Страница 50 из 58
— Да, — невозмутимо отвечает она, широко распахнув глаза.
Завтрак никогда еще не был настолько вкусным. Нервозность наконец-то оставляет меня, позволяя насладиться едой. Сэм рассказывает о своих промежуточных экзаменах, которые состоят из трех отдельных частей: композиция, групповой проект на тему композиторов эпохи барокко и что-то связанное с историей музыки. Она завидует моей способности стоять на сцене перед людьми, и я предлагаю ей отложить эту зависть до сегодняшнего вечера.
Очередное занятие по актерскому мастерству — это своего рода милосердная отсрочка, поскольку я уже закончила работу над своими кусками текста еще на прошлой неделе. Поэтому теперь я просто сижу и смотрю на других, как их систематически хвалит или унижает перед классом хладнокровная Нина. Я не обращаю внимания на эти публичные пытки; я боюсь своих собственных.
После занятий я быстро направляюсь к кассе, чтобы купить билеты для моей соседки, и с ужасом узнаю, что почти все билеты проданы. Лучшее, что я могу отложить для Сэм, — два места в конце ряда R. Это не совсем идеально, но других вариантов нет.
Когда оплачиваю билеты, ко мне подплывает Ариэль.
— Забираешь билеты для своей семьи? — спрашивает она приторным голосом. — Надеюсь, это будут места в первом ряду!
Я качаю головой, не глядя на нее.
— Соседка по комнате, — бормочу я.
— Ни пуха, ни пера, — говорит она слишком быстро, словно ей совсем неинтересно, для кого, черт возьми, эти билеты. — Я слышала, что почти все билеты распроданы.
— Только что сама сделала это открытие, — делюсь я. — Увидимся позже.
Я поворачиваюсь, и выхожу через стеклянные двери. Она выходит за мной.
— Знаешь, я думаю, это к лучшему.
Я хмурюсь. О чем, черт возьми, она говорит?
— Извини?
— Ты и он. Со мной случилось то же самое, дорогая. Я пыталась предупредить тебя. Эй, — весело говорит она, — у меня есть кое-кто на примете, с кем тебе следует познакомиться. Он очень, очень милый. Он мой друг. Когда я впервые увидела его, подумала, что он гей. На самом же деле он оказался просто супермилым парнем. Но к тому времени, как я поняла это, уже была помолвлена с Лансом, так что…
Она говорит так быстро, что мне приходится остановиться. Мы почти вышли со двора.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
Ариэль моргает.
— Очевидно, я хочу познакомить тебя с парнем. Не сегодня, конечно. Когда получится. Я имею в виду…
— Меня не нужно ни с кем знакомить, — выплевываю я в ответ. Да кем она себя возомнила? — С чего это я должна знакомиться с твоим другом-геем?
— Нет. Он не гей. В том-то и дело, Деззи. Я пытаюсь познакомить тебя с действительно хорошим парнем, теперь, когда ты, наконец, рассталась с Клейтоном.
— Мы не расстались, — заявляю я. Я настолько напряжена, что чувствую, как в ушах стучит пульс.
Ариэль вздыхает и качает головой.
— Ох, Деззи. У всех есть глаза, знаешь ли. Эрик узнал все от Дмитрия, и всем в значительной степени ясно, что у вас все закончилось.
— Думаю, всему чертовому факультету стоит держать свой нос подальше от моей жизни, — отвечаю я, кипя от злости. — Мы не расстались.
— О, Деззи, — вздыхает она, качая головой.
Я оставляю ее стоять, не в силах выслушивать ни одного вздоха с придыханием или предложения, полные жалости, из уст этой раздражающей бывшей девушки, которая ведет себя так, словно она лучше всех. Я никогда не говорила, что между мной и Клейтоном все кончено. И, насколько знаю, Клейтон не говорил ничего подобного о нас. В последний раз, когда я его видела, он сильно поссорился с Брантом из-за меня и Хлои, и на тему использования женщин… и мне пришлось уйти.
С того дня наши отношения были сведены к беспокойствам и желаниям в моей голове. Я не писала сообщения Клейтону, а он не писал мне. Хотя, мне показалось, я видела его однажды в будке осветителей, но могла ошибиться. Кроме того, я больше нигде не замечала его, как будто он намеренно избегает меня.
Если быть честной, думаю, он так же напуган, как и я.
Да и Келлен вроде как придурок. Что бы Клейтон ни сделал ему, уверена, Келлен заслужил. Но все же…
Я останавливаюсь у дерева перед входом в туннель, который ведет к факультету искусств, и плюхаюсь на траву рядом с тропинкой. В последнее время все было нелегко. Я не знаю, что чувствую к Клейтону. И не знаю, что ощущаю по поводу сегодняшней премьеры. Какая-то часть меня всю неделю хотела позвонить родителям, но я сдержалась, поскольку испугалась того, что они скажут. А также того, что их слова раздавят меня еще до выхода на сцену. Хотите верьте, хотите нет, но у моей матери талант превращать мою уверенность в пыль даже при попытке подбодрить. Я даже не буду пытаться описывать так называемую «мотивационную речь» моей сестры.
Достаю свой телефон и перечитываю сообщения, которыми мы обменивались с Клейтоном за последние недели. Несколько сообщений вызывают улыбку на лице. Прежде чем осознаю, проходит день, и до конца остается только легкий ужин — при условии, что я смогу заставить себя его съесть, — и вечер премьеры.
Немного полежав в своей комнате и наскоро перекусив в кафетерии, я направляюсь в театр, чтобы встретиться со своей судьбой лицом к лицу. Учитывая, как много шагов я сделала за свою жизнь, для меня очень странно, насколько тяжелой кажется эта короткая дорога от общежития до театра. Я так нервничаю, что мои ноги норовят всё время врезаться друг в друга. Я дважды спотыкаюсь, проходя мимо учебного центра, а затем почти врезаюсь в стену, пока иду через туннель под зданием факультета изобразительных искусств. Мне могут понадобиться новые ноги перед премьерой.
Небосвод медленно переворачивается, темно-синяя вечерняя мгла озаряется огненным закатом, которого не видно, — его вид, вероятно, заблокирован скорпионьим хвостом здания театра. Я вхожу через боковую дверь сзади здания. Нам, актерам, вход в вестибюль запрещен. По крайней мере, так мне сказали после генеральной репетиции в четверг вечером.
Запах сценического грима заполняет гримерную. Мои коллеги громко подшучивают друг над другом, и кажется, словно каждые пять секунд кто-то выдает шутку, так часто и вызывающе они смеются. Я занимаю свое место напротив зеркала, дрожащими руками открываю сумку и начинаю раскладывать спонжи, тональные кремы и кисточки, которые мне понадобятся. Быстро переодевшись в футболку, чтобы не испачкать одежду макияжем, я начинаю процесс медленного перевоплощения в Эмили Уэбб, размазывая по лицу дизайнерскую грязь.
— Готова?
Вопрос исходит от актрисы, играющей миссис Миртл Уэбб, мою мать в пьесе.
— Ты хочешь, чтобы я солгала или сказала что-нибудь радостное и ободряющее? — мямлю я в ответ.
Она хихикает, одновременно размазывая тени на своих веках.
— Правду. Я всегда за нее.
— Я боюсь до усрачки, — говорю я и колеблюсь, прежде чем добавить немного румян под скулы.
— Я тоже! Я всегда нервничаю на премьере. А после этого вечера любое представление кажется легким ветерком.
Только я собираюсь ответить, как слышу скрип колес. Повернувшись на шум, вижу двух костюмеров, Викторию и какую-то незнакомую мне блондинку, которые вкатывают вешалку с костюмами.
Ну разумеется, Виктория здесь.
Блондинка тянется за одним порванным платьем, унося его в угол комнаты, чтобы зашить. Пока она шьет, Виктория отстраненно прислоняется к вешалке и неосознанно теребит свой бирюзовый передник. Пальцами играет с крошечной подушечкой для булавок, висящей на талии, по форме напоминающей помидор.
Я возвращаюсь к своему макияжу. Никогда не полюблю этот затхлый запах.
— После премьеры все кажется мелочевкой, да? Получается, как только сегодняшний вечер пройдет, все будет прекрасно.
— Это на самом деле напоминает два репетиционных процесса, — продолжает моя собеседница. — Первый проходит без зрителей, а второй — с одним зрителем.
— Зрители все делают таким странным, — стону я, растушевывая румяна на своих скулах.