Страница 54 из 58
Я давно заметил за Михаилом Алексеевичем склонность к языку циркуляров. Сам ли себе он кажется убедительнее, или считает, что канцелярские обороты помогают быстрее найти общий язык с облаченными административной властью людьми, - не знаю. Достоверно известно лишь то, что никто Маркова в командировки ни местного, ни тем более дальнего значения не посылает - ни к чему они слесарю-сантехнику гатчинского завода. И единственным основанием его вояжей служат мотивы сугубо личные, в том смысле, что ездит он в эти командировки за свой счет и в свои выходные - летом колесит по области на старенькой "Яве", ближе к зиме - вот как сейчас, - добирается к месту назначения электричкой, попутной машиной, а то и просто пешком.
Чем занимается Марков - объяснить проще простого. Ищет упавшие на ленинградской земле боевые самолеты. Почему? На этот вопрос ответить куда сложнее. Мне рассказали, как он однажды, разыскав упавший бомбардировщик, явился к военкому и с места в карьер завел разговор о машине, о митинге, оркестре, салюте в честь павших. Военком выслушал, посмотрел на подозрительную внешность просителя (а Марков только-только закончил раскопки) и поинтересовался: с кем, собственно говоря, имеет дело. Узнав, что родственники или друзья Маркова здесь не погибли, что проситель "всего лишь" водопроводчик и вообще действует сам от себя, военком глубоко задумался и наконец осторожно подытожил: "Стало быть, просто из любопытства? Вроде хобби?".
Иноземное слово окончательно вывело Маркова из себя, и он высказал должностному лицу все, что он думает о бюрократах и разных там "хобби". Наговорил, короче, кучу дерзостей. А ведь если рассудить здраво - реакция военкома была вполне естественной. Мы уже давно привыкли к тому, что поиски пропавших без вести ведут однополчане, судьбы героев исследуют писатели и журналисты, ищут земляков - героев подшефных дивизий - школьники. Марков сам не воевал. Что же касается близких - действительно, его родные погибли на разных фронтах, но не было среди них летчиков.
И вот это "частное лицо" отыскало и подняло сорок один самолет, восстановило для истории имена уже двадцати шести героев - работа для целого отряда следопытов! Так что перед нами не краткое, мимолетное увлечение, а гигантский труд. Поневоле задаешься вопросом: почему же именно Марков взвалил на себя эту нелегкую ношу и почему тянет ее уже лет тридцать?
Трудно даже представить, сколько километров довелось ему исшагать, исколесить по проселочным дорогам, сколько сотен тонн земли переворошить лопатой. Но не это главное. Ведь он не просто отыскивает самолеты, а находит и переписывается с родственниками героев, приглашает их и встречает, наконец, беседует и каждый раз словно пропитывается чужой болью. Так что его поиски - нагрузка не только физическая, а трата сил душевных, сострадание. Какое уж тут удовольствие, отдых...
Надеюсь, вы поняли, что слова "увлечение", "хобби" в данном случае явно не подходят. Ну что ж, попробуем найти другие.
* * *
...Война застала его восьмилетним пареньком в Мариенбурге, пригороде Гатчины. Мужчины к тому времени уже все были призваны. В поселке остались лишь женщины, ребятишки да несколько дряхлых стариков. Это, конечно, не считая военных - на окраине, за огородами стояли артиллеристы, там проходила линия обороны.
Поселок почти не бомбили. Самолеты шли прямо на Ленинград. Зато все чаще рвались вокруг артиллерийские снаряды. Ребятишки уже по одному их звуку научились распознавать, с чьей стороны идет обстрел. У наших звук был низкий, "басовитый", у вражеских - тонкий, надтреснутый. Услышав его, следовало немедля бросаться на землю.
Вскоре начались и бомбежки. В доме уже не осталось ни одного целого стекла. Мать сбегала к соседке, имеющей в огороде большой ледник, и договорилась с ней о переезде - в леднике было хоть какое-то укрытие. В скором времени там обосновалось уже человек пятнадцать женщин и детишек - все из соседних домов. Топилась буржуйка, в углу, в темноте, жалобно и шумно вздыхала корова - ее пасли по очереди в короткие затишья между обстрелами. Бедная Буренка настолько ошалела от последних событий, что не очень-то и рвалась на волю. Наоборот, заслышав первые разрывы снарядов, тут же трусила в укрытие.
В минуты затишья Мишка выныривал на улицу. Выяснял, куда попали снаряды и чьи дома целы, забегал нарвать яблок в сад - урожай в ту осень выдался богатый, вот только собирать было некому. Как-то днем, услышав низкий, заполняющий все гул мальчик задрал голову и обнаружил тучу вражеских самолетов, летевших на Ленинград. Он принялся их считать, дошел до пятидесяти, сбился и начал снова. Вечером Мишка понесся на позицию, где стояли наши бойцы, и увидел, что линия обороны снята. Грузовики, орудия, подводы, машины и телеги с ранеными, вытянувшись в одну бесконечную колонну, покидали Мариенбург. Мишка долго стоял, провожая взглядом усталых, засыпающих на ходу людей. "Еще вернемся", - слышал он.
В ночь с 13 на 14 сентября в Мариенбург вошли немцы. Под утро дверь ледника распахнулась от резкого удара и на пороге выросло несколько автоматчиков. "Вег!" - резко бросил один, а другой так выразительно повел дулом, что все стало ясно без переводчика. Когда все вышли, солдаты заглянули в помещение, прощупали мешки с картошкой, сено, заглянули в кадки, потом приказали всем расходиться.
Началась новая жизнь, установился немецкий порядок. Артобстрелы и бомбежки прекратились, зато введен был комендантский час. Застав на улице кого-то из гражданских, патруль стрелял без предупреждения. В несколько дней солдатня переловила чудом уцелевших кур и кроликов, подчистила в домах съестные припасы. Вскоре Мишке уже приходилось выбирать хлебные корки на привале, где еще недавно стояла полевая кухня. На площади возле базара повесили двух подростков, брата с сестрой, за то, что они стащили у своего постояльца банку консервов. На груди у каждого была привязана табличка: "За воровство у немецкого солдата". Несколько дней трупы не разрешали убирать.
А потом вслед за передовыми отрядами прибыли эсэсовцы и пошли проверки. Между тем, по слухам, в Ленинграде начался голод. Однажды Мишкин постоялец, тощий, с лошадиным лицом унтер, увидев бомбардировщики, летевшие на восток, показал пареньку на них пальцем и пояснил: "Ленинград цейн таге капут", и громко захохотал, обнажив крупные желтые зубы.
Новый порядок воцарился, казалось бы, навсегда. Но через месяц Мишка стал свидетелем боя, который остался у него в памяти на всю жизнь.
А дело было так. После обеда Мишка колол возле крыльца дрова и вдруг услышал стремительно приближающийся треск моторов. Низко над крышами пронесся "ястребок". На его зеленом боку серебристой краской выведены были слова: "За нашу Советскую Родину!". Сразу же вслед чуть повыше мчались три "мессера".
Мишка бросил топор и мигом взлетел на крыльцо, пытаясь разглядеть, чем кончится погоня. К тому времени он знал уже марки всех боевых машин. Знал, что у немецких скорость намного выше, чем у "ишачков", зато те - маневреннее, что это качество используют советские летчики.
Так было и на этот раз. Пилот специально вел истребитель низко - чтобы враги не могли зайти "в хвост". Перед лесом же самолет неожиданно взмыл вверх, очутился за спиной преследователей и тут же застрекотал пулемет. "Мессер" задымил, и через несколько секунд со стороны леса донесся глухой взрыв.
Мишка запрыгал от радости, а неизвестный смельчак, повторив свой маневр, приближался, почти касаясь крыш домов. На этот раз фашисты не преследовали его, а решили, видно, атаковать сверху. День был осенний, облачный, и три машины закружились в воздухе, временами исчезая в облаках.
Мальчик следил за смертельной игрой, затаив дыхание. Ах как хотел бы он помочь герою! В Гатчине, где находился один из старейших в России аэродромов, о небе бредили все ребята. В один из праздников Мишка упросил дядю Колю взять его на парад в Ленинград. Там он видел боевые машины в воздухе, видел, как досаафовцы везли на грузовиках планеры. С тех пор он часами мастерил деревянные модели или пропадал возле летного поля.