Страница 2 из 7
– Тебе уже тридцать лет. Надо что-то менять. – заводит он разговор, пока мы стоим на балконе и курим. Удобно, что он живет на самом севере города, рядом с моими родителями. На северном фронте без перемен.
– У меня есть контраргумент. – я вздохнул. – Мне уже тридцать лет и менять что-либо уже поздно.
– Тоже верно, – Глеб резким движением затушил сигарету. – И что ты ей сказал, когда она достала чемодан?
– Пакуйся с миром.
– Ну что же, ты как минимум жив. Выглядишь не очень, но зато хотя бы шутишь. – он оценивающе смотрит на меня. Не брился я недели две, а как только переступил порог отчего дома, сразу надел широкие мешковатые джинсы, которые не носил с первого курса института и безразмерную толстовку. Не понимаю, что заставило родителей оставить эти вещи в гостевом шкафу. Хотя и моя комната не изменилась за последние лет десять. Даже игровая приставка подсоединена к старому телевизору, будто дожидаясь, что я вот-вот вернусь.
– А во что ты вообще одет? – вот теперь Глебу нелегко скрыть отвращение. Он как будто не понимает, что любую фразу в свой адрес я могу расценить как атаку:
– Да потому что сейчас я одеваюсь так, как хочу. А тогда я выглядел так, как хотели. Потому что «ты же взрослый мужик, ты уже женат, оденься прилично, купи себе нормальную рубашку, а мне шубу, ну и что, что не хочешь, нет, мы поедем в театр, а не на концерт и вообще побрейся». Надоело!
Продолжать вечер ностальгии я не стал. Глеб тоже не стремился к расспросам, поэтому оперативно ретировался, вежливо отказавшись от чая, предложенного отцом. Он и так прекрасно знал, что за последние семь лет все менялось плавно, но по определенному вектору: сначала я планировал одеваться так, как хочу, потом я хотел поступать так, как хочу, а в ответ получал «Да, ты молодец, ты должен принимать решения сам, и только! Но…» и после этого «но» следовали аргументы, не только не совпадающие с моей картиной мира, но и противоречащие здравому смыслу. А я слушал, слушал с открытым ртом, мне казалось, что я воспринимаю и впитываю информацию и всего лишь стараюсь делать так, как хочет моя любимая, ведь что может быть важнее, чем счастливая жена. Хотя, как оказалось в результате, и одевался я все равно не так как надо, и вел себя неподобающе, да и жена была не сильно счастлива. Но это выяснилось потом, сильно потом.
На второй вечер у родителей, после очередного семейного совета, который закончился разбитыми бокалами, криками и хлопнувшими дверями, в своей комнате я нашел детские фотографии. В основном остались те, которые мама делала перед самым выпуском из моей школы, как будто подозревая, что с каждым днем она утрачивает связь с единственным сыном и пытаясь запомнить его как можно лучше. Вот мне лет шестнадцать-семнадцать. У меня длинные волосы, я стою во дворе. На мне фланелевая рубашка и рваные джинсы. И лицо очень открытое, с улыбкой, а рядом – папа с неуверенной бородой, потому что его бабушка была против бороды, и с сигаретой, потому что дедушка, на которого он так хотел быть похож, очень много курил. Он не улыбается. Стоит у меня за спиной и хмуро смотрит в объектив. Один в один с тем, каким я сейчас вижу себя в зеркале. Только фланелевые рубашки носить не перестал. Точнее опять начал. Недавно.
Все семь лет совместной жизни Полина пыталась сделать из меня взрослого мужика. Не мужчину, не молодого человека. Именно мужика. Черное пальто в пол, как на бандите из девяностых, гладковыбритые щеки, волосы уложены назад гелем. Ботинки-крокодилы с тупыми носами. Когда лето – дурацкий турецкий кожаный пиджак… Кстати, может быть это у всех так: в двадцать лет стараешься выглядеть как можно старше, а в тридцать радуешься, что тебе отказываются продавать сигареты и требуют предъявить паспорт?
И только один маленький секрет все эти годы помогал мне оставаться в состоянии зыбкого равновесия внутри собственной головы.
Бывают минуты, когда сопротивляться себе бесполезно. Вспоминаешь человека, который учился с тобой в одной школе на несколько лет младше, вбиваешь заветное имя в поисковую строку… и с фотографии на тебя смотрит какой-то дед, обрюзгший лысый мужик с тремя, а если повезло – с пятью детьми или взрослая женщина с усталой улыбкой. А потом смотришь в зеркало и думаешь: вот, ни одного седого волоса, морщин не так и много. Зато и детей нет. И жены. А как должно-то быть? Есть где-нибудь правила зафиксированные, как поступать нужно? Или хотя бы – как себя чувствовать полагается.
Когда завершается очередной этап жизни, всегда хочется отдать все долги без остатка. Мне посчастливилось обнаружить дома у родителей томик Генрика Ибсена, который я в старших классах одалживал у своей учительницы литературы. Я тотчас решил вернуть долг без предупреждения и поехал в школу ближе к концу учебного дня, чтобы точно ее встретить. В тот день я и обнаружил удивительное свойство мозга: появляешься в том месте, где был в детстве, и сразу ощущаешь себя моложе, младше, и даже по размеру как-то меньше. Как будто не тридцать тебе, а лет семнадцать. И как будто не на развод надо документы подавать, а к контрольной готовиться.
Школа.
Первой, кого я встречаю на втором этаже, оказывается старшеклассница. Когда я заканчивал школу, самое откровенное, что могли себе позволить девочки – это юбка до колена. А мне навстречу идет женщина в кожаном корсете, мини-юбке и с глазами, густо упакованными в тонну теней. Она улыбается. Наверное, приняла меня за предка кого-то из соседнего класса…
– Привет. Я тебя раньше здесь не видела. Ты в каком классе учишься?
Серьезно?
– Деточка, да я технически гожусь тебе в отцы!
Боже, как это льстит. Каблуки уносят свою изумленную хозяйку прочь от меня по коридору, а я испытываю то, что обычно в книгах называют «смятением». Но оно какое-то такое теплое, такое милое и сладкое, это смятение, что я не против забрать его с собой.
А можно я буду почаще сюда приезжать, чтобы чувствовать себя моложе? Это так приятно.
Это успокаивает.
А может быть это и есть тот самый кризис, о котором мне говорил Глеб.
***
Врачи говорят, что самый большой стресс человеческий организм испытывает от трех вещей. Что любопытно, смерть близкого человека не входит даже в топ-5. Итак, вот она, верхушка этого крайне полезного хит-парада:
Стресс от того, что споткнулся. Организм теряет баланс и считает, что его убили.
Стресс от того, что подавился. Организм считает, что его лишают кислорода и вот-вот убьют.
Развод.
Я люблю Полю. Очень сильно и по-настоящему люблю. Я готов ради нее на что угодно.
Мне пока очень сложно ее отпустить.
Я не хочу с ней расставаться.
Она от меня ушла.
Я просто заваривал чай, когда она зашла на кухню и села за стол. Тогда я думал, что ничего не предвещало. Сейчас я понимаю, что предвещало всё. Увидев ее грустные глаза, я спросил: «Ну что такое?» И она ответила: «Как обычно». И я парировал: «Надо решать тогда».
Не помню, что она мне ответила, потому что я сел рядом с ней с зажженной сигаретой и больше ничего не слышал. Смотрел перед собой в стол, как истукан и просто погрузился в вакуум.
Она от меня уходит.
Я не хочу и не буду ее винить, пожалуй. Точнее, буду, но потом. Я хочу ее вернуть и не представляю жизнь без нее и не хочу ее больше видеть. Или я не представляю себе жизнь в одиночестве, а без нее просто не смогу?
В наши общие финальные дни я сделал почти столько же ошибок, сколько за последние годы. Я не слышал ее. Когда она начала терять ко мне интерес, я закрывал на это глаза или она мне на это глаза не открыла. Но, судя по нашему предпоследнему разговору до шести утра, «наши отношения ее тяготят». Тяготят отношения. Город. Серый город. А внутри серого города я. Недвижимый я. Добрый, милый, прекрасный партнер и друг. Но не мужчина. Не мужчина, которому нужна поддержка и связь. Друг. Партнер. Давненько «мечтал» такое услышать.
Какая же это пытка.
***
– Мать так ее полюбила, – отец абсолютно спокоен. И это пугает. Обычно в сложные моменты он паникует, вращает глазами, бегает по квартире и вопит. Хотя то, что у его единственного сына рухнул брак, вряд ли можно назвать «сложным моментом». Скорее «ад», «апокалипсис», «конец света», но никак не «сложный момент». В любом случае, отец спокоен. В его руках тлеет сигарета. Он сидит за столом, уставившись на стену. Сидит. Не бегает. И спокойно говорит слова, сопровождая их клубами дыма. Спокойно говорит. Спокойно курит. Спокойно сидит. И это пугает.