Страница 13 из 27
Он увидел, что я молча смотрю на него и не собираюсь никого закладывать. И ушел. Я тоже поплелась к себе.
Вот, сижу у себя, пишу. А уже ночь спустилась на Тепанкальи. Такая же, как обычно здесь, в горах, с очень черным небом и очень яркими звездами на нем. Такое удивительное зрелище! Хотя и не такое удивительное, как то, что еще бывают добрые люди. И даже драконы-оборотни.
Пишу, а сама думаю – неужели он меня обманул? Никакого чтения мыслей? Никакой волшебной книги? Только моя паника? И я даже ПРИДУМАЛА, как сделать такую книгу. Надо написать разные варианты продолжения разговора, очень-очень много, запомнить их все, какой текст на какой странице, и перелистывать так, чтобы попадать, когда нужно, на подходящую страницу. Я бы тоже сумела так, только долго тренироваться бы пришлось. И можно было бы показывать простакам чтение мыслей. Они думают – а книга отвечает. Первый ответ был бы такой: «Вот что ты думаешь: ты думаешь, эта книга не может читать мысли. Но она – может!». Смешно, до чего просто, если у тебя драконовская память, с запасом на долгие годы жизни, куда больше, чем у человека.
Но поздно. Не знаю, какие у него были ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, кроме всего лишь беседы о разных календарях – он так их мне и не предъявил, но мой испуг и чувство вины меня выдали. Все-таки нехорошо предавать своего спасителя, да еще такого могущественного. Да еще, извольте видеть, расхвасталась, как кецальтотолин, а кўаутли не дремал, вот и попала, как тотолин в ощип. Или, скорее, не кўаутли, а кўаутлаатоак – не простой орел, а говорящий.
Если он не сжалится – а по его виду было не похоже – то жить мне осталось не так много. Письмо-то я напишу, а вот отнесет ли он его до или после справедливого наказания меня – не знаю. Но даже если и после – вряд ли чем смогу тебе еще послужить, братец Клод. Ты же не некромант. Может, у тебя в тюрьме завалялся какой-нибудь? На всякий случай? Нет? Всех сжег, какие были? Жаль-жаль. НЕПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНО. Шутка, конечно. Я добрая христианка, и не хочу, чтобы мое мертвое тело поднимали или как это называется – ведь это наверняка ведет к гибели души, правда? Что про это говорит теология? Может ли спастись душа тела, ставшего нежитью? Нет? Точно? А что будет, если некромант поднимет тело святого, а тот уже в раю – святого же не выгонят из рая за чужое преступление, правда? Значит, надежда будет и в таком ужасном случае. Но очень-очень маленькая. Оно того не стоит. Я же не святая, даже если меня дракон за веру съест. А если кого укусит оборотень? Тут уже не только о святости, но и вообще о рае мечтать не придется. Я, правда, не знаю, стану ли драконом-оборотнем, если он меня укусит… А если даже да, но он не просто чуть-чуть куснет, а откусит голову, как он чуть было только что не сделал, то что получится? Мертвый дракон-оборотень? Скорее, просто труп. А труп без головы даже некроманту, небось, ни на что не нужен. А уж если проглотит, никакой некромант ничего не сделает. Некого будет поднимать. Значит, никто не помешает душе отправиться по заслуженному пути, где есть какая-то надежда – не на свою безгрешность, но на милосердие. Получается, лучше быть проглоченной и переваренной драконом, чем просто убитой им. Впрочем, никаких некромантов ни у тебя, ни здесь у дракона нет, так что разницы никакой.
Зато чувства вины и благодарности за спасение – должна покаяться, они у меня были, хотя я и понимала, что они неправильные – их больше нет. Если кто-то продолжит после меня наш заговор, я была бы РАДА. А если мне самой все же представится такая возможность… ух, что будет. Но на это мало надежды.
Пока же мне остается только наслаждаться оставшимися… минутами? (если Тенкутли предпочтет ликвидировать гостью, причиняющую ему столь много хлопот, и забрать письмо с трупа – время-то на письмо истекает!)… часами? (если он еще и ответ доставит и даст прочесть! а затем уже)… днями? (если и тогда еще не придумает, что со мной сделать!) своей – ах, какой КОРОТКОЙ! – жизни.
Если мне будет дано время в несколько дней, то я собираюсь около полудня четверга одиннадцатого апреля (год на самом-то деле не все ли равно какой, семьдесят шестой или седьмой, главное, этот), собираюсь СНОВА ПОКАТАТЬСЯ НА ЛОДКЕ, надеюсь, что более удачно, чем в прошлый раз.
Ты же ПОНИМАЕШЬ, братец, что получится, если он не казнит меня прямо сейчас? Гонки со смертью! Неизвестно, сколько мне останется, и надо будет постараться успеть все до того. Впрочем, для тебя, как монаха, это не ново. Все и всегда должны жить так, как будто Страшный Суд настанет вот-вот, в любой миг. А он и впрямь для каждого может настать в любой миг. Камень на голову упадет – и готово. Особенно – со здешней башни. Думаю, хватит и небольшого камешка. А это тоже вполне возможно! Достаточно, чтобы кое-кто намекнул кому угодно, какая я есть гнусная предательница доверия кое-кого – и желающие исправить слишком большую снисходительность кое-кого найдутся…
Уже совсем не твоя телом, но всегда твоя душой (а кстати, намекни, что ты думаешь о продолжении наших отношений, когдаесли эта авантюра закончится удачно?),
сестричка Юлия.
Уф, за эти ужасами чуть не забыла спросить. Если, как ты пишешь, после моей «Аррасской истории» твои сомнения в том, что я на твоей стороне, а не на стороне дракона, усилились, то, выходит, я не должна была так старательно убеждать дракона? Или ты хотел намекнуть, что мне не надо было сообщать об этом тебе?
Да, Post Scriptum
У меня есть единственное сомнение, маленькое, но ВАЖНОЕ. Мне хотелось бы, если опять удастся миновать ворота смерти, не входя в них, то, прежде чем продолжать наше дело, я должна непременно получить от тебя письменное заверение вот в чем.
В твоих письмах ты неоднократно ругал меня за различные поступки, слова, мысли и свойства характера, за что я тебе благодарна, ибо это на пользу. Или, во всяком случае, ты думал, что на пользу. Если не мне, то общему делу. Во всяком случае, это все было из лучших намерений. Так что даже если я обижалась порой, когда мне казалось, что больше, чем порицание, мне помогли бы лучше исполнять свой христианский долг, такой сейчас трудный, слова поддержки, одобрения и утешения, но обид долго не таила. Я все понимаю, у тебя тоже РАБОТА трудная – сидеть в БЕЗОПАСНОСТИ, но вдали от событий, и пытаться управлять ими. Всего лишь только с помощью писем.
Но вот в чем дело. Кроме просто ругани и упреков, что я сделала или написала что-то не так, я получала от тебя и угрозы. И о них я не могу никак решить, что это тоже просто для пользы дела, чтобы побудить меня лучше стараться. Принимая во внимание рассуждение, что может, оно так, а может, и нет. Вдруг ты, как писал мне, все мои поступки, которые считал плохими, действительно записывал в мое дело и добавлял там в сумму прегрешений? Вдруг, как ты и грозился, там есть какая-то самая большая сумма, которую нельзя превысить, а не то после всех понесенных мной трудов и опасностей, если мы и победим, ты из-за этой суммы все равно не будешь считать меня агентом, выполнившим тяжелой поручение и достойным награды, а только закоренелой грешницей, не только напоказ, то есть притворно, ради маскировки, но и на самом деле осужденной церковным судом, в том числе, в твоем лице? Вдруг, наконец, эта сумма УЖЕ превышена, и никакие мои старания ничего не изменят?
Была бы рада увидеть в твоем письме заверения, что это не так, подкрепленные убедительной клятвой с твоей подписью. Устроит также открытый лист типа «Предъявитель сего является агентом Святой Инквизиции и сделал то, за что ему могут быть предъявлены обвинения, по моему приказу».
Мне бы очень хотелось этого, затем что иначе я в этих опасных обстоятельствах ОЧЕНЬ боюсь заколебаться, стоит ли мне оставаться законопослушной дочерью Святой Церкви в твоем лице, брат Клод, если за это послушание ты отправишь меня на костер?
Твоя душой, но очень напуганная,
сестричка Юлия.
И еще, Post Post Scriptum
Как один из примеров вышесказанного. В последнем письме ты пишешь, что, если я даже выполню поручение и останусь жива, то ты не намерен посылать меня на костер, но хочешь выпороть какой-то ужасной плеткой. Чтобы внушить, что инициатива наказуема. Даже если получилось как лучше. А если я буду спорить, что иногда лучше для дела действовать побыстрее, то порки будет только больше. И, наконец, объясняешь, что весь этот кошмарный замысел возник у тебя потому, что ты заподозрил – смею уверить, совершенно напрасно! – попытку «сделать из тебя дурака». На это я должна рассказать тебе сказку, в которой убедительно показано, что только сам человек может сделать из себя дурака. Причем это сказка про дракона, потому она будет уместна в этом письме. Один пастух по имени Симплиций, что значит по-латыни Простак, у которого была кривая рука, пас в горах овец и как-то увидел пещеру, заваленную большим камнем. Он захотел во что бы то ни стало узнать, что скрыто в той пещере. Родители научили его, что всего важнее трудолюбие, а что нужно иногда подумать, не научили. Пастух раздобыл горняцкие инструменты и долго работал. Например, много раз ему приходилось приносить издалека дрова, так как в том месте не росло ничего, кроме травы для его овец. А с кривой рукой ему все это было тем более трудно. Хорошенько потрудившись, через три месяца он сумел расколоть камень и отвалить от пещеры его обломки. В пещере он увидел металлический блеск и обрадовался – что, кроме драгоценного металла, могло сохранит блестящую поверхность? Однако из пещеры выбрался дракон с железной чешуей. Неизвестно, почему она не заржавела. То ли металл был волшебным, то ли дракон, который много лет не мог выбраться из пещеры, только и делал, что полировал свою чешую. Симплиций испугался. Но, как раньше он рано обрадовался, то теперь рано испугался. Дракон за свое освобождение пообещал немедленно выполнить три желания пастуха. Недолго думая, к счастью, у него всегда было заветное желание, которое во время нелегких трудов по освобождению дракона только укрепилось, Симплиций попросил сделать обе его руки одинаковыми. И они обе немедленно сделались кривыми. – Нет, закричал он, в другую сторону! – И обе руки его искривились в другую сторону. – Ты, – закричал пастух, – из меня совсем идиота делаешь! – Как скажешь, – ответил дракон. – Если таково твое желание… – И бедный Симплиций тут же свел глаза к носу и стал пускать слюни.