Страница 8 из 14
Фраерман с опасностью для собственной жизни спас дочь попа Зинаиду Черных, помог ей укрыться как своей жене, а позднее, явившись к ней в другой обстановке, не был признан за мужа».
Никаких свидетельств о его участии в зверствах нет.
Но он там был и все это видел. От начала – и практически до конца.
***
Тряпицына, Лебедеву, Лапту и еще двадцать человек, отличившихся при терроре, «кончили» свои же партизаны, неподалеку от того самого села Кирби, ныне – села имени Полины Осипенко.
Успешный заговор возглавил бывший поручик, а ныне член исполкома и начальник областной милиции Андреев.
Их расстреляли по приговору скоротечного суда задолго до получения каких-либо указаний из Хабаровска и Москвы.
Просто потому, что после перехода некой черты людей надо убивать – что по людским, что по божьим законам. Хотя бы из чувства самосохранения.
Вот оно, расстрелянное руководство Николаевской коммуны:
Фраерман в расправе над бывшим командиром не участвовал – незадолго до эвакуации он был назначен комиссаром партизанского отряда, сформированного для установления советской власти среди тунгусов.
«С этим партизанским отрядом, – вспоминал в своих мемуарах сам писатель, – я прошел тысячи километров по непроходимой тайге на оленях…». Поход занял четыре месяца и закончился в Якутске, где отряд был распущен, а бывший комиссар стал работать в газете «Ленский коммунар». Там и началась его дорога к писательству…
***
Они жили в лесах Мещеры вдвоем – он и Паустовский.
Тот тоже много чего насмотрелся в Гражданскую – и в оккупированном Киеве, и в самостийной армии гетмана Скоропадского, где он недолго служил, и в красном полку, набранном из бывших махновцев.
Точнее сказать – жили втроем, потому что к ним постоянно приезжал очень близкий друг – Аркадий Гайдар. Об этом даже в советских диафильмах рассказывали.
Тот самый Гайдар, написавший однажды в дневнике: «Снились люди, убитые мною в детстве».
Там, в незагаженных лесах и озерах Мещеры, они чистили себя.
Паустовский и Фраерман в Мещере.
Переплавляли черную демоническую энергию в чеканные строки редкой чистоты и нежности.
Гайдар написал там «Голубую чашку» – самое хрустальное произведение советской детской литературы.
Фраерман долго молчал, но потом его прорвало, и он за неделю написал «Дикую собаку Динго, или Повесть о первой любви». Повесть, действие которой происходит в советское время, но город на Амуре, описанный в книге в деталях, очень узнаваем. Это тот самый дореволюционный, давным-давно не существующий Николаевск-на-Амуре.
Город, который они стерли.
Фраерман отдал долг и хотя бы на бумаге – восстановил его.
Паустовский тогда написал так: «Выражение «добрый талант» имеет прямое отношение к Фраерману. Это – талант добрый и чистый. Поэтому Фраерману удалось с особой бережностью прикоснуться к таким сторонам жизни, как первая юношеская любовь. Книга Фраермана «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» – это полная света, прозрачная поэма о любви между девочкой и мальчиком».
Они вообще хорошо там жили. Как-то правильно, по-доброму и весело.
Гайдар всегда приходил с новыми шутливыми стихами. Однажды он написал длинную поэму обо всех юношеских писателях и редакторах Детского издательства. Поэма эта затерялась, забылась, но я помню веселые строки, посвященные Фраерману:
В небесах над всей вселенной
Вечной жалостью томим,
Зрит небритый, вдохновенный,
Всепрощающий Рувим…
Выпустить своих задавленных демонов они разрешили себе только один раз.
В 1941-м.
Про Гайдара вы наверняка знаете – та война стала для него последней, на ней он погиб честной солдатской смертью.
Паустовский с фронта писал Фраерману: «Полтора месяца я пробыл на Южном фронте, почти все время, не считая четырех дней, на линии огня…».
Паустовский на Южном фронте.
А Фраерман…
Фраерман, которому шел уже шестой десяток, и который был уже очень известным писателем, ушел летом 41-го в московское ополчение рядовым бойцом. Воевал в знаменитой «писательской роте», пулям не кланялся, от передовой не прятался, потому и получил в 1942-м тяжелое ранение, после которого был комиссован.
Бывшему харьковскому студенту и партизанскому агитатору была суждена долгая жизнь – он прожил 80 лет.
И каждый день, как Чехов раба, выдавливал из себя этого черного демона.
Р. Фраерман
По воспоминаниям многих, Рувим Фраерман был одним из самых светлых и добрых людей, которых они встречали в жизни.
И совсем по-другому после этого звучат строки Рувима Исаевича:
«Прожить жизнь свою достойно на земле – это тоже большое искусство, быть может, даже более сложное, нежели любое иное мастерство…».
А «Кота-ворюгу» вы все-таки почитайте, если еще не.
Ну а мы возвращаемся в 1920 год к Александру.
Писатель
С Амура комиссар Булыга со своим полком уходит в Забайкалье на ликвидацию «читинской пробки», где бойцы Народно-Революционной армии Дальневосточной Республики отчаянно резались с бойцами атамана Семенова – еще одного одержимого кровавыми демонами Гражданской войны.
Где-то на этих бесконечных дорогах и потерялся тот юный романтик, бредивший приключениями в духе Брета Гарта. В Чите мы уже видим авторитетного полевого командира, знающего ветерана, оплатившего боевой опыт собственной кровью и взявшего кровь чужую. В январе 1921 года в дивизии был подготовлен список командного состава с краткими характеристиками. Против фамилии Булыги – всего лишь два слова: «хороший – великолепен».
А через месяц, в феврале 1921 г. коммунисты Народно-Революционной армии Дальневосточной Республики избирают своим делегатом на X Всероссийский съезд РКП(б) товарища Булыгу, исполнявшего должность комиссара 8-й Амурской стрелковой бригады. Всего шесть делегатов с решающим голосом от огромной Дальневосточной республики и среди них – 19-летний комиссар.
Мандат делегата X съезда РКП(б) А. Булыги.
Надо ехать в Москву. Наш герой тогда еще не знал, что эта поездка навсегда разделит его жизнь на «до» и «после».
В Москву он ехал в одном вагоне с другим делегатом съезда, комиссаром 2-й Верхнеудинской стрелковой дивизии Иваном Коневым. Да, тем самым – будущим маршалом Победы, командармом 1-го Украинского фронта, бравшим Берлин и Злату Прагу. Как вспоминал позже сам Иван Семенович: «Мы в течение почти целого месяца ехали вместе от Читы до Москвы в одном купе, ели из одного котелка. Оба мы были молоды: мне шел двадцать четвертый, ему – двадцатый; оба симпатизировали друг другу».
Лихой красный командир Иван Конев
Сдружившись, оба дальневосточника и на съезде заселились в одну комнату в гостинице. Вместе ходили на заседания, вместе с непередаваемым восторгом смотрели на вождей партии, чьи статьи они разбирали при свете коптилки за тысячи верст от столицы. Как трогательно признавался потом Александр: «Я был так близок от Ленина, что не удержался и украдкой потрогал его пиджак».