Королева Дурляндии

Тренер по вольтижировке, Валентина, не выдержала первой:

– Послушайте, у нас есть директор, который решает, какой специалист нужен в команде. Меня попросили помочь, я приезжаю один раз в неделю, делаю свою работу и уезжаю. Поэтому я не хотела бы тратить время на то, чтоб вы меня убеждали в своей полезности.

Я также высказалась в том духе, что не вижу в структуре занятий места для специального психологического тренинга, что все психологические умения и навыки должны передаваться личным примером, что дети должны видеть адекватное взаимодействие взрослых, а искусственных тренингов им не нужно. Последовала пространная тирада о том, как нужно учить ответственности. Вот сегодня дети на занятия не пришли, а ведь это вопрос ответственности… Я уже не стала спорить, хотя черти дёргали меня сказать о таком способе обучения ответственности, как забота о собственном здоровье. Валентина (возможно, из желания избежать анализа причин отсутствия детей на её занятии) благословила святой порыв и поспешила удалиться вместе с директором, а я осталась обсудить нюансы психологической работы. Нонна Павловна цепко держала инициативу. Она попыталась создать со мной коалицию против Валентины, опираясь на факты, с которыми не поспоришь. Да, я согласна, она слишком напирает на достижения, конкуренцию, естественный отбор. Да, она игнорирует то обстоятельство, что дети принадлежат семьям и не могут быть успешнее родителей. Но она ведь единственный среди нас тренер с чемпионским титулом, профессионал в конном спорте.

Я понимала, зачем Нонна Павловна с таким напором ломится в проект. Но я никак не могла взять в толк, почему она выбрала такую нелепую стратегию. Можно ведь просто было сказать, что она больше не хочет работать в детдоме, где ей вдвое снизили зарплату, что она думает как-то зарекомендовать себя здесь, чтобы потом двигаться к собственным целям более уверенно…

Мы поговорили ещё о моём опыте работы. Она узнала, что я семейный психолог, много лет посвятила системному подходу; спросила, делала ли я расстановки по Хеллингеру и случались ли у меня такие ситуации, когда клиент не мог сбросить с себя те переживания, с которыми столкнулся в роли заместителя. Я сказала, нет, такого не случалось, потому что я перед началом занятий объясняю людям принцип работы и сообщаю, что все переживания закончатся с окончанием сессии, и они вернутся к своему нормальному мировосприятию.

– Вы даёте установку, – поправила меня Нонна Павловна с улыбкой инквизитора на тонких бескровных губах. Это был не единственный момент, когда она с торжествующим видом давала профессиональные определения простому поведенческому описанию, которое я предпочитаю использовать в диалоге. «Детдомовские дети не умеют привлечь внимание без подобных выходок», – говорила я и слышала: «Вы хотите сказать, у них преобладает негативное самопредъявление». Порой мне казалось, что сейчас она схватит меня за челюсть своими мёртвыми пальцами и вырвет грешный мой язык, посмевший употребить в присутствии профессионала человеческую речь. Дав ей возможность блеснуть знаниями, я согласилась с тем, что будет полезно провести ряд исследований.

– Я рада, что вы готовы сотрудничать, – произнёс губами Нонны Павловны полковник НКВД. И старая, чувствующая себя ненужной женщина, отчаянно бьющаяся за место под солнцем там, где с ней никто не собирался сражаться, торжественно удалилась.

Я шла домой и думала об отсутствии у себя милосердия. Бог знает, взяла бы я в команду такую подругу, будь это моё дело. Мой командир решила, что так правильно. Я принимаю это.

Но неудовлетворённость ситуацией глухо булькала и принимала формы упадка сил и невнятного недовольства, пока не вылилась в следующую мысль: мои цели и потребности здесь на сто двадцать пятом месте. Я просто обманулась, пропустив мимо ушей полуприказ Валентины: «Вы, наверное, думаете, что у вас из этого получится бизнес? У вас никакого бизнеса здесь не будет!». Не приняла я всерьёз и текст устава организации, не понять который мог только наивный идеалист: работайте, вкладывайтесь, но на компенсацию затрат не надейтесь. Ваше право – продвигать конный спорт в районе, зарабатывать даже не думайте, права такого у вас нет. Я чувствовала себя безвозмездно обслуживающей чужие амбиции. Амбиции авторитарных, жёстких женщин, не доигравших в медальки. Может быть, Валентина тоже это понимала и старалась выдавить меня с занятий. Сначала она заявила, что сама будет заниматься разминкой, ей моя помощь не нужна. Потом стала делать при детях замечания, не принципиальные для дела. Суть их была в одном: показать, кто тут устанавливает правила и решает, кому что делать. Если я бралась свернуть ковёр, а дети мне помогали, она тоном царицы заявляла, что они тут сами должны всё делать, а я не должна. Какого рожна ты мне указываешь, что я должна и что нет? С какой стати ты тут навязываешь всем свой стиль общения? Я всегда была вместе с детьми в любом деле, и они уважали меня за это, и брали с меня пример. Здесь же я увидела такие изменения в их поведении, которые меня не порадовали. Дети стали воспринимать вольтижировку как нечто престижное, а занятия выездкой обесценивать. Это отношение перенеслось и на тренеров: вот Валентина – настоящий тренер, с медалями, а эти две – так себе. Я злилась на Анну, которая очертя голову кинулась в спорт, благоговела перед чемпионским титулом и допустила такой перекос в сторону «достигаторства». Дети стали потешаться над слабыми и недостаточно подготовленными товарищами. И если Анна говорила: «Ну что вы как сосиски?», то многие дети уже утрировали посыл и начинали презрительно отзываться о тех, кто чего-то смущается, боится, не может выполнить. Культ силы начал поднимать голову. Я поняла, что и сама по психотипу не особо отличаюсь от коллег. Вспомнила свою реакцию на ненавистную немощь, с помощью которой люди манипулируют друг другом. Поняла, что бессознательно и сама подпитываю культ силы. Мне совсем не нравилось такое положение дел и хотелось противопоставить этому иной стиль общения и иную иерархию ценностей. Быть сильным – хорошо. Глумиться над слабым – плохо. Но что тогда произойдёт? Когда в товарищах согласья нет, детям это не на пользу. И нужно либо выносить свои недовольства на обсуждение коллег, либо подчиниться их линии ради мнимого внешнего единомыслия, либо уйти. Готова ли я любой ценой продвигать конный спот? Что я хочу и что получу? Какие бонусы и проблемы? Если дело буксует, то проблем пока больше, и меня просто бережёт Провидение.

Единомышленники… Часто именно они неспособны приходить к единству мнений. Ты должен думать, как я, обязан иметь те же цели, не должен заявлять о своих потребностях, а если ты отличаешься, мы тебя изолируем за железным занавесом. Единодушие возможно только тогда, когда каждый удовлетворён участием в общем деле, а цель при этом достигнута.

Осознание принесло облегчение. Перед Сочельником мне приснился сон, в котором у первой куклы, созданной мной, Паломницы, из-под искусственных седых волос отрасли живые, сильные, золотистые пряди. Очевидно, что вопрос разрешился в моей душе, и теперь нужно было влить проклюнувшиеся силы в адекватные формы поведения во внешнем мире.

Ещё один сон окончательно поставил точку в моей волонтёрской работе. Снится мне, что я пришла к Анне домой, чтобы помочь собрать яблоки. Её дома не было. В саду стояла странная яблонька в виде невысокой колонны. Какой-то голос мне сказал, что это однолетняя яблоня. Я собрала яблоки в корзину и поставила в доме Анны. Себе не взяла. Однолетний проект, в котором дальше для тебя, Елена Ивановна, ничего нет. О тебе узнали, ты влилась в общество как полезный специалист – и довольно.

После того, как я осенью 2015 года устроилась на работу, времени на секцию не осталось вовсе. Анна как-то уклончиво отвечала на вопросы о секции. Валентина там больше не появлялась. А Нонна Павловна аттестовалась с помощью проекта на высшую категорию, на этом её деятельность закончилась.

С ней мне пришлось столкнуться в феврале 2017 года, когда я сама подтверждала полученную ранее высшую категорию. Для этого требовалось создать комиссию, в которой обязательно должен присутствовать педагог-психолог высшей категории. Я позвонила ей. К слову сказать, мы общались по работе: ко мне часто попадали на приём дети из её школы. Но она как-то заартачилась: «Я не могу просто так прийти и расписаться, у меня нет такого благословения. Я вас не знаю, вашей работы не видела». А никто не просил «просто расписаться». Я предложила прийти и посмотреть кабинет, рабочие материалы, портфолио. В любом случае её голос в комиссии совещательный. Предварительно получив согласие, отправили в школу официальное письмо. Накануне комиссии звоню, чтобы удостовериться в её присутствии. Она начинает торговаться, что ей неудобно, что по четвергам она ездит в Псков к своему врачу. Нельзя ли перенести на другое время? Если нет, то (с горечью в голосе) ей придётся подстраиваться. Я говорю, хорошо, я узнаю у начальства и перезвоню. Договариваюсь, во сколько перезвоню. Звонила раз семь, она не берёт трубку. На следующее утро вижу на телефоне пропущенный ночной вызов. В это время я дома. На хуторе связи нет. В день комиссии мой директор рекомендовала её послать ко всем чертям, чтоб не вредничала. Нонна Павловна хотела работать на моём месте, но требовала для себя таких преференций, как свободный график и возможность обрабатывать диагностику, не выходя из дома. Но у нас другая специфика, специалист нужен на рабочем месте постоянно. Думала она очень долго. В конце концов, я заняла эту должность. Коллеги выразили подозрение, что она из ревности вредничает. В итоге Нонна Павловна таки пришла в двенадцатом часу. Мы прошли в кабинет психолога, и она «включила инквизитора»: пристройка «сверху», все дела. Какая у вас парадигма? Понимаете ли вы, что и зачем делаете? Я должна понимать, на каких позициях вы строите свою деятельность. Пыталась обесценивать. Требовала функционал на год, должностную инструкцию. Но больше всего ей требовалась парадигма. Наверное, я придерживаюсь гуманистической, а они ведь, гуманисты, считают, что человек хорош по сути своей. А наша школа придерживается православной парадигмы (?), которая считает, что человек плох. Хотелось напомнить, что по закону в стране светское образование. Я поинтересовалась, не связано ли её нападение с тем, что она не ответила мне вчера в назначенное время. Она сказала, что не могла меня предупредить, поскольку работала с суицидентом. Вообще в другом кабинете. И было понятно, что врёт. Ну да ладно. Философско-антропологическая парадигма её удовлетворила. Предложение сотрудничать, не обесценивая, тоже было принято. Но обратная связь о её поведении не прошла. Она злобно отметила в характеристике, что я «навешиваю ярлыки на обучающихся», заявив, что я отношусь к ней предвзято.