Страница 8 из 10
Чем сейчас занимаются Марта и Оля? Скорее всего, загорают у какой-нибудь городской лужи, чтобы потом полгода трепаться о том, что южный загар ложится ровнее, чем загар средней полосы… Надеюсь, что они никогда не узнают, где я сейчас нахожусь и чем занимаюсь.
Становится жарко, кожа зудит, я изнываю от неизвестности, а Макс уже двадцать минут напряженно смотрит на крутящиеся двери торгового центра и молчит.
Так же молча он неожиданно срывается с места и решительно подходит к изящной девушке с красной герберой в руке. Он что-то быстро ей говорит, наклоняется и целует взасос.
Я беспомощно щуру глаза. Что он делает? Зачем он притащил меня на свое свидание? Стараюсь не смотреть в их сторону, но взгляд непроизвольно возвращается к происходящему между Комой и его девочкой.
Иррациональная, но дикая боль поднимается из глубин грудной клетки. Я ковыряю до крови заусенцы, губы кривятся и дрожат.
Я вас умоляю, ну сколько можно…
А потом я перестаю вообще хоть что-то понимать.
У скамеек, визжа шинами и поднимая клубы пыли, как попало паркуется легковушка, из нее выбегает разъяренный здоровенный мужик. Он подбегает к парочке, за плечи оттаскивает девушку от Макса и с размаху бьет тому кулаком в табло. Макс теряет равновесие и приземляется на асфальт, а девушка покорно плетется за здоровяком к машине. На ходу она сует в руки моего братца герберу и подмигивает.
Снова взвизгнув шинами, авто уезжает.
Макс, потирая щеку, возвращается к скамейке.
– Вот. Держи. – Он отдает мне цветок и садится рядом.
Раньше мне никогда не дарили цветов – мой ненормальный братец, которому только что снова разбили рожу, додумался до этого первым из всего человечества.
– Что это было?.. Что происходит? – завожусь я.
– Это клиент… Ей показалось, что парень к ней охладел, просила помочь вызвать у него ревность…
– Зачем здесь нужна была я? Чтобы в случае чего вызвать полицию?!
– Или скорую, – кивает Макс.
– Ты больной? Где твои чертовы друзья?!
Моя растерянность грозит превратиться в полновесную бешеную истерику, но Макс стягивает с головы шапочку, проводит ладонью по челке и, рассматривая свои пыльные кеды, отвечает:
– Она написала только сегодня утром, я не смог до них дозвониться. Она заплатила хорошие деньги…
Не смотри на меня так, я целовал ее без любви! – И он ржет.
Ненормальный.
Ненормально и то, что сегодня меня почему-то не тянет спрятаться от всего мира в ванной.
Глава 17
Вечереет, мы плетемся по пыльному рабочему району. Наш путь проходит через старые заросшие буйной растительностью дворы, мимо ржавых детских горок и столов для домино. Во дворах шумно, играют дети, женщины на скамейках обсуждают сюжеты сериалов, над крышами низко летают и пронзительно звенят стрижи.
– Скажи, зачем тебе это нужно? – не выдерживаю я: и на второй щеке братца расползается синяк.
– Для симметрии, – скалится Макс. – Кстати, ты знаешь, что заповеди «подставить другую щеку» в Библии нет, но Христос в Нагорной проповеди сказал: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два…»
– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты очень много говоришь. И все не по делу! – взвиваюсь я и шлепаю его по лбу увядшей герберой. – Я спрашиваю, зачем ты занимаешься тем, чем занимаешься? Ты так любишь деньги, что готов позориться и страдать?! Сколько тебе нужно?
– Много. И да – ради этого я готов на все.
Незаметно мы подходим к темному подъезду еще одного древнего, как дерьмо мамонта, дома. Макс открывает деревянную дверь и благородно пропускает меня вперед, но я не двигаюсь с места.
В этом доме живет Ли – товарищ Макса из стремной троицы, но войти в незнакомую квартиру и провести вечер в обществе троих парней – кошмарный сон, которому я не могу позволить сбыться.
Макс меряет меня озадаченным взглядом, молча берет за руку и втаскивает за собой в подъездную прохладу и сырость. Этот обычный дружеский жест приводит в замешательство – разряд тепла поднимается по предплечью прямо к сердцу.
Вслед за братцем я смиренно преодолеваю пять ступенек к неизвестности, готовая идти и дальше, но в сумерках слишком быстро натыкаюсь на его спину.
Над дверью первой квартиры Макс заносит кулак и громко грохает им по железной обшивке.
Дверь бесшумно открывается прямо перед нашими носами, внутрь тускло освещенной прихожей нас пропускает сногсшибательный, похожий на кей-поп-айдола парень. Он нереально красив, мое воображение тут же во всех красках выдает сцену драки между Олей и Мартой: обе до одури мечтают замутить с азиатом. Даже его убогая одежда – рубашка, джинсы, вьетнамские кеды и шапочка – смотрится на нем как элементы тщательно продуманного стиля.
Он долго и странно на меня пялится, но портит все впечатление о себе, выдав:
– Кома, чувак, почему ты надел юбку?..
Эта квартира почти не отличается от квартиры нашей бабки: тесная и угрюмая, только здесь катастрофически пыльно и неприбрано, а в воздухе смешались запахи сигарет, пива, мужского геля для душа или парфюма… Мутит, слабеют и подкашиваются ноги, но Макс, еще крепче сжимая мою руку, увлекает меня в гостиную.
В самом ее центре, напротив огромного плоского экрана, забравшись с ногами на старый диван, сидит человек с гладко выбритым черепом и ожесточенно рубится в игровую приставку.
Заслышав наше приближение, человек поворачивает голову и приклеивается ко мне взглядом мутных оловянных глаз. Я съеживаюсь и пячусь назад, стараясь спрятаться за спиной Макса. Но чудовище с рытвинами оспин на лице, похожее на маньяка с бензопилой из просмотренного нами накануне фильма, вдруг улыбается и становится самым обаятельным и милым парнем на свете.
– Вау, а ведь не соврал! Точная копия! – на удивление мягким и приятным голосом говорит он и, хрустя коленями, слезает с дивана и подает руку Максу.
Макс отпускает мою ладонь. Становится чертовски неуютно.
– Это Даня, – представляет меня присутствующим братец. – Милейшая девушка. Но при ней всегда шокер. И заточка. Не забывайте об этом.
Я настороженно киваю, а смазливый азиат и больной жуткий маньяк переминаются с ноги на ногу и глупо ухмыляются.
– Даня, это Ли, но на самом деле его зовут Коля. Ты спросишь меня: почему? – Макс пускается в словоблудие. – Потому что он у нас тувинец. А это Рома. Ротен. Почему? Можешь и не спрашивать, все написано на его лице…
– А это Кома. Не хочешь спросить, почему он всегда получает по щам? – перебивает Ротен и жестом приглашает нас к дивану.
Я стараюсь забиться в угол, жмусь к самому подлокотнику. Умом понимаю, что атмосфера здесь мирная и дружеская, но от напряжения к горлу подкатывает тошнота. Моя паника готова сорваться с цепи, я мечтаю убежать отсюда, уехать в свой элитный поселок и снова закрыться в ванной в огромном пустом доме. Так спокойно и привычно…
Макс плюхается рядом, задерживает взгляд на моем лице и быстро шепчет:
– Когда-нибудь ты мне расскажешь, что с тобой творится, – и снова находит мою ладонь.
А потом поворачивается к своим друзьям, глубоко вдыхает, и пространство вдруг сотрясает такой чудовищный мат в его исполнении, что у фиалок на окнах сворачиваются листья. Из сказанного вытекает, что Макс утром очень сильно рассчитывал на дружескую поддержку, которую не получил, чем весьма опечален.
Выясняется, однако, что в пять утра, когда Ротен шел за хлебушком, его приняли менты (что неудивительно), а Ли еще с вечера задержался у милой девушки (что, впрочем, тоже неудивительно), так что они ни в чем не виноваты.
– Ладно, нужны вы мне были не только поэтому. Славкина мать звонила, – тихо добавляет Макс, и остальные карманные обезьянки напрягаются.