Страница 146 из 166
Для японцев места здесь больше не оставалось, их ждала оккупированная американцами историческая родина. «Я ожидал, что посыплются массовые просьбы о внеочередном выезде в Японию. – вспоминал спустя десятилетия Дмитрий Крюков, – Однако заявлений почти не было. Вернее, были, но иного характера. Сотни японцев, особенно крестьяне, просили принять их в советское подданство целыми сёлами. Многие приходили ко мне с такими просьбами. Но я знал: никто из них не будет принят, хотя советовал направлять ходатайство в Министерство иностранных дел…»
Японцы не хотели покидать наконец-то наладившееся относительное благополучие и боялись возвращаться на родные острова, где тогда свирепствовала послевоенная разруха, инфляция и безработица. Многих привлекали условия сталинского социализма по сравнению с почти средневековыми нравами прежней Японии. Оставшаяся после войны одна с двумя детьми японка по имени Кудо принесла русскому начальству заявление: «В Японии с давних пор женщина не имеет прав, а здесь я получаю зарплату наравне с мужчинами, и у меня большое желание остаться жить с вами…»
Но большая политика была неумолима. Массовая репатриация началась весной 1947 года и уже к 1 августа Сахалин принудительно покинули 124 308 человек, почти половина местных японцев. Всем уезжающим разрешалось брать с собой до 100 кг личных вещей и до 1000 рублей.
«…разве русскому нельзя жениться на японке?»
Тем временем русско-японская любовь случилась даже в ближайшем окружении главного начальника Южного Сахалина. Как вспоминал Дмитрий Крюков: «Мой шофер Иван, все его звали Ваня, добросовестный, исполнительный, немного простоватый, веселый парень, отлично исполнял свои обязанности. У него был сменщик японец. Жил он недалеко от нас в небольшой квартире с женой, двумя детьми и сестрой. Японца звали Тосик. Работая вместе, Иван и Тосик подружились. Японец часто приглашал Ивана в гости, вся семья к нему привязалась, а между сестрой Тосика и Иваном возникла любовь. Как-то в пути Иван сказал мне, что решил жениться на японке. Я покачал головой. Тогда он спросил: “Что, разве русскому нельзя жениться на японке?” Я ответил: “В принципе, можно. Но её надо принять в советское подданство, а это… правительство запретило”. Иван сник. Я сказал ему, что такие случаи уже были, ничего хорошего не вышло…»
Далее в рукописи Крюкова очень простым, незатейливым языком излагаются перипетии сердечной драмы, где в итоге возник настоящий любовный четырёхугольник (даже не треугольник), где фигурируют шофёр Иван, сержант Саша и две девушки – японка и русская. Одним словом, в истории сахалинского «социализма по-японски» хватит материала и на политический триллер, и на серию любовных романов…
Депортация японцев с Сахалина на родину продолжалась. Показательно, что местные советские власти не раз обращались к высшему руководству страны с просьбами приостановить или замедлить выселение – в сельском хозяйстве и промышленности Сахалина нужны были рабочие руки, а дисциплинированные и неприхотливые японцы работали хорошо. В итоге, несмотря на то, что к 1949 году депортировали 272 335 человек, на Сахалине, по подсчётам органов госбезопасности, осталось 2682 японца, так или иначе сумевших получить советское гражданство. Они и их потомки покинут остров только при Брежневе.
Дмитрий Крюков, спустя десятилетия вспоминая о репатриации сахалинских японцев, закончит рассказ о ней такой историей: «Ночью нашему соседу на крыльцо положили ребенка. Он был завернутый в три одеяла и одет в три пары шелкового белья, с золотым медальоном на груди и письмом от матери. Она писала: “Ребёнок – вся моя жизнь, и я здесь никогда бы не рассталась с сыном. Я – японка, отец – русский офицер. Я должна уезжать в Японию. Нам обоим не дадут там жить. Я не могу причинить ему такие страдания, оставаться мне тоже нельзя, прошу, спасите сына”. Ребёночка тут же взяли в больницу. Японские врачи стали усиленно добиваться, чтобы ребёнка отдали им, они его воспитают. Мальчик был хорош, в облике его было больше русского, и мы его японцам не отдали, переправили в хабаровский детдом. Там его усыновил один наш командир, и он с женой души в нём не чаяли. Что произошло с матерью и отцом, я не узнал…»
Глава 55. Урановый ГУЛАГ или пятый металл «Дальстроя»
70 лет назад именно Дальний Восток сыграл одну из решающих ролей в создании атомного оружия СССР. Уран, добытый заключенными в Магаданском крае, на севере Якутии и на чукотском побережье Ледовитого океана, стал первой «начинкой» первых атомных бомб.
Расскажем, как дальневосточный уран позволил «холодной войне» двух сверхдержав – США и СССР – не превратиться в горячую Третью мировую.
71 ядерный удар по Дальнему Востоку
Вторая мировая война завершилась появлением ядерного оружия, навсегда изменившего наш мир. Почти пять лет атомная бомба оставалась монополией Соединённых Штатов, которые после начала «холодной войны» рассматривали СССР как основную цель для ядерных ударов.
Недавно, 23 декабря 2015 года газета «New York Times» сообщила о рассекреченных Национальным управлением архивов США документах по планам ядерной бомбардировки территории СССР (https://www.nytimes.com/2015/12/23/us/politics/1950s-us-nuclear-target-list-offers-chilling-insight.html) в 50-е годы прошлого века. Тогда, согласно принятому военными США «плану систематического уничтожения», предполагалось сбросить на территорию нашей страны несколько сотен ядерных бомб. Для Москвы их планировалось 179, а на Ленинград и область – 145.
Не избежали попадания в «План систематического уничтожения» и более скромные города Дальнего Востока. По целям на территории Владивостока и Приморья планировалось сбросить 49 атомных бом, только для острова Русский предназначалось сразу 2 ядерных заряда. На Хабаровск запланировали 7 атомных бомб, на Читу и Петропавловск-Камчатский – по 4 бомбы, три атомных аналога Хиросимы и Нагасаки готовились для Комсомольска-на-Амуре. «Всего» по одной ядерной бомбе планировалось сбросить на Благовещенск, Биробиджан, Якутск и чукотский Певек.
Ситуация осложнялась тем, что США в то время серьёзно опережали СССР в развитии тяжелой бомбардировочной авиации. До середины 50-х годов прошлого века американские высотные бомбардировщики свободно летали над территорией Советского Союза, еще не обладавшего ракетами ПВО, способными надёжно закрыть наше небо.
Естественно, в таких условиях создание собственного ядерного оружия, как противовеса американскому, становилось вопросом жизни и смерти. На работы по созданию собственной «бомбы» и поиск материалов для её производства были брошены все силы. К 1945 году на территории СССР не было разведанных залежей урана, и их поиск стал главной задачей. По всей стране экспедиции геологов искали следы этого радиоактивного металла.
Стратегические металлы «Дальстроя»
К 1945 году «комбинат особого типа», как сам Сталин называл государственный трест «Дальстрой», работавший на территории Якутии, Магаданской области и Чукотки, располагал не только многочисленными предприятиями и лагерями с десятками тысяч заключённых, но и большим штатом опытных геологов, второе десятилетие исследовавших приполярные и заполярные недра Дальнего Востока. Ранее они искали золото на Колыме, олово и вольфрам.
За годы Великой Отечественной войны «Дальстрой» добыл более 300 тонн чистого золота, а также стал единственным источником олова и вольфрама на территории СССР. Эти металлы во время войны имели стратегическое значение, едва ли не большее, чем драгоценное золото. Олово используется промышленностью в относительно небольших количествах, но без него невозможны многие технологические процессы. Например, без олова не будет производства консервных банок и патронов. Вольфрам – самый тугоплавкий металл на Земле, без которого в годы войны было невозможно делать снаряды, способные пробивать броню вражеских танков.