает ногти, у нее выпадают волосы, она слишком загоняется. Она «ранимая». Но еще она избалованная.

И я не могу не чувствовать скрытой нападки в мамином комментарии про «некоторых людей». Просто то, что остальные не выставляют все на всеобщее обозрение, просто то, что мы нашли способ управлять своими чувствами, – не значит, что их нет.

Дыши, Джулс.

Я вспоминаю, как странно смотрела на меня Оливия, когда я ей сказала, что счастлива видеть ее в качестве подружки невесты. Я не могла не ощутить боль, когда, примеряя платье, она выскользнула из своей одежды и открыла свое стройное тело без растяжек. Я знаю, она чувствовала, что я на нее смотрю. Она, конечно, слишком худая и слишком бледная. И все же она бесспорно выглядела великолепно. Как одна из тех героиновых моделей девяностых: Кейт Мосс, развалившаяся на кровати со сверкающей гирляндой позади нее. Глядя на нее, я разрывалась между двумя чувствами, которые всегда испытываю, когда речь заходит об Оливии: глубокой, почти болезненной нежностью и постыдной, тайной завистью.