Власовы дети

- Ну, тогда в дом входи, - улыбнулась Анна, открывая перед ним дверь. - Гостем будешь?

В этих словах Юлу послышались вопросительные интонации. Отвечать не стал, о молча вошёл в дом следом за мачехой.

Для деревенского дома планировка была самая обычная - хлев, сени, две комнаты, разделённые глухой стеной.

- Проходи, садись, - сказал Анна, приглашая его в кухню. - Здесь теплее.

В обстановке кухни ничего особенного он тоже не заметил: старый буфет, сколоченный из тёмного дерева, стол, накрытый иссечённой трещинами клеёнкой, стулья. Печка-каменка вызвала интерес - в Росстани это стало уже редкостью. На белёной печной стене подвешены на леске пучки сухой травы. В простенке между окнами висели большие часы с маятником, они медленно, словно с неохотой отмеряли время этого уходящего холодного осеннего дня.

Пока Анна хлопотала, Юл украдкой её разглядывал. Прежде ему не удавалось как следует рассмотреть мачеху.

Анна была довольно молода, намного моложе отца. Юл никогда не мог понять, зачем он ей, невзрачный, худой, почти старик. Пожалуй, она была красива. Но в её внешности что-то настораживало: слишком жёсткая линия скул, слишком тонкие губы, слишком холодный блеск глаз. И двигалась она странно: слегка раскачиваясь вперёд-назад, как курица, но походка эта её совсем не портила.

- Проголодался, наверно? Не ждали, что приедешь, а то бы овцу зарезали, - сказала Анна и почему-то засмеялась.

Смех у неё был отрывистый, ироничный, с твёрдыми металлическими нотками.

- Да я не голодный, - смущённо пробормотал Юл.

Скрипнула входная дверь, и в кухню одна за другой вошли четыре женщины в длинных, как и у мачехи, платьях. Следом за ними отец. Направляясь к столу, он на секунду остановился возле Юла и шепнул:

- Будь осторожен.

Юл удивлённо вскинул глаза, но отец уже отошёл и как ни в чём не бывало уселся за противоположным концом стола.

Женщины молча принялись помогать мачехе, а она, вдруг раскраснелась, и нервно спросила:

- Ну, рассказывай, что стряслось?

- Люди пропадают, - ответил он, удивившись её проницательности, с чего это она взяла, что "стряслось".

- Человеческая жизнь нынче ничего не стоит, - буркнул отец.

- Мальчик шести лет, - не обращая внимания на отцовские слова, продолжал Юл. - Есть подозрение, что орудует маньяк.

- Маньяк, говоришь? - задумчиво проговорил отец. - Слово новое, а зло-то старое.

- Да не бывает зло старым или новым, - заметил Юл. - Зло всегда одно.

- Одно-то одно, да личин у него больно много, - продолжал отец. - Зло является в том облике, которому человек больше доверяет. Древнему демону нетрудно принять образ молодой женщины или доброго старичка. Теперь их маньяками называют.

Отец исподлобья смотрел на Юла.

- Иногда маньяками-педофилами, - уточнил Юл.

- Первенцы, - продолжил отец, назидательно подняв указательный палец, - принесённые в жертву древним демонам - это страшная плата за века свободы от их власти. Но вот какая странная штука, они возвращаются снова и снова. Скажи мне, Юлий, изменилось ли в мире хоть что-нибудь с тех времён, как люди открыто служили кровавым богам? А им требуются всё новые и новые жертвы. Почему, кто-нибудь из вас знает? А что делать, когда столкнёшься со злом в себе самом? Это такое важное знание, древняя наука. А люди всё забыли и вспоминать не хотят.

- А может так и надо? Забыть и не вспоминать никогда о зле? Похоронить его, - возразил Юл.

- Тогда зачем же ты пришёл сюда, Юлий? - вмешалась Анна. - Мы ведь только этого и хотим, чтобы вы про нас забыли, и сами ничего не желаем знать о вас!

- Я пришёл, потому что вам хорошо знакомы эти места. Может, подскажете, где искать мальчика, может, где-то здесь есть пещеры, заброшенные шахты? - спросил Юл.

- Ты здесь вырос, - усмехнулась Анна. - Тебе не хуже нас эти места известны. Тем более, что это твоя работа. Вот и ищи!

Она сурово посмотрела на отца, не давая ему и рта раскрыть, и велела всем садиться за стол.

Перед едой никто не произнёс никаких молитв, не предложил взяться за руки, чтобы "обменяться энергией". В общем, всё было вполне заурядно: миска каши, чугунок картошки, кувшин с молоком.

Странные молчаливые женщины, даже имён не назвавшие, так и сидели за общей трапезой, молча пряча глаза под низко надвинутыми платками. Ужин походил, скорее, на тризну.

Но, удивительное дело, он ел варёную картошку, время от времени поглядывая на сотрапезников, и не чувствовал себя чужим.

Юл посмотрел в окно. Солнце опустилось к самому горизонту.

Перехватив его взгляд, Анна громко объявила:

- А теперь чай.

Вставая, она опрокинула стул, словно пьяная.

- Мне пора, - сказал Юл, вставая.

Но отец, усаживая его обратно, попросил:

- Куда ты на ночь глядя?

- Ну, хорошо, - неуверенно согласился Юл, взглянув на телефон.

Сигнала по-прежнему не было. Подумав немного, он решил остаться на ночь. Всё-таки отец просит.

Безмолвные женщины принялись убирать тарелки и ставить на стол чашки.

Отец придвинулся к Юлу поближе и, вынимая из полотняного мешочка трубку, предложил:

- Покурим?

Они вышли на крыльцо. Потемневшее небо на горизонте пересекала полоса, похожая на кровоточащую рану.

Юл достал сигареты, щёлкнул зажигалкой, предложил отцу, и, стараясь поддержать разговор, похвалил:

- Красивая у тебя трубка. Вересковая?

- Да-а, - протянул отец. - Вещь старинная. Вереск суеты не терпит. Сборщики месяцами бродят по верещатнику, со знакомыми кустами разговаривают. А как соберут, непременно его умертвят сначала.

Юл чуть не поперхнулся от таких слов.

- Вереск, он ведь живой, - продолжал отец. - Если комель разрезать, то увидишь в сердцевине красноватую жидкость. Это кровь его. Из живого-то вереска трубка не получится. Он сначала годок отлежаться должен. Потом выварить. Потом просушить. В идеальном случае, ещё как минимум год.

Отец выпустил облако дыма и спросил, держа трубку за чубук:

- Ну, что скажешь о нашей жизни?

Его глаза внимательно изучали лицо Юла.

Что он мог ответить? Он и не видел-то ничего. Да и можно ли в нескольких словах выразить странное тягостное впечатление.

- Всё не так, как мне представлялось, - неуверенно начал он. - Да и что можно представить за такое короткое время?

- А вы разве пытаетесь? Разве вам это важно? Мать твоя, покойница, всё хотела, чтоб ты уехал, в институт поступил и человеком стал, как она говорила. Считала, что на земле человек главный. Опасное заблуждение. Ведь земля-то эта непростая. Она не всякого примет и не всякого отпустит. Не каждый сумеет через Власовы Пастбища пройти. Вот ты думаешь, почему сюда приехал?

Он смотрел на сына, прищурившись.

- Ну, родня всё-таки, - неуверенно сказал Юл.

- Правильно, сынок, родня, - подтвердил отец, продолжая смотреть на него испытующим взглядом. - Только неспроста ты именно сегодня к нам явился. Ведь ночь-то эта - Велесова. В эту ночь такую силу можно обрести! Если, конечно, страх преодолеешь, не побоишься в подземелье спуститься.

Перехватив непонимающий взгляд Юла, отец покачал головой.

- Память, она ведь как погреб глубокий, как подземелье. Ты, поди, и не спускался туда не разу, - он снисходительно улыбнулся. - А вот мы сегодня дверь-то закрывать не станем. Пусть предки заходят и за стол садятся вместе с нами. Может, и ты вспомнишь...

- Ну, да, - поддакнул Юл, холодея, чувствуя, что впутался во что-то странное, неконтролируемое. - В этой деревне ведь одни Власовы живут, мне сказали.

Отец тихо засмеялся.

- Все мы здесь Власовы дети. И земли эти, - он широким жестом обвёл окрестности, - отцу нашему принадлежат.

Голос его был холоден и беспристрастен, в нём не чувствовалось упрёка.

- Отцу? - переспросил Юл, чувствуя, насколько бессмысленными кажутся здесь, в этом странном месте все его чаяния, мечты, да и вся его жизнь.

- Мы ждём, - игнорируя его вопрос, многозначительно произнёс отец. - Ждём часа, когда этот мир снова станет нашим.