Страница 148 из 166
Самой опасной была на первый взгляд несложная работа в «сушилке», на фабрике, где из добытой в шахтах руды производили урановый концентрат. Как вспоминал Жигулин: «Работа в сушилке была очень легкая – слегка помешивать кочережками концентрат, высыхающую, прошедшую дробильный, химический и прессовый цехи массу, почти чистую смесь окислов добываемого металла, – пока не высохнет. И рабочая смена всего шесть часов. На эту работу с удовольствием шли молодые западно-украинские парни. Чем вкалывать четырнадцать часов в мокрой или пыльной шахте, бурить шпуры или надрываться над вагонетками с рудою – почему не пойти в сушилку? Тепло. И кормят лучше. Даже молоко дают. Ребята с сушильных печей работали легко и весело – двадцать-тридцать смен по шесть часов. Потом их, здоровых и отдохнувших, отправляли тем не менее в так называемые лечебные бараки…»
Из этих бараков многие отправлялись прямиком на лагерное кладбище у ручья Бес.
Уран для Москвы и писатель для литературы
До конца 40-х годов ураносодержащую руду с «Бутугычага» в мешках под усиленной охраной доставляли на грузовиках в Магадан. В порту руду грузили на подводную лодку, которая через Охотское море и Татарский пролив шла во Владивосток. Там стратегическое сырье грузили в самолет и доставляли в Москву создателям и разработчикам первой атомной бомбы.
На тот момент в Первом управлении «Дальстроя» среди работников, непосредственно занятых на урановых рудниках, 79 % являлись заключенными. В 1951 году на магаданском «Бутугычаге» и чукотском «Северном» были созданы гидрометаллургические заводы по обогащению добываемой руды. В Москву стали возить не добытую породу, а так называемый «уран в концентрате».
В столице уделяли самое пристальное внимание добыче стратегического сырья на севере Дальнего Востока. Первое управление «Дальстроя» ежемесячно готовило для Москвы отчеты о количестве добытой руды и проценте урана в ней. Работу генерал-лейтенанта Павлова, начальника всех дальневосточных урановых рудников, регулярно проверяли инспекторы от самого Лаврентия Берия.
Удивительно, но при таком плотном контроле из центра, семья начальника уранового управления «Дальстроя» не боялась помогать заключенным и их семьям. Об этом в частности вспоминал писатель Василий Аксёнов. В 1948-50 году он жил в Магадане, где отбывала ссылку его мать, бывшая заключённая «Дальстроя». Позднее писатель так вспоминал то время:
«Когда мы наконец прилетели в Магадан – столицу Колымского края – он поразил меня, как ни странно, своей свободой. И это при том, что в городе жили бывшие заключенные, вокруг торчали вышки и повсюду царил НКВД. У мамы вечерами собирался “салон”, если можно так сказать о посиделках в завальном бараке. В компании “бывших лагерных интеллигентов” говорилось о таких вещах, о которых я до этого и не подозревал…
Не смотря на анкету, я умудрился попасть в комсомол. Неожиданно классная руководительница Валентина Карповна стала мне выражать какое-то сочувствие, защищать от нападок. Я только потом узнал, что она была женой генерала Павлова – начальника уранового отделения шахт, там люди погибали, проработав всего полгода. Как-то она задержала меня после уроков: “Слушай, Вася, надо вступать в комсомол, тебе ведь потом в институт идти. Подавай заявление”, “Валентина Карповна, Вы же знаете о моих родителях…”, - напомнил я ей. “Это неважно, Вася, иди”…»
Закрытие урановых рудников Дальнего Востока
Конец эпохи Сталина совпал с окончанием урановой эпопеи на Дальнем Востоке. Запасы радиоактивного металла здесь были бедны, их добычу затрудняли тяжелейшие условиях природы и географии.
Цена дальневосточного урана была слишком высока не только в человеческих жизнях, но и в рублях. В 1954 году себестоимость 1 кг уранового концентрата, добытого заключёнными «Дальстроя», составляла 3774 рубля. Для сравнения, средняя зарплата в СССР в тот год была менее 700 рублей.
К началу 50-х годов XX века на территории Советского Союза уже были разведаны куда более богатые и доступные залежи урана на Украине, в Туркмении и Южном Казахстане. Надобность в бедных урановых жилах дальневосточного Крайнего Севера отпала – их стоило разрабатывать лишь при отсутствии других альтернатив и в условиях страшной «атомной гонки», когда надо было как можно скорее создать свою ядерную бомбу.
Теперь слишком тяжелый и дорогой уран «Дальстроя» становился не нужным. Уже в 1952 году был закрыт урановый рудник в якутском Сугуне. К 1954 году численность занятых на оставшихся урановых рудниках под Магаданом и на Чукотке сократилась до 3784 человек, из них лишь половина – 1937 человек – были заключенные.
Но в те годы даже урановые рудники не избежали волнений, прокатившихся по лагерям после смерти Сталина, и так называемой «сучьей войны» – соперничества за власть группировок уголовных авторитетов. Так в декабре 1953 года в Чуан-Чукотском лагере воры-«законники» вырезали всё руководство «сук» (уголовных авторитетов, сотрудничавших с лагерной администрацией) и взяли власть внутри лагерной ограды. По воспоминаниям заключённых, победившие в «сучьей войне» уголовники именовали себя при этом «декабристами»…
Время дальневосточного урана заканчивалось. В январе 1955 года приняли решение о ликвидации рудника «Бутугычаг», а в декабре того же года – о ликвидации урановых рудников на Чукотке. В течение 1956 года все уранодобывающие объекты «Дальстроя» были ликвидированы.
Хотя история дальневосточного уранового ГУЛАГа была недолгой, уложившись в одно послевоенное десятилетие, но он сыграл существенную роль в создании советского атомного оружия. За 1948–1955 годы на севере Дальнего Востока было добыто около 150 тон урана в концентрате – по технологиям середины прошлого века из него можно было изготовить примерно дюжину первых образцов атомных бомб.
Глава 56. Атомная бомба для Чукотки – готовил ли Сталин десант на Аляску?
У писателя Владимира Богомолова, автора лучшего романа о военных контрразведчиках, есть малоизвестный автобиографический рассказ, который заканчивается словами: «Я убыл из владивостокской бухты Золотой Рог для прохождения дальнейшей службы на крайний северо-восток Чукотки в район селения Уэлен, откуда, если верить справочнику, до ближайшей железнодорожной станции было шесть тысяч четыреста двадцать пять километров, а до Америки или, точнее, до Аляски менее ста…»
Герой рассказа, молодой офицер, переживший Вторую мировую войну, осенью 1945 года получает назначение в самый отдалённый гарнизон Советского Союза. Новое место службы устрашает даже прошедших огонь недавней войны: «В бесконечных разговорах вечерами в палатках более всего пугали Чукоткой, свирепыми пургами, нескончаемыми морозами и снегом – «двенадцать месяцев зима, а остальное – лето», – пугали отсутствием какого-либо жилья, даже землянок и полным отсутствием женщин… В частности, о Чукотке вслух сообщалось, что там «тысяча рублей не деньги, тысяча километров не расстояние, цветы без запаха, а белые медведицы – без огонька».
Рассказ Богомолова имеет документальную основу. Осенью 1945 года из Владивостока на Камчатку, действительно, перевезли 15 тысяч закалённых в боях солдат – 126-й горнострелковых корпус. Ранее корпус воевал с немцами на самом севере Кольского полуострова, весной 1945 года наступал в горах на границе Германии и Чехии, а в августе того же года участвовал в боях с японцами на Сахалине.
Сразу по завершении Второй мировой войны корпус был переброшен на крайний северо-восток страны. Фактически это было первое появление армии на Чукотке, после окончания долгих русско-чукотский войн в XVIII веке. Появившемуся на чукотской земле корпусу предстояло стать инструментом совсем новой войны – на этот раз «холодной», медленно разгоравшейся между СССР и США сразу после 1945 года.
Дальневосточный фронт «Холодной войны»
Сразу после 1945 года на российском Дальнем Востоке было аж три военных округа: Амурский со штабом в Хабаровске, Приморский – штаб в Уссурийске, и Дальневосточный со штабом в Южно-Сахалинске. Здесь осталась значительная часть войск, переброшенных на Дальний Восток из Германии летом 1945 года для разгрома японцев в Маньчжурии и Корее.