Вниз по реке

Едва мы завернули Грейс в мою куртку, как появился запыхавшийся Долф. С лица у него градом катился пот, и при виде нас он в нерешительности замер. Отец передал ребенка мне, сделал два быстрых шага и уложил деда девчонки одним точным ударом. Сломал ему нос, это без вопросов, и оставил своего старого друга валяться в крови на берегу, а сам, мокрый и измотанный, стал медленно подниматься к дому на холме.

Такая вот личность мой отец.

Железный человек.

Глава 3

Во сне часть боли прошла, а проснулся я от грозы, которая заставляла дребезжать старые стекла и отбрасывала на стену ажурные тени всякий раз, когда вспыхивала молния. Стихия пронеслась через город, обрушивая на него потоки воды, а затем удалилась к югу в сторону Шарлотта. Над асфальтом еще курился парок, когда я вышел на улицу, чтобы забрать свою сумку из машины.

Дотронулся до шелушинок поврежденной краски на капоте, провел пальцами по накорябанным на нем буквам.

«Убивец».

Вернувшись в квартиру, бездумно прошелся по маленьким комнаткам. Во мне горела неугомонная энергия, но я чувствовал себя в полном разладе с самим собой. Хотел навестить родной дом, но знал, что это может оказаться болезненным. Хотел поговорить с отцом, но боялся тех слов, которые могут при этом последовать. Его слов. Своих собственных. Слов, которые не возьмешь назад, не забудешь – того рода слов, что оставляют глубокие и практически незаживающие шрамы.

Пять лет…

Пять чертовых лет!

Открыл дверь шкафа и тут же закрыл ее, даже не посмотрев, что там внутри. Выпил воды, отдающей металлом, поглазел на книги; мои глаза пробежали по корешкам, даже не видя их, – но что-то, должно быть, мозг все-таки зафиксировал. Наверное, все-таки получил какой-то толчок. Поскольку, расхаживая взад и вперед, я все больше думал о том своем судебном процессе: ненависти, что обрушивалась на меня каждый день, неуклонно возводимых аргументах в пользу смертного приговора, смятении среди тех, кто действительно знал меня лучше остальных… А еще о том, как все это усугубилось, когда моя мачеха заняла свидетельскую трибуну, произнесла слова присяги и попыталась своими словами окончательно закопать меня.

Бо́льшая часть процесса прошла словно в тумане: обвинения, опровержения, показания экспертов об «ударах тупым предметом» и траекториях разлета капель крови… То, что я действительно помню, – это лица в зале суда, решительный гнев людей, которые некогда делали вид, будто хорошо знают меня.

Кошмар любого невиновного человека, осужденного несправедливо.

Пять лет назад Грею Уилсону было всего девятнадцать – только что закончил школу. Сильный, молодой, симпатичный. Звезда футбола. Один из излюбленных сынов Солсбери. А потом кто-то взял камень и пробил ему здоровенную дыру в черепе. Он умер на ферме «Красная вода», и моя собственная мачеха заявила, что это моих рук дело.

Кружа по комнате, я опять слышал это слово – «невиновен», и вновь переживал весь тот накал эмоций, который оно во мне вызвало: осознание своей правоты и облегчение, вновь обретенную убежденность в том, что все способно вернуться на тот путь, каким раньше и шло. Мне надо было знать тогда, что я ошибался, надо было ощутить это в душном воздухе забитого до отказа зала суда!

Никакого возвращения не последовало.

На вердикте все вроде бы должно было и закончиться, но нет. Была еще финальная стычка с моим отцом и короткое, горькое прощание с единственным местом, которое я называл своим домом. Вынужденное расставание. Городу я был больше не нужен. Отлично. Просто прекрасно. Как это ни было больно и обидно, я мог это пережить. Но мой отец тоже сделал свой выбор. Я уверял его, что я этого не делал. Его новая жена твердила ему, что это сделал я. Он предпочел поверить ей.

Не мне.

Ей.

И велел мне убираться.

Наше семейство обитало на ферме «Красная вода» более двухсот лет, и с самого детства меня воспитывали в мысли, что со временем дело полностью перейдет в мои руки. Отец понемногу сдавал; Долф тоже. Это было многомиллионное предприятие, и я практически правил им, когда шериф явился посадить меня за решетку. Это место было чем-то бо́льшим, нежели просто часть меня. Оно было тем, кем я был, что я любил и чем был рожден заниматься. Когда эта ферма и моя семья перестали быть частью моей жизни, больше мне в округе Роуан делать было нечего. Я не мог бы стать тут Адамом Чейзом, банкиром, или Адамом Чейзом, фармацевтом. Только не здесь. Никогда не смог бы.

Так что я оставил единственных людей, которых когда-либо любил, единственное место, которое называл своим домом. Предпочел затеряться в городе – высоком, сером и неугомонном. Обосновался там, вдыхая шум, суету и бледный прах пустых бесконечных дней. Целых пять лет мне это более или менее успешно удавалось. На целых пять лет я затолкал все эти воспоминания и чувство потери на самое дно.

А потом позвонил Дэнни, и все разом разлетелось на куски.

Она оказалась на четвертой полке – толстая, корешком наружу. Блеклая. Белая. Я снял ее с полки – увесистую бумажную стопку, просвечивающую сквозь матовый пластик.

«Штат против Адама Чейза».

Судебная стенограмма. Все, что было сказано тогда, до последнего слова. И скрупулезно зафиксировано. На веки вечные.

Листы были основательно захватаны, с загнутыми уголками. Сколько раз Робин все это перечитывала? На протяжении всего судебного процесса она стояла за меня горой, клялась, что верит мне. И эта вера едва не стоила ей единственной работы, которая была ей по-настоящему дорога. Каждый коп в округе думал, что это сделал я. Каждый коп, кроме нее. Она была непоколебима, а в итоге я ее бросил.

Она могла поехать со мной.

Да, это так, но какое это имело значение? Ее мир. Мой мир. Ничего могло и не выйти. И вот кто мы теперь – почти что чужие друг другу люди.

Я позволил подшитым страничкам раскрыться у меня в руках – и увесистая стопка послушно распахнулась на тех самых показаниях, которые почти приговорили меня.

ПРЯМОЙ ДОПРОС СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ ДЖЕНИС ЧЕЙЗ, ПРОВЕДЕННЫЙ ВЫСТАВИВШЕЙ СТОРОНОЙ В ЛИЦЕ ОКРУЖНОГО ПРОКУРОРА ОКРУГА РОУАН.

ЗАВЕРЕНО: Свидетельница предварительно должным образом приведена к присяге и поклялась говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

В: Не будете ли добры назвать свои имя и фамилию суду?

О: Дженис Чейз.

В: Какое отношение вы имеете к подсудимому, миссис Чейз?

О: Он – мой пасынок. Его отец – мой муж. Джейкоб Чейз.

В: У вас с мистером Чейзом есть еще дети?

О: Близнецы. Мириам и Джеймс. Мы зовем его Джейми. Им обоим по восемнадцать.

В: То есть они являются подсудимому единокровными братом и сестрой?

О: Сводными братом и сестрой. Джейкоб им не биологический отец. Он усыновил их вскоре после того, как мы поженились.

В: А где их биологический отец?

О: А это важно?

В: Я просто пытаюсь прояснить природу этих родственных связей, миссис Чейз. Чтобы присяжные поняли, кто кем кому приходится.

О: Его нет. Уехал.

В: Куда уехал?

О: Просто уехал.

О: Хорошо. Давно вы замужем за мистером Чейзом?

В: Тринадцать лет.

О: Так что и с подсудимым вы знакомы достаточно давно…

В: Ему тогда было десять.

О: А вашим другим детям?

О: Им было по пять.

В: Обоим?

О: Они близнецы.

В: Ах да. Точно. А теперь, я понимаю, что это нелегко – свидетельствовать против собственного пасынка…

О: Да, тяжело. Впервые в жизни мне так тяжело.

В: Вы были близки?

О: Нет. Мы никогда не были близки.

В: Гм… Это потому, что он был обижен на вас? Поскольку вы заняли место его матери?