Мы носим лица людей

– Славка идет на поправку! – орет мой братец во все горло. – У нас получилось!!!

Глава 18

…Жили-были четверо мальчишек. На отшибе грязного промышленного района, окруженного полями санитарно-защитных зон и заброшенными предприятиями, стояли их дома. Десять лет назад, первого сентября, они пошли в первый класс не самой благополучной общеобразовательной школы.

Там они стали друзьями по несчастью, а потом – лучшими друзьями.

Один из них в раннем детстве пострадал при пожаре – его лицо было сильно обожжено и покрылось ужасными рубцами. Этому мальчику одноклассники прилепили прозвище «Гнилой». На второго – худого и мелкого, с азиатской внешностью – навесили кличку «Чурбан». Третий был тихим одухотворенным ботаником, и никакое погоняло к нему не клеилось – он так и остался Славиком. А четвертым был Комар – ваш покорный слуга. Нервный и бешеный сирота, сын наркоманки…

– Ну как, эпично звучит? – из темноты, с дивана по соседству, доносится голос Макса.

Мы заявились домой, когда бабуля уже спала, но на столе, в кастрюле, укутанной полотенцем, нас ждал ужин. Сидя на маленькой кухне, освещаемой сороковаттной лампочкой, мы умяли этот ужин в секунды. Было настолько вкусно, что я уплетала за обе щеки, не чувствуя ни тошноты, ни прочих неприятных ощущений. А еще было приятно. Приятно на пару с хорошим человеком лопать специально для тебя с любовью приготовленный ужин.

– Слишком много пафоса, Кома! Но продолжай! – вещаю я с кровати.

– Дальше пафоса не будет, поверь… Дальше все будет абсолютно безрадостно. Нас гнобили, отлавливали поодиночке и били. Нам выбивали зубы, ломали ребра, топили в толчке нашу школьную форму… Но в восьмом классе я сотворил кое-что, после чего прослыл конченым психом.

Комнату озаряет молния. Она выхватывает из темноты предметы, на миг ставшие такими, какими они бывают только днем. Над крышами проносится оглушающий раскат грома.

– Еп! – Макс подпрыгивает с дивана, подлетает к окну и закрывает форточку.

На разные голоса вопят сигналки машин, ветви деревьев пригибает к земле страшными порывами ветра, c небес обрушивается вода и сплошным потоком бежит по стеклам.

Из гостиной слышится бабушкин мирный храп.

Стены дома дрожат, в дворике под окнами со скрипом валится на землю и испускает дух старая ветла. Стоящий неподалеку фонарь гаснет.

Животный ужас щекочет мои пятки.

Уши закладывает от нового мощного электрического разряда, в наступившей после этого тишине Макс в своей излюбленной манере комментирует:

– Сейчас долбанет.

И это происходит.

Земля готова разверзнуться от грохота. Где-то разбилось окно.

Вой ветра. Светопреставление.

– Макс, Макс, Макс! – ною я и судорожно хватаю его за футболку. – Я боюсь! Иди сюда…

– Давай бояться вместе… – Он запрыгивает на кровать, садится, подоткнув под спину подушку, я двигаюсь к нему как можно ближе.

– Что было дальше? – От громового раската я вжимаю голову в плечи. – Пожалуй, верни в повествование пафос – аккомпанемент подходящий!

Макс покашливает, прочищая горло, и продолжает:

– А дальше было вот что. К нам в школу пришел новый психолог – молодой наивный идеалист. Он решил провести урок о вреде наркотиков для растущего организма и без согласования с администрацией показал нам художественный фильм «Дневники баскетболиста»[5].

Да, фильм был крутым, мы с парнями его высоко оценили, но остальных – серую массу – более всего зацепили лишь две сцены: про отсос в туалете да про стрельбу по одноклассникам, которая пригрезилась герою Ди Каприо.

А после шестого урока в тот день до полусмерти избили Славика…

Этого вынести я не смог.

У бабки под диваном лежал ржавый обрез. Не знаю, откуда он там взялся – возможно, принадлежал когдато твоему бандитствующему папочке. На следующее утро я надел старое пальто, схватил этот обрез, спрятал его под полу, приперся в школу и открыл с ноги дверь в класс. Сцена из фильма повторилась наяву, все с дурными глазами полезли под парты. Вся крутизна нашего класса со страху наложила горы кирпичей.

– Ты больной… – ахаю я.

– Да я не собирался стрелять! Обрез был не заряжен. А экспертиза потом установила, что он вообще не был пригоден для стрельбы. Психолога потихоньку уволили, а меня долго и основательно таскали по врачам, грозили колонией… Но четырнадцать мне исполнялось только через месяц, поэтому все закончилось постановкой на учет в ПДН[6]. Ах да, бабка меня тогда чуть не убила… – За окнами снова раздается раскат грома. – С тех пор нашу четверку никто не трогал.

– Выходит, ты ради друга пошел против всех…

Если он сейчас станет расспрашивать о моей жизни, что я отвечу? Что я делала все с точностью до наоборот? Что я была способна лишь на равнодушие и снисходительные взгляды, и в душе моей не было ничего, кроме одиночества, злобы и пустоты?.. Что своего единственного друга я предпочла опрокинуть в грязь ударом ноги?

Вся моя жизнь – пособие по неблаговидным уродским поступкам. Уродские поступки одних порождали уродские поступки других, и так по цепочке дальше и дальше…

И совсем иначе где-то рядом жил парень с моим лицом.

– Честно, это был самый дебильный поступок в моей жизни. Если бы можно было, я, как в фильме, обязательно добавил бы внизу экрана субтитры: «Никогда не повторяй этого в реальности, идиот!» – вздыхает Макс и замолкает.

Я снова его тормошу:

– Ну продолжа-а-а-ай!..

– Как водится, потом мы решили сколотить группу, – в комнате темно, но я понимаю, что Макс улыбается. – Славик писал офигенную лирику, а еще он пел как бог – это мы выяснили, когда он впервые напился. Ротен давно стучал в ДК на барабанах, я бредил гитарой, а Ли вытянулся и стал любимцем женщин – ему сам дьявол велел быть басистом. Славик придумал название – собственно, ты его знаешь… «Мы носим лица людей». Мы не «Чурки», не «Комары», не «Гнилые», мы – люди… Да, пафосно, но что было взять с пятнадцатилеток?

– Что случилось со Славой? Все ваши нынешние старания ради него? – Я задаю этот вопрос, хотя знаю, что ответ меня сокрушит. Сокрушит своей простотой, очевидностью и правильностью.

– Изначально – да, так и было… – Какое-то время Макс молчит, и только капли барабанят по карнизам. – Осенью ему поставили очень хреновый диагноз. Все это время он валялся в областной больничке, в отделении онкологии, а мы судорожно искали деньги. Для операции, которую проводят только в Израиле. Родители Славика продали квартиру и машину, мы закидали постами с просьбой о помощи все группы в соцсетях, клеили листовки на остановках… и знаешь, что самое дерьмовое? Ты клеишь эту листовку, а ее срывают. Ты приходишь и клеишь на это место две, но срывают и их… Да, хорошие люди не перевелись – откликнулись очень многие. Но, откровенно говоря, взывать к людскому состраданию – дело довольно гиблое. А вот возможность купить кого-то на время пользуется куда большим спросом… Кому-то нужна реальная помощь, кто-то хочет простого участия, кто-то забавляется, словно покупает для себя карманную зверюшку… Тогда же у нас и возникла идея флешмоба, которую мы запилили в наш паблик. Подтянулся народ. Как выяснилось, даже ты о нас так узнала… Славке уже лучше. Но в областной онкологии в такой же операции прямо сейчас нуждается один мелкий, и зовут его Ваня…

Макс говорит что-то еще, но его слова про зверюшек и больного мальчика так резанули по моей совести, что я задыхаюсь.

…Жили-были два человека с одинаковыми лицами. Девочка и мальчик. Зло и добро. Тьма и Свет. Инь и ян…

Мне необходимо заработать для себя прощение. Возможно ли, что стена, в которую я уперлась на своем пустом бесцельном пути, возникла лишь для того, чтобы я выбрала для себя другой?

Я кладу голову на плечо брата:

– Я хочу быть с тобой. С вами. Я тоже хочу иметь человеческое лицо.

5

«Дневники баскетболиста» (англ. The Basketball Diaries) – американский художественный фильм режиссера Скотта Кэлверта, снятый в 1995 году по автобиографическому роману Джима Кэрролла. Рассказ ведется от лица главного героя и автора «Дневников баскетболиста», шестнадцатилетнего подростка, играющего в эту игру и пишущего хорошие стихи. Он и его друзья увлекаются наркотиками, что приводит к их постепенному падению и деградации (примеч. ред.).

6

ПДН – подразделение по делам несовершеннолетних органов внутренних дел.