Страница 80 из 84
А когда сына на руки взял, они дрожать начали, словно в лихорадке. Такая волна нежности и восторга захлестнула, что я готов был на весь мир орать о том, что счастлив. Это невероятное чувство. Словно мне дали шанс получить все, что я потерял, и все, что было упущено мной в свое время. Только иногда мы понимаем это, пройдя слишком длинный путь. Это как обрести вторую жизнь, пережив клиническую смерть. Когда ты открываешь глаза, и даже унылая палата, в которой лежишь, кажется тебе райским местом. Когда все цвета вокруг становятся ярче, чувства острее, и даже за вчерашние проблемы и заботы хочется благодарить.
– Вы – моя жизнь, понимаешь? – обнимаю Александру и чувствую, как скулы напряглись, а перед глазами поплыло вдруг. – Не жил раньше… и не смогу. Ты хотя бы представляешь, каким этот проклятый год стал для меня? Неизвестность – это самое жуткое, что может переживать человек. Хуже, чем смерть. Поверь. Сдохнуть самому хотелось.
- Не говори так, Андрей… даже думать о таком не хочу. Как нашел, любимый мой… Расскажи. Почему так долго?
- Потому что скрывали тебя… Очень хорошо скрывали… Подруга твоя.
- Башира?
- Да… и думаю, это не единственный вред, который она нанесла.
- Правда?
Веки тонкие с длинными ресницами опустила, а в глазах слезы блеснули.
- Да… Боже, сколько же времени я потеряла, слушая ее, Андрей… Она ведь убедила меня в том, что не нужна я… Что ты своей жизнью живешь, что не ищет меня никто. А я умереть хотела от мысли этой.
- Моя бедная девочка. Я сам во всем виноват. Сам… Что отпустить тогда смог…
Волосы ее пятерней сгребаю в горсть и между пальцев пропускаю, как нежнейший лен. Такие светлые и мягкие. Пахнут умопомрачительно, и я до сумасшествия хочу лицом в них зарыться, впиться в них ладонями, намотать на запястье, когда брать ее буду. Гребаный год мечтать об этом, сатанея от тоски и воспоминаний.
- Не хочу больше думать об этом… не хочу… забыть хочу кошмар весь этот. Ведь теперь все иначе будет… Мы уедем далеко-далеко? Спрячемся?
- Нам не нужно больше прятаться, любимая. Знаю, что в это сложно поверить, но… с прятками покончено.
- А как же…
- Ахмед? Забудь о нем, ты больше никогда его не увидишь. Клянусь!
- Но как это возможно?
- Вот так, Александра. Его нет… Все. Забудь. Считай, что он далеко уехал и больше не вернется.
Прикрыла рот рукой, видимо, думая, задавать ли тот самый вопрос, который повис в воздухе.
- Я всем сердцем желаю, чтобы было именно так. Но ведь есть еще дядя Саид. Андрей, он просто так не отступит, особенно, если ты… сделал это.
- Не переживай, моя маленькая. Тебя ждет очень много сюрпризов… ты все узнаешь… Я хочу побыстрее увезти вас отсюда!
А ведь ей и правда предстояло многое узнать. Я же тогда оказался прав. Ахмед не был отцом Александры. Правда, он и сам об этом не догадывался. Как и о том, что у Саида был роман с Ириной. Они встречались тайком, выжидая нужного момента, чтобы он помог ей сбежать.
Саид не был так силен на тот момент и не имел необходимых связей, но, в конце-концов, помог Ирине скрыться. Не знаю, что между ними было на самом деле: секс или какие-то чувства, потому что я так и не понял, каким образом Ирина попала в дом Ахмеда и почему ее держали там насильно, но мог предположить, что Бакит уже тогда занимался работорговлей. Поставлял своему братцу игрушки бесправные и годные для любой нужды.
На бесстрастном лице Саида я не видел ни одной эмоции, когда он мне рассказывал, кто такая Ирина и кем она была для Ахмеда. Самым парадоксальным было то, что он и сам верил в отцовство брата, ведь мать Лексы была его любовницей (хотя Саид употребил совсем другое слово), долгое время работала в его доме. Ирина побоялась признаться, думая о том, что Саид, которому не нравилось такое обращение с женщиной, не рассчитав силы, пойдет против Ахмеда, и тот, узнав правду, уничтожит и ее, и его, и их дочь. Она таким образом хотела защитить малышку. Она верила, и не напрасно, что даже такой монстр и ублюдок, как Ахмед Нармузинов, все же не посмеет причинить вред собственной дочери. И ее можно было понять, она слишком хорошо изучила этого больного на голову маньяка, чтобы предугадать его действия и реакции. Нет, у него не было за душой ничего святого. Но были какие-то свои больные принципы и фанатичные идеалы. Притом в семье Нармузиновых не рождались дети. Александра была единственным ребенком. И когда после неоднократных разговоров Ирины я сложил все воедино, то понял, что рано или поздно для каждого приходит время истины. И, как ни странно, после того, как она призналась мне во всем – чужому, по сути, человеку, то пошла на поправку. Наша память, как невидимый палач, решает, в какой момент пощадить нас, а в какой уничтожить. Груз вины и дикого страха сковали ее кандалами мнимого безумия, блокируя то, что разрушало ее душу. И когда она смогла наконец-то сбросить эту тяжелую ношу, даже выражение ее лица изменилось, плечи распрямились, и она заплакала. Не истерически, не навзрыд, а так тихо, отчаянно, с облегчением и благодарностью. Я обещал, что очень скоро она встретиться с дочерью. Что все эти годы ее мучений не были напрасными. Что сука-Ахмед гниет в земле и больше не посмеет их и пальцем тронуть. Она как-то, слегка смущаясь, спросила, как живет Саид сейчас, близок ли он с Сашей, и я успокоил ее, сказав, что он стал ее ангелом-хранителем рядом с тем чудовищем, с которым находилась ее дочь. Пусть это было правдой с очень большой натяжкой, но это именно то, что нужно было сказать сейчас. Я ни на секунду не забывал, что говорю с очень больным человеком, пережившим самое жуткое насилие и страшные лишения в течение многих лет. Думаю, она хотела знать и о его личной жизни… но всему свое время. Это те материи, в которые посторонним вход воспрещен, и я понятия не имел, чем дышит настоящий отец Александры. Более сдержанного и замкнутого человека я раньше не встречал.