Страница 3 из 21
Значит, Ботари советует быть поосторожнее. Ну что ж, его работа – охранять Майлза, а не заботиться о его карьере... Нет, ты несправедлив, упрекнул себя Майлз. Когда шла подготовка к этой сумасшедшей неделе, не было человека полезнее Ботари. Долгими часами он, безраздельно захваченный страстной одержимостью своего воспитанника, тренировал Майлза, выжимая из того все – к сожалению, не так уж многое – на что было способно его тело. Мой первый отряд, подумал Майлз. Моя личная армия.
Костолиц, вытаращив глаза, смотрел Ботари вслед. Похоже, он наконец-то узнал, чья это ливрея, потому что теперь уставился на Майлза с видом потрясенного озарения.
– Так вот ты кто, – проговорил он завистливо-испуганно. – Не удивительно, что на экзаменах тебе сделали поблажку...
На оскорбительный намек Майлз ответил скупой улыбкой. Его спина закаменела от напряжения. Он уже почти придумал достойный едкий ответ, но тут их поставили на стартовую черту.
Костолиц явно напряг все свои мыслительные способности и язвительно добавил: – Так вот почему лорд-регент никогда не претендовал на власть в Империи!
– На старт! – произнес инструктор. – Внимание! Марш!
И они стартовали. На первых же метрах Костолиц вырвался вперед. Беги-беги, безмозглый ублюдок; если я тебя догоню, то прибью на месте... Майлз поспевал за ним изо всех сил, ощущая себя коровой на конных скачках.
Эта стена, эта чертова стена... Когда Майлз добежал до нее, Костолиц уже пыхтел где-то посередине. Ну, по крайней мере сейчас он покажет этому герою-пролетарию, как надо лазать. Он взлетел вверх, словно крохотные опоры для пальцев рук и ног были широкими ступенями. Ярость подстегивала его мышцы сверх предела. К собственному удовольствию, наверху он оказался раньше Костолица. Майлз глянул вниз – и внезапно замер, осторожно присев между штырями.
Инструктор внимательно наблюдал за ними. Раскрасневшийся от усилий Костолиц уже догнал Майлза. – Высоты боишься, а, фор? – выдохнул Костолиц, ухмыляясь через плечо. Он спрыгнул, ощутимо ударившись о землю, устоял на ногах и помчался дальше.
Карабкаясь вниз, словно почтенная старушонка с артритом, он потеряет драгоценные секунды... может, если удастся после приземления уйти в перекат... инструктор все смотрит... Костолиц уже добрался до следующего препятствия... и Майлз прыгнул.
Время словно растянулось, пока он камнем летел к земле, – растянулось специально ради того, чтобы он успел прочувствовать собственную ошибку. Майлз ударился о песок со знакомым треском ломающихся костей.
Он сел на песок, не вскрикнув, оцепенело моргая от боли. "По крайней мере," язвительно заметил некий сторонний наблюдатель в глубине его сознания, " нечего винить накладки. В этот раз ты умудрился сломать ОБЕ ноги."
Ноги начали опухать, покрываясь белыми пятнами вперемешку с кровоподтеками. Майлз подвинулся, выпрямляя ноги, и на мгновение, скорчившись, уткнул голову в колени. Лишь спрятав лицо, он позволил себе открыть рот в единственном безмолвном вопле. Он не ругался. Самые черные из известных ему проклятий совершенно не выразили бы то, что он сейчас чувствовал.
Инструктор, до которого наконец дошло, что вставать Майлз не собирается, поспешил к нему. Майлз отполз в сторону, чтобы не мешать следующей паре, и терпеливо ждал Ботари.
Теперь все время во вселенной было к его услугам.
Майлз решил, что новые грави-костыли ему определенно не по вкусу, даже несмотря на то, что одежда их скрывает. Они делают его походку скользящей и неуверенной, словно у паралитика. Он бы предпочел старую добрую трость, лучше даже трость-клинок, как у капитана Куделки; тогда бы он на каждом шагу с добрым глухим стуком вколачивал ее в землю, словно пронзая копьем врага – Костолица, к примеру. Он остановился, желая полностью успокоиться прежде, чем направит свои шаги в Дом Форкосиганов.
Крошечные сколы истертого гранита тепло искрились под утренним осенним светом, пробивающимся сквозь висящую над столицей индустриальную дымку. В дальней части улицы был слышен шум и грохот – там сносили старый особняк, который должен был уступить место новому, современному зданию. Майлз поднял глаза на другую сторону улицы – вдоль края крыши двигалась человеческая фигура. Пусть зубцов с бойницами больше нет, но часовые по-прежнему вышагивают по крыше.
Ботари, молчаливой тенью следующий за Майлзом, внезапно нагнулся, поднял с тротуара потерянную кем-то монетку и аккуратно убрал ее в левый карман. В специальный карман.
Майлз улыбнулся одним уголком рта, забавляясь: – Это тоже к приданому?
– Конечно, – невозмутимо ответил Ботари. У него был глубокий бас, совершенно монотонный. Чтобы различать в этой бесстрастности какие-то оттенки, нужно было давно его знать. Майлз ориентировался в мельчайших колебаниях тембра этого голоса так же легко, как в темноте ориентируешься в собственной комнате.
– Сколько себя помню, ты все экономишь каждую десятую марку на приданое Елене. Бога ради, все это давным-давно вышло из моды, еще вместе с кавалерией. Даже форы теперь женятся просто так. Нынче не Период Изоляции, – хоть это и была насмешка, Майлз произнес свои слова мягко, тщательно соразмеряясь с одержимостью Ботари. В конце концов, Ботари всегда относился серьезно к глупой мании самого Майлза.
– Я хочу, чтобы все у нее было пристойно и как надо.
– Да ты уже наверняка столько накопил, что хватит купить ей Грегора Форбарру, – заметил Майлз, подумав о том, как годами его телохранитель экономил на каждой мелочи ради приданого дочери.
– Об Императоре не шутят, – твердо пресек Ботари эту случайную вспышку юмора. Майлз вздохнул и осторожно двинулся вверх по ступенькам, неуклюже двигая ногами, зажатыми в пластиковые шины.
Действие болеутоляющих, которые он принял перед уходом из госпиталя, заканчивалось. Он чувствовал себя неописуемо усталым. Ночь он провел без сна, под местным наркозом, болтая и обмениваясь шутками с хирургом, пока тот как-то ужасно медленно и бесконечно долго складывал в одно целое крохотные кусочки его переломанных костей, будто особо трудный паззл. Хорошенькое представление ты устроил , уговаривал себя Майлз, испытывая страстное желание убраться со сцены и рухнуть где-нибудь в уголке. Осталось доиграть лишь пару актов.