Страница 81 из 84
- С ним точно все в порядке? Может, разбудишь?
- О Боже, Андрей – засмеялась впервые так искренне и легко, - зачем? Ты знаешь, что когда ребёнок спит – это золотое время для его родителей?
Так умно рассуждает, такая юная… не верится, что у нашей бешеной страсти такие серьезные и сводящие с ума последствия. Сын! Мать вашу! У меня есть сын! Савелий Андреевич Воронов! Это охрененно звучит!
- Я не знаю. Иногда мне кажется, что он лежит как-то слишком спокойно и мне это не нравится…
Обвила за шею руками и на ухо шепнула:
- Дурачок мой… он просто спит… спокойно и сладко, потому что мама и папа рядом.
И тут я вдруг почувствовал кожей что-то горячее – она расплакалась. И у самого глубоко в груди закололо.
- Не плачь, пожалуйста. Теперь мама и папа всегда будут с ним рядом…
- Это от счастья, Андрей. Боже, как же я мечтала услышать эти слова. Как часто, когда пела ему колыбельную, валясь с ног, я представляла, что ты стоишь позади и вот-вот прикоснешься, обнимешь за плечи и на руки подхватишь, чтобы уложить на кровать…
Мне каждое ее слово, как ножом по сердцу. Бедная моя, маленькая моя девочка. Никогда не прощу себе этого, этих чертовых месяцев вдали от меня, ее бессонных ночей, в которые она по частям умирала, но собирала себя заново ради нашего сына.
- Я люблю тебя…
Это впервые, когда я произнес эти слова. Никогда раньше не говорил, и об этом жалел не меньше. Как часто мы не успеваем сказать людям главное, думая, что успеем, что еще не время, забывая, что каждое произнесенное наше слово в какой-то момент окажется последним.
Она замерла… сидела несколько секунд, не шевелясь, а потом обхватила ладонями мое лицо и долго-долго в глаза смотрела, чтобы потом прикоснуться к моим губам своими и, едва касаясь, сказать:
- И я люблю. Так люблю, что мне страшно…
Черт! Что же меня сейчас словно наизнанку выворачивает. Не могу сидеть вот так спокойно, хочется остановить чертову машину и выйти из нее, вдохнуть воздух полной грудью, и целовать ее до исступления.
- Больше никаких страшно… Люблю тебя…
- Скажи еще раз… потому что мне кажется, что это сон.
- Люблю… Как одержимый люблю… И это не сон…
- Я ведь оплакивала тебя до самой нашей встречи, жить не могла нормально, понимаешь? Почему так поступил со мной?
Знал, что сейчас любые слова прозвучат глупо и жалко, как дурацкое оправдание, которое не выдерживает никакой критики.
- Тебя не должно было быть там… Никто не должен был попасть туда, кроме… Нам пришлось лгать, любимая…
- Но как все произошло? Ведь тебя видели… там. И кто этот человек, которого...?
Как же все-таки паршиво от этих ее вопросов. Я знал, что моя девочка не питает иллюзий на мой счет, но рассказывать о том, что я без тени сомнений подставил под пулю другого человека, пусть даже я ни на секунду не жалел об этом, не хотелось. Она и так настрадалась.
Это Фиму расстреляли тогда в центре города. Я не убил его тогда, как будто чувствовал, что пригодится. И когда он пришел ко мне с ребенком на руках, корчась от ломки и умоляя, чтоб денег ему дал… я мальчика забрал и сказал, что сам о нем позабочусь. Что конченому наркоману ни копейки не дам, потому что скорее ребенка уморет, чем он откажется от очередной дозы. Он затаил злобу тогда, через бывших напарников с людьми Ахмеда связался, поэтому и сорвалась тогда вся наша затея, когда Александра к заправке не приехала. Только Фима в последствии, как оказалось, и правда к ребенку этому привязан, готов был на все ради того, чтобы его вернули. Я пообещал… знал, что лгу, но пообещал, что отдам. Хотел запустить пулю в лоб твари, только подумал, что должников лучше держать в живых. Некоторое время. Особенно если в твоих руках крючок, на котором тот плотно сидит.
И когда мы с Максом и Изгоем думали, как использовать ту информацию, которая у нас оказалась, то мне сразу Фима на ум пришел. Собаке собачья смерть. А мальчик? Пока что он побудет в больнице, пока я не выясню кое-что весьма и весьма важное… Просто не время пока. И вот, в очередной раз, когда Фима умолял дать увидеть племянника хотя бы одним глазком, я сказал, что согласен, но только после выполнения одного задания. Тот согласился, не задавая лишних вопросов.
Ему заранее даже такую же татуировку набили, как у меня на руке была – для формальности. Для протоколов опознания и экспертиз всяких. Понятно, что все, кто был вовлечен в это дело – прекрасно знали об этой спланированной мистификации. И именно об этом мы и толковали тогда с генералом ФСБ. Чтобы похоронили без шума, никаких СМИ, усиленная охрана и ограниченный список «гостей». Фиму приодели… Одежда, обувь, темные очки… Я зашел тогда в задние бизнес-центра и сразу же вышел… Только это был не я… Шагал, делая вид, что забыл что-то в машине. Это заняло секунд десять. Фиму сразу же сняли тогда. Расшибли голову всмятку, и вторым выстрелом в лицо. Это, можно сказать, везением было. Когда тело есть, дело есть, а лица нет… Черный юмор, но уж как есть.
Мы ведь об этом покушении знали все до мельчайших деталей. Настю взяли тогда и держали под присмотром все эти дни – чтобы ублюдки, с которым она тогда общалась, не заподозрили ничего. Так и узнали о том, что они планируют… А потом Настя так глупо и бездумно ушла «уйти из жизни»… Но что поделать, это ведь «ее выбор»…