Ап

   - Нет, ты скажи. - сказала она: - ты скажи, чтобы я знала. Я должна знать.

   - Ладно. - я открыл дверь и сел в машину. Лапочка открыла дверь со своей стороны и села рядом. Пусть слово не является действием, но высказанное - оно может повлечь за собой действие, оно настраивает на нужный лад.

   - Хорошо. Я скажу вот так, как говорил Голован Экселенцу, Комкону-2, и всему человечеству по поводу проблемы Льва Абалкина - я глубоко вздохнул и повернулся к ней: - Слушай внимательно, понимай правильно, запоминай надолго. Я обещаю, нет, торжественно клянусь перед лицом своих товарищей, что не буду применять эту силу ни на тебе, ни на Женьке - без вашего предварительного на то согласия. И если я нарушу эту торжественную клятву - да постигнет меня суровая кара моих товарищей и самая жаркая сковородка в аду. Если есть необходимость - могу подписаться каплей крови.

   - Я запомню эти слова.- кивнула Лапочка: - я запомню их. Надеюсь что мне никогда не придется тебе о них напоминать.

   - Я тоже на это надеюсь. А теперь - думаю нам пора ехать. Тело само собой не уберется.

   Это оказалось неожиданно легко. Иногда представляешь себя на месте преступника, которому надо спрятать тело, и каждый раз ты понимаешь что малейшая случайность может встать у тебя на пути. Казалось бы, легче легкого - положить тело в багажник, вывезти за город и закопать. Делов на две минуты. В кино. А в жизни даже спустить тело вниз в мусорных пакетах - уже сложновато. В конце концов даже такая небольшая девушка как Лапочка весит более пятидесяти килограмм, да, я понимаю, что переводить все эти изгибы, долины и упругости в килограммы и сантиметры - это свинство, но увы, такова жизнь. Гравитация, бессердечная ты сука. Винниту выше и спортивней чем Лапочка, она весит все шестьдесят а то и семьдесят килограммов, а тащить по лестнице мертвеца совсем не то, что тащить живого человека. Какие-то ученые замеряли человека в момент смерти и обнаружили, что человек становиться тяжелее - на какие-то сотые доли граммов, они считали, что это и есть вес души, отрицательная величина, пусть и небольшая. Я так не считаю, из-за Саши Полежаева. Саша сперва служил у нас на УС (узле связи) как старослужащий, он потом вернулся из Белоруссии, вернулся и подписал контракт сверхсрочника, или сверчка, как мы их тогда называли. Он прослужил в этом, новом качестве всего два месяца, а потом сорвался с балкона пятого этажа, а при падении ударился подбородком о перила балкона на третьем. Мгновенная смерть. Перелом шеи, отделение спинного мозга от головного и хотя его тело продолжало жить, сердце еще билось, а в легкие поступал кислород - он был уже мертв. И я помню, как мы валяли с ним дурака в шуточной борьбе и он казался мне очень легким, но когда я нес его на руках пьяного (отмечали его дембель) - он был значительно тяжелее. И вот, когда пришла пора нести его гроб - мы едва поднимали его вчетвером. А гроб сам по себе был довольно легким. Это Саша внутри придавал ему такую невероятную тяжесть. Поэтому я не считал что спустить тело с пятого этажа и положить его в багажник - такой себе пустяк. И если ты встретишь в подъезде кого-нибудь из соседей, это будет выглядеть очень подозрительно. Потом, сейчас на каждом доме стоят камеры. А дальше надо будет вывезти тело за город, опасаясь каждого инспектора ДПС, ковырять лопатой и ломом смёрзшуюся землю, это займет около часа как минимум - попробуйте сами, в свете фар зимой выкопать могилу, удовольствие ниже среднего, скажу вам. Поэтому я просто вызвал бригаду по оказанию ритуальных услуг. И приказал им отвезти тело в крематорий, а после - забыть об этом. Я думал, что Лапочка будет против такого радикального решения проблемы, но она лишь пожала плечами и попросилась сопроводить Винниту. Обычно так не делают, сказал мне бригадир этих ритуальных грузчиков, одетых почему-то в камуфлированные костюмы, но я опять отдал приказ и нас с почетом проводили в зал для кремации. Лапочка выбрала самых шикарный гроб и через несколько минут мы с ней уже наблюдали как гроб с телом Винниту вкатывается в жерло печи, захлопывается стеклянная дверца и пламя газовых горелок вспыхивает внутри. Мы стояли и смотрели. Я думал о том, что по иронии судьбы Винниту погибла не от руки Старца, который исковеркал ее жизнь под свои нужды, а от моей, что иногда единственная свобода, которая у нас есть, это свобода шагнуть в пропасть и что мне надо приложить усилия, чтобы эта жертва не была напрасной. А с другой стороны - никто не просит меня прилагать усилия, а если никто не просит, то идти и причинять людям добро - это и есть самое настоящее насилие. Никто не знает что именно для человека является добром, кто любит красное, а кто-то любит белое, кто-то любит не вино а пиво подгорелое... а ты тут влезаешь со своим уставом и приказываешь всем друг друга любить и прекратить воевать. Ничего хорошего из этого не выйдет, тебе придется вручную регулировать каждый конфликт, а конфликты обязательно будут, если запретить людям агрессию, она выльется в психозах, она выльется в самоуничтожение, да бог знает во что еще. Вот, например Лапочка... - я покосился на нее и вспомнил эпизод, о котором она рассказывала, что в детстве ее обижала другая девочка, в школе. А потом она встретила ее уже во взрослой жизни и эта девочка оказалась вполне себе симпатичной и без комплексов и веселой - я встретил ее в ночном клубе. И обычно Лапочка всегда поощряет такие знакомства, так мы познакомились с Женькой, но в тот раз она замкнулась в себе и уехала домой. И если допустить, что я прикажу ей перестать испытывать негативные чувства к этой девушке - я практически лишу ее индивидуальности, той основы, которая и составляет ее как личность, или нет? С другой стороны, Лапочка и сама может простить эту девушку, изменить свои взгляды на свое детство и помириться с ней, а может даже подружиться. Или переспать. Это возможно, но только если она сама примет такое решение. Опять-таки, если я вмешаюсь и прикажу - предваряя саму жизнь - разве это будет так уж намного хуже, чем ждать решения жизни и обстоятельств? Хорошо, оставим Лапочку в покое, я обещал, что не буду ничего с ней делать, предположим, что я изменю некоего абстрактного человека, который, например - испытывает неконтролируемый страх при виде устриц. Вот есть у человека такая фобия, он даже в ресторан боится пойти, чтобы под одной крышей с устрицами не быть, купаться в море боится, потому что эта вода касается устриц - пусть даже где-то за тысячи километров отсюда. Устрицефобия такая. И, естественно, эта фобия ему жизнь портит, он и карьеру сделать не может и девушку в ресторан сводить и вообще. И если я такому человеку прикажу не испытывать этой фобии - и он перестанет испытывать эту фобию, разве это не добро? Или благо. В любом случае ничего плохого я тут не вижу, разве что он пойдет жрать этих устриц от пуза и подавиться, но даже в этом случае тут не будет моей вины, а только его собственная глупость. Следовательно, исправлять людей - это хорошо, а я могу вылечить любую фобию, достаточно только приказать. Вот, карьеру психотерапевта я точно могу сделать, да. Вы хотите об этом поговорить? У вас уже нет проблемы, оставьте чек у секретаря, следующий.

   - Я хочу пояснить. - сказал я, глядя как бушует ярко-синее пламя в топке крематория: - чтобы не осталось ...

   - Да? - спросила Лапочка, глядя в огонь, как и я.