В космосе холодно

Эллионт осторожно тронул её за рукав.

– Сол, взлетаем.

– А? – она открыла ставшие влажными глаза, делая над собой усилие, чтобы вернуться к реальности.

– Разрешение на взлёт получено, – друг кивнул на приборную панель.

– Да-да, – Сол надела наушники, поправила ремни. – Секунду...

"Прошу подтверждения на активацию автопилота", – прозвучал в голове голос Вольтуриса. Похоже, корабль подслушал её мысли и сделал свои выводы.

"Отставить автопилот! – живо отозвалась Сол. Опять он со своей отсебятиной, больно умный! – Сама справлюсь".

Как бы хорошо они ни были сработаны, периодически Вольтурис "забывал" про субординацию, вот как сейчас.

Только оставив космодром далеко внизу, Сол осознала, как ей не хватало полётов все эти дни бесконечного самокопания и рефлексии. Как она могла забыть то волнительное наслаждение полнейшей свободы, то безумное упоение, когда высота превращается в глубину, небо – в пространство, атмосфера – в космос, а окружающая действительность сворачивается, как кубик-перевертыш, чтобы развернуться в нечто совершенно немыслимое и прекрасное – в многомерный, бесконечный, необозримый мир, сверкающий неведомыми тайнами, как магический кристалл, на одной из бесчисленных граней которого построили свою цивилизацию люди, будучи не в силах не то что добраться до остальных граней – но даже осмыслить их.

Сол знала, что плакать в невесомости не стоит, но не могла сдержать слёз, благо зрение ей было не нужно – она прекрасно ориентировалась и с закрытыми глазами. Сол плакала – и Эллионт в кои-то веки проявил несвойственную ему тактичность, сделав вид, что не заметил этого.

Доктор Легрант же вообще не видел и не замечал ничего вокруг: вытянув шею, он во все глаза глядел в иллюминатор, на прекрасную бело-голубую планету, катившуюся им навстречу, и, должно быть, жил сейчас лишь предвкушением долгожданной встречи с сыном.

– Наверное, они уже ждут нас, – учёный снял очки и принялся лихорадочно полировать стекла. – Боюсь даже представить, как всё это выглядит с их точки зрения.

– Прямо-таки оживший фантастический роман, – пренебрежительно фыркнул Эллионт. Как и всем примам, ему пришлось в экстренном порядке учить языки Йорфса, чтобы при необходимости можно было взять на себя функцию переводчика, а эта новая роль ему не очень-то импонировала.

Корабль вошёл в атмосферу; теперь даже Эллионт отбросил напускное равнодушие и с нескрываемым любопытством разглядывал в иллюминаторы проплывающие пейзажи, лежавшие под грядами облаков. Сол снижалась медленно, стараясь держаться параллельно горизонту, но пару раз Вольтурис завалился набок, и в иллюминаторе мелькнула земля – холмы, поросшие хвойным лесом, и тоненькая синяя ниточка реки.

– Надеюсь, Гейзер ничего не напутал, – произнёс Эллионт таким тоном, будто за ним водился такой грешок. – Что-то не вижу я никакого космопорта.

Гейзер жил на Йорфсе уже неделю – он оказался в составе первой миротворческой делегации.

– Вольтурис можно посадить и на грунт: он же лёгкий, – заметила Сол. – Мы специально выбирали не самое людное место. Пока что мы не хотим особо афишировать наши взаимоотношения, да и сам факт нашего существования тоже.

– Да-да, поддерживаю, – откликнулся доктор Легрант. – Сейчас важно наладить контакты, любая мелочь может стать поводом для раздора.

Ещё на подлёте к точке высадки – ей служила поросшая непроходимым кустарником долина в жерле потухшего вулкана, Сол заметила яркие разноцветные флаги на длинных тонких флагштоках, весело развевающиеся на ветру. Жёлтые, синие, алые, полосатые и в крапинку, – такое впечатление было, будто бы жители Йорфса не смогли определиться с единым цветом, поэтому вывесили флаги всех цветов радуги. А, может, в их понимании это был знак дружелюбия и гостеприимства. Сол крутанула штурвал, разворачиваясь против солнца, и аляповатые лоскуты ткани слились в одну пёструю полосу, мазнувшую по горизонту разноцветной тесьмой.

Хотя Метриус и уверял, что отыскал тихое и укромное место для встречи, у Сол было такое ощущение, что повсюду, куда не взгляни, на неё взирали сотни пар блестящих от любопытства глаз. От этого ей стало неловко.

– Сынок!

Чумазый курносый мальчуган радостно бросился к отцу, тут же заключившему его в объятия. Сейчас, когда Жак был одет в привычную для Йорфса хлопковую рубашку с коротким рукавом и стильные, но непрактичные и явно неудобные штаны из плотной, напоминающей брезент ткани, ничто не выдавало в нём иноземца.

До неё долетали обрывки фраз про повсеместное внедрение вторичной переработки пластика, поставки озонаторов для восстановления озонового слоя, новейшие технологии выращивания животного белка на основе генной инженерии, – безусловно, то были неимоверно важные разговоры о важных вещах, но на Сол они нагоняли тоску. Очень скоро она безмерно устала от всей этой кутерьмы, шумной, суетливой и неуклюжей, и ей остро захотелось побыть наедине с собой, – вот только никто не спешил давать ей такую возможность. Метриус с преувеличенно важным видом сунул ей бумаги, Густаф Грин подошёл поздороваться и выразить ей свою признательность, доктор Легрант считал чрезвычайно необходимым долго и эмоционально рассыпаться в благодарностях за сына. И никто не задавался вопросом, чего хочет сама Сол.