Страница 366 из 379
Я повернул к нему голову:
– Потому что это слишком просто и нереально. Представьте себе ситуацию. Завтра утром вас вызовут на совещание с руководством в NBC, и они скажут вам: «Тим, ты знаешь, что камера внешне добавляет тебе пять килограмм? Мы увидели тебя вчера утром, и ты выглядел немного щекастым! И у нас есть решение. Мы урезаем твой оклад на десять процентов, таким образом ты сможешь купить меньше еды, и, соответственно, будешь меньше есть!» Думаете, сработает?
Журналисты разразились хохотом, хотя Норкисту было совсем не смешно. После этого Рассерт добавил:
– Пожалуйста, не подавайте им идей! – и он с широкой улыбкой повернулся на камеру: – Марин, это неправда! Не подавай на развод!
Я продолжил:
– Как видите, это не сработает. Ваш доход урезан на десять процентов, но вам все еще нужно выплачивать ипотеку, обслуживать автомобиль, откладывать на обучение детей, а теперь еще и адвокату, потому что ваша жена тоже считает, что у вас щечки. Так что же вам делать? Если вы такой же, как и большинство из нас, вы начнете расплачиваться кредитной картой.
Норкист перебил меня:
– Нет, вам просто нужно будет подстроиться и сократить ваши расходы! Издержки нужно сокращать из-за меньшего дохода!
– Никогда такого не будет! Что произойдет – вы будете оплачивать все кредитной картой. Теперь же и вы, и я, и предполагаю, Тим, сидящий там, рано или поздно мы исчерпаем весь кредитный лимит, и затем банк выжмет из нас все, и мы обанкротимся. То же относится и к Соединенным Штатам. Сейчас мы платим облигациями и ценными бумагами, занимая, полагаясь на доверие государства, но что будет, если дефицит бюджета возрастет с миллиардов до триллионов? Что случится, когда весь мир поймет, что мы не можем вернуть все те деньги, которые заняли?
Из того, что я говорил, ничего не было из ряда вон выходящим, для меня, по крайней мере. Это была история политической экономики около 2020-го года. В 2010 году Китай, будучи главным заемщиком Америки, проводил внешнюю политику таким образом, что мы оказались заложниками их условий. В 2020-м они начали скупать американские компании за гроши, покрывая ими американский госдолг. Именно так GE стал китайской компанией, а Мэгги оказалась в Канаде.
Норкист продолжал спорить, что такого не произойдет, и что это вынудит политиков снизить цены и свернуть свои программы. Я же просто ответил:
– Опять же, звучит здорово, но этого не будет. Политики тратят деньги, вот, чем они занимаются! Рыба плавает, птичка летает, а политик тратит. Это могут быть налоги, займы, что угодно, но они это тратят. Нет ни одного законного или конституционного требования, запрещающего им тратить. Единственный для них способ выравнять бюджет – это проследить за тем, чтобы каждая новая программа имела достаточно средств, чтобы полностью ее финансировать с самого первого дня.
Мы обсуждали это еще несколько минут, пока Атли не закрыл тему. После этого я из-за кулис наблюдал за передачей, хотя Норкист сразу же убрался из студии. Атли, Рассерт и Некто обсуждали нашу дискуссию, и подшучивали над Рассертом, обсуждая новую диету для «Щекастого», и как его будет бросать жена.
Когда передача закончилась, и в зале остался только Атли, который читал завершающую речь, Рассерт вышел и застал меня там. Увидев меня, он рассмеялся:
– Это теперь никогда не кончится! Это все ты виноват!
Я только и мог рассмеяться в ответ:
– Тогда тебе стоит уже сесть на диету. Либо так, либо руководство может и урезать оклад!
Он еще раз засмеялся.
– Не думаю, чтобы ты сильно понравился Гроверу.
Я пожал плечами:
– Он зациклен на том, что налоги это все, и хочет оборвать всю фискальную политику. Это очень простой подход, что позволяет ему предлагать это всем, кто хочет простого подхода. Это хорошо звучит. И не важно, правильно ли это.
– И когда будете баллотироваться? – спросил он, включив своего журналиста.
– Ни за какие коврижки! Не могу позволить сокращения зарплаты, – смеясь, сказал я.
– Ну, было приятно познакомиться, даже если теперь мне нужно мчаться домой и спасать свой брак, – добавил он, протянув мне руку для рукопожатия.
Я со смехом пожал ему руку.
– Слушай, если когда-либо будешь в Балтиморе, свяжись со мной. Мы достанем сиделку, я возьму свою жену, а ты свою, и все вы можете на меня поорать. Уверен, наслушаюсь я об этом от Мэрилин!
– Так и сделаю.
Я поехал домой, и Мэрилин подколола меня насчет того, что я за десять минут обеспечил бедному Тиму Рассерту сокращение зарплаты и развод. Что в свою очередь, заставило меня задуматься. Тим бы умер в возрасте пятидесяти восьми лет от сердечного приступа, причиной которого стал тромб в коронарной артерии. Маленький кусочек жира бы перекрыл одну из его артерий и заставил бы его упасть камнем. А что, если бы я смог убедить его следить за собой, и сбросить килограмм или два? Прожил ли он бы от этого дольше? В случае с Мэрилин это работало, и она была в намного лучшей форме, чем в первой жизни. Рассерт был слишком хорош как журналист, и не менее хорош, чтобы умереть в таком возрасте.
Я знал так много о том, что плохого произойдет в мире. И было очень заманчиво вскочить на коня и завопить: «Казармы в Лебаноне разбомбят!», или «Над Локерби взорвется самолет 103-го рейса!», и это бы ни на что не повлияло. Как только бы кто-нибудь спросил бы, откуда я это знал, что бы я ответил? «Я путешественник во времени из 2022-го года, который отправился в альтернативную реальность». И это обеспечило бы мне билет в один конец в Шеппард Пратт. Может, даже общий билет с мамой.
В конце концов мы все-таки поужинали в Балтиморе тем летом, хоть и без своих жен. Он приехал повидать меня после публикации статьи в The Economist в апреле. У меня оставалось достаточно материала после выпуска книги, который я мог использовать для большущей статьи по общественным профсоюзам. Я показал статью в издательстве Саймона и Шустера, и, хоть они сами ее и отклонили, но статья была передана в The Economist, которые выпустили ее как главную. Это поразило меня, и «Получите Забастовку!» наделала шуму среди говорящих в Вашингтоне.
Моим тезисом было то, что, хоть профсоюзы в целом и были полезны на частных предприятиях, но если дело касалось общественных предприятий, то это был настоящий кошмар. У политиков не было ни единого повода выполнять требования профсоюзов. В частном же секторе, например, если у Форда слишком много платили и помогали профсоюзам, рано или поздно траты бы возросли настолько, что они будут проигрывать своим более умным и бережливым конкурентам, таким как GM или Chrysler. В общественном секторе же обычно не было альтернатив (если все полицеские забастуют, кого вызывать в случае ограбления?), и политики, которые прогибались под непомерные требования, особенно в случае с пенсиями и долгосрочным здравоохранением, скорее всего, не доживут до того, когда нужно будет разбирать все последствия.
Я предоставил несколько цифр и показал, что произойдет в будущем, когда ныне трудоустроенные бэби-бумеры начнут уходить на пенсию после 2000-х годов. К 2010-му году в некоторых городах начались бы массовые увольнения городских работников, чтобы выплачивать пенсии. Это я видел в случае с полицией, пожарными и учителями. Самый пагубный эффект возымела повышенная пенсия, связанная с опасными для жизни условиями труда. Подразумевалась идея, что если у кого-то опасная работа, например, у полицейского, то он получит прибавку за выслугу лет, когда уйдет на пенсию. Если он уйдет на пенсию после двадцати лет работы, то он получит прибавку еще за пять лет, и таким образом будет получать пенсию за двадцать пять лет работы. Или иначе он может уйти после пятнадцати лет работы и получать пенсию за полные двадцать лет работы. Идея была в том, что поскольку их работа опасна и требовательна к физическому состоянию, то они изматывались на пять лет вперед. А получилось так, что другие профсоюзы начали требовать таких же прав, хоть они и не имели такого же основания. Так и полицейские секретари начали получать прибавки, потому что их должность требовала их пребывания в полицейском участке с преступниками, даже при том, что они никогда не пересекались. Конечным результатом было обширное увеличение пенсий и обязательств по здравоохранению.