Вниз по реке

Присев на кровать, я стянул туфли. Наклоняться было больно, но Робин не стала мне помогать. Пробежавшись взглядом по фотографиям в комнате, увидел одну с самим собой на прикроватном столике. Фотка была вставлена в маленькую серебряную рамку, и на ней я улыбался. Я потянулся было к ней, но Робин в два решительных шага пересекла комнату. Без единого слова подхватила ее, перевернула и убрала в ящик комода. Я подумал, что она сейчас выйдет, но Робин остановилась в дверях.

– Давай ложись уже, – произнесла она, и что-то дрогнуло у нее в голосе. Я посмотрел на ключи, которые Робин до сих пор держала в руке.

– Ты уходишь?

– Займусь твоей машиной. Нечего ей там делать всю ночь.

– Беспокоишься из-за Фэйта?

Она пожала плечами.

– Все возможно. Ложись в кровать.

Нам было что сказать друг другу еще, но мы оба не знали, как это сделать. Так что я разделся и пролез под ее простыни; подумал о той жизни, которая у нас была, и о том, как она закончилась. Робин могла поехать со мной. Я еще раз сказал себе это. И повторял до тех пор, пока меня окончательно не одолел сон.

Заснул крепко, и все же в какой-то момент вдруг проснулся. Надо мной стояла Робин. Ее волосы были распущены, глаза ярко сияли, и держалась она так, будто в любую секунду была готова рассыпаться в пыль и разлететься по сторонам. «Это тебе просто снится», – прошептала она, и я подумал, что, наверное, так оно и есть. Вновь позволил темноте затянуть меня вглубь, продолжая слышать, как Робин шепотом повторяет мое имя, и по-прежнему пытаясь поймать взгляд ее глаз, ярких и влажных, словно монетки на дне ручья…

Проснулся я совсем один в холоде и сером полусвете, поставил ноги на пол. Рубашка была вся в крови, так что надевать ее не стал; но штаны были в порядке. Робин я нашел за кухонным столом, где она неотрывно смотрела вниз на ржавые решетки оружейного магазина. Аромат душа до сих пор витал вокруг нее; на ней были джинсы и бледно-голубая рубашка с подвернутыми манжетами. Перед ней дымилась чашка кофе.

– Доброе утро, – сказал я, ища взглядом ее глаза и вспоминая сон.

Робин внимательно изучила мое лицо, синяки на груди.

– Есть перкоцет[9], если надо. Кофе. Бублики, если хочешь.

Судя по голосу, она от меня закрылась. Равно как и судя по глазам.

Я сел напротив нее, и свет жестко упал на ее лицо. Ей еще не исполнилось двадцати девяти, но выглядела она старше. Смешливые морщинки пропали, черты лица заострилось, полные губы сжались в нечто узкое и бледное. Сколько таких перемен пришли от пяти лет работы в полиции? А сколько от меня?

– Хорошо поспал? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Странное что-то снилось.

Робин отвернулась, и я понял, что видел ее тогда вовсе не во сне. Она наблюдала за мною спящим и тихонько плакала про себя.

– Я на диване перекантовалась, – сообщила она. – Пару часов уже как встала. Не особо-то привыкла к гостям.

– Приятно слышать.

– А ты? – Туман словно слетел с ее глаз.

– Тоже.

Робин изучала меня поверх ободка своей кружки, с лицом, полным сомнений.

– Твоя машина под домом, – произнесла она наконец. – Ключи на кухонной стойке. Можешь побыть здесь столько, сколько захочется. Поспи еще. Есть кабельное, кое-какие приличные книжки.

– Ты уходишь? – спросил я.

– Покой нам только снится, – отозвалась она, но не двинулась с места.

Я поднялся, чтобы налить себе чашку кофе.

– Вчера вечером я виделась с твоим отцом. – Ее слова кулаком ударили в спину. Я ничего не сказал – не мог позволить ей увидеть свое лицо, не хотел, чтобы она знала, что эти слова со мной сделали. – После того как забрала твою машину. Доехала до фермы, поговорила с ним на крыльце.

– Что, в самом деле? – Я попытался скрыть внезапное беспокойство в голосе. Зря она это сделала. Но я мог представить их там, на крыльце, – далекий изгиб темной воды и столб, к которому мой отец любил прислоняться, глазея на противоположный берег…

Робин ощутила мое неудовольствие.

– Ему надо было это услышать, Адам. Лучше уж он узнает от меня, что ты вернулся, чем от какого-нибудь первого попавшегося придурка. И уж тем более от шерифа. Он должен знать, что ты серьезно пострадал, так что не станет гадать, чего это ты не появился у него прямо сегодня. Я выиграла тебе время, чтобы малость оправиться и вообще взять себя в руки. Я думала, ты мне только спасибо скажешь.

– А моя мачеха?

– Она оставалась в доме. Не пожелала иметь со мной никакого дела.

Робин примолкла.

– Или со мной.

– Она свидетельствовала против тебя, Адам. Давай оставим эту тему.

Я все еще не поворачивался. Ну абсолютно все шло не так, как я надеялся! Взявшись за край кухонной стойки, вцепился в нее что было сил. Подумал про отца и про пропасть, что пролегла между нами.

– Как он? – спросил я.

Секунда молчания, затем:

– Постарел.

– У него все в порядке?

– Не знаю.

Что-то в голосе Робин заставило меня обернуться.

– Что? – переспросил я, и она подняла глаза к моим.

– Понимаешь, все происходило чинно-благородно, твой отец держался с большим достоинством. Но когда я сказала ему, что ты вернулся домой, он расплакался.

Я попытался скрыть смятение.

– Неужели это его так расстроило? – спросил я.

– Я не это имела в виду.

Я застыл в ожидании.

– По-моему, он плакал от радости.

Робин ожидала от меня каких-то слов, но я не смог ответить. Поспешно перевел взгляд к окну, пока она не заметила, что в глазах у меня тоже набухают слезы.

Через несколько минут Робин ушла, чтобы поспеть на семичасовой инструктаж у себя в отделе. Я принял немного перкоцета и завернулся в ее одеяла. Боль прокладывала тоннель у меня в голове – по затылку словно колотили молотком, в лоб впивался холодный гвоздь. За всю свою жизнь я видел только две вещи, которые довели моего отца до слез. Когда умерла моя мать, он плакал целыми днями – медленными, нескончаемыми слезами, которые словно сочились прямо из морщин у него на лице. А потом один раз мой отец плакал от радости.

Когда спас человеческую жизнь.

Девчонку звали Грейс Шеперд. Ее дедом был Долф Шеперд, бригадир на отцовской ферме и самый старый друг моего отца. Долф и Грейс жили в маленьком домике на южном краю территории фермы. Так и не знаю, что случилось с родителями ребенка, – только что их не было. Какова бы ни была причина, Долф взялся растить малышку сам. Это оказалось для него серьезным испытанием – все это знали, – но он вполне справлялся.

До того дня, пока она не потерялась.

Денек был прохладный, начало осени. Сухие листья трещали и скреблись друг о друга под скучным тяжелым небом. Ей едва исполнилось два годика, но она как-то ухитрилась выскользнуть через заднюю дверь, тогда как Долф был уверен, что она наверху, спит. А нашел ее как раз мой отец. Он находился высоко на одном из выпасов, когда увидел ее на мостках причала под домом – она смотрела, как листья кружатся в водоворотах под ними. В жизни не видел, чтобы мой отец двигался так быстро.

Она ушла в воду даже без всплеска. Наклонилась слишком низко, и вода просто проглотила ее. Мой отец плюхнулся в реку, как был, и вынырнул один. Когда я добежал до причала, он уже нырнул опять.

Нашел я его в четверти мили ниже по течению – сидящим по-турецки на песке, с Грейс Шеперд на коленях. Ее кожа была жутко бледной, прямо как у настоящего утопленника, но она ревела благим матом, выпучив глазенки и широко раскрыв рот, который казался единственной цветной деталью унылого пейзажа по сторонам. Отец вцепился в дитя так, будто больше ничего в жизни не имело для него значения, и тоже тихонько всхлипывал.

Я долгую секунду смотрел на них, даже тогда ощущая, что эта секунда священна. Правда, заметив меня, отец улыбнулся. «Черт, сынок, – сказал он тогда. – Едва поспел».

И сразу поцеловал ее в макушку.

9

Перкоцет – сильное обезболивающее средство на основе полусинтетического наркотика оксикодона, очень популярное в США благодаря практически бесконтрольному назначению врачами. Может вызывать спутанность сознания, а при длительном применении – «ломку», приводящую к наркотической зависимости.